Король сусликов - Гоян Николич
Водитель грузовика дернул за рычаг, и шланг за ходил ходуном. Застучали комья сухой земли. Внезапно шланг выгнулся, словно гигантская змея, и содрогнулся в конвульсиях. Компрессор грузовика засвистел: в шланге возник затор. Водитель выдернул шланг из норы, а вместе с ним и с десяток голосящих сусликов, вцепившихся передними лапами в шар из веточек и травы, которым они закупорили трубу.
Водитель закричал и отпрыгнул, охаживая себя руками так, словно на него набросился осиный рой. Схватив ветку, он принялся тыкать ею в сусликов, но те спрыгнули на землю с ловкостью спецназовцев, высадившихся на крышу дома бен Ладена в Абботтабаде.
Два суслика вцепились зубами в лодыжку водителя.
Мужчина повалился ничком на землю и завыл сопрано. Он словно пытался исполнить арию из «Мадам Баттерфлай» на манер йодля. Водитель попробовал уползти прочь, а суслики никак не хотели отпускать его ноги, напоминая участников ярмарочного конкурса на скоростное обгладывание кукурузных початков.
В этот момент еще одно подразделение сусликов, одетых кто в красные банданы, кто в черные костюмы ниндзя, ухватилось за край шланга и воткнуло его мужчине в задницу.
Водитель завыл белугой, а шланг извивался и бился, словно гигантская голодная минога, вцепившаяся в вырывающуюся жертву. Бедолага попытался встать и спастись бегством, но шланг всякий раз валил его на землю. Водитель поднялся и снова рухнул, в отчаянии скребя землю ногтями.
Чаз бросился к пульту управления насосом. Добравшись до рычага, он врубил компрессор на полную мощность.
После этого суслики брызнули в стороны и с безопасного расстояния принялись наблюдать за происходящим. Насос выл, свистел, издавая жуткие хлюпающие звуки. Рубаха слетела первой. За ней последовали штаны. Потом тяжелые ботинки и носки водителя.
Вскоре водитель уже несся вприпрыжку прочь, петляя меж холмиков-норок поселения сусликов. Он был бос, а из одежды на нем остались лишь семейные трусы в горошек да бейсболка. Забавы ради мужчину преследовали несколько собратьев Чаза, так и норовя вцепиться ему в пятки.
ГЛАВА 24
Вернувшись домой, я закончил разбирать объявления и рекламу, после чего набросал черновик статьи о туристах, натолкнувшихся на медведя неподалеку от золотого рудника. Затем оплатил пару счетов. Оставил на проявку в фотолаборатории две пленки «кодак». Приготовил на портативной плитке ужин и налил себе выпить. Подумал, не выкурить ли сигарету, но вместо этого отправил в рот жвачку с никотином.
Включил телевизор — там показывали новости о войне, — отрубил звук.
Отрегулировал угол наклона спинки кожаного кресла, сел и попытался задремать, прижав бокал к груди. Да, виски порой помогал уснуть, хотя, по большому счету, мне не следовало потреблять алкоголь. В сочетании с лекарствами порой это давало неожиданные результаты.
В последнее время воспоминания в голове всплывали, словно кадры с кинопленки, без всякой последовательности и контекста, будто мое сознание представляло собой цистерну, дававшую время от времени течь. Почесав нос, я подумал о том, что сетчатый забор вокруг строящегося курорта походил на заграждения из колючей проволоки, напоминавшие огромные игрушки-пружинки, растянутые между бамбуковыми шестами, что влажно поблескивали на тропическом солнце. Я вспомнил, как на моей грязной ладони белели таблетки мефлохина от малярии.
Прошлой ночью я проснулся и понял, что меня мучает вопрос о мине «клеймор». Я терзался им, пока, шаркая, шел в туалет и смотрел в унитаз, размышляя о том, что тело отказывается меня слушаться. Сколько же весит «клеймор»? Полтора килограмма или два? Наутро я отправил запрос в городскую библиотеку, отметив, что ответ мне нужен как можно быстрее, поскольку эта информация требуется для статьи, над которой я работаю. А может, я уже отправлял этот запрос раньше? Моя голова напоминала мне огромную книгу с кучей закладок.
Не раскрывая глаз, я хлебнул виски, испытывая странное ощущение от надвигающегося опьянения. Кажется, доктор Нгуен меня об этом предупреждал. Кусочки льда в бокале позвякивали, словно колокольчики, напоминая звук музыки ветра, сооруженной нами из берцовых костей мертвого солдата Вьетнамской народной армии, обнаруженного в подземном туннеле, набитом мешками с контрабандным рисом, по которым сновали крысы.
Я пил и размышлял о Вьетнаме. О склонах гор, поросших тропическими лесами, под раскидистыми ветвями которых царил вечный полумрак. С высоты можно было видеть, как по бескрайнему ковру джунглей змеились поблескивающие трещины рек, что несли бурые воды мимо крошечных деревушек, которые терялись в этом бескрайнем океане зелени.
Я зажмурился, и передо мной поплыли искры — наверняка это все из-за алкоголя. Перед моим мысленным взором предстала грунтовая дорога, над ней в солнечных лучах клубилась пыль. До Куангчи — час хода. Обочины изрытой колесами и гусеницами дороги завалены мусором. Уткнувшись передним бампером в канаву, стоит брошенный армейский грузовик. А вот перевернутый военный джип, зеленая краска выгорела и посерела. Джип лежит на целой груде каких-то обломков, которые уже не поддаются опознанию, — что-то измятое, ржавое, местами покрытое буквами, часть которых сожрало пламя. Дорога проходила через скучные, невзрачные деревеньки с тощими псами и свиньями и еще более тощими детьми, выглядывавшими из хижин без дверей. Взрослые отсутствовали.
Я вслепую нащупал пульт от телевизора, лежавший на подлокотнике кресла, включил звук, сделал еще один дурманяще-жгучий глоток виски и стал слушать, как журналист описывает звуки разрывов при ракетном ударе. Мол, это похоже на звуки шагов великана. На самом деле ничего подобного.
Некоторое время я ломал голову над тем, что стало с ламинированным фото моей девушки, которое я таскал с собой все полгода первой командировки во Вьетнам. Фотку я хранил рядом с соляными таблетками, жвачкой и складным ножом. Я обронил ее где-то к востоку от границы с Лаосом. Раз фотография была закатана в толстый пластик, то, наверное, она и сейчас где-то лежит в грязи посреди джунглей. Я уже давно позабыл, как звали девушку, хотя даже сейчас могу запросто воскресить в памяти ее лицо.
Кровь пульсировала в висках. Я чувствовал запах дыма после разрыва гранаты, вонь инсектицида и еще одно амбре, которое ни с чем не перепутаешь. Оно исходило от мертвого солдата, лежавшего в прохладном влажном туннеле. Труп казался крошечным, будто принадлежал мальчишке. Солдат был одет в непомерно большую стеганую фуфайку. Черные спутанные волосы облепили проломленную голову в пробковом шлеме. Одна из ног была сломана. То немногое из плоти, что еще оставалось на костях, уже не интересовало насекомых. Солдат лежал скрючившись, словно бился перед смертью в агонии, а под одной из ладоней виднелась старая ржавая граната. Старший сержант застыл, пригнувшись, позади меня: он заверил, что не видел таких гранат со времен
