Андрей Белянин - Ржавый меч царя Гороха

- И впрямь участковый! Ох, держите меня чет­веро, я ить убежать могу со страху великого, а лю­бопытно же...

- Гляньте, народ, у него ж крылья белоснеж­ные за спиной! А чё говорили, что он упырь?

- Сам ты упырь!

- От упыря слышу!

- Вот те в рог за оскорбление милиции! Эх, са­жай меня, дорогой наш Никита Иванович, для тебя ничего не жалко, за тебя хоть на каторгу, хоть под венец!

- А не одна фигня?

- Ну, практически...

- Молись, православный люд, ибо как есть со­грешили мы, раз Господь самого сыскного воеводу архангелом с огненным помелом прислал! Я ка­юсь...

- И я каюсь, каюсь!

- И я за компанию, а в чём каяться-то, мужи­ки? Хотелось бы, чисто для антиресу, знать, на ка­кой тюремный срок подписываюсь...

- Батюшки! Матушки! А чё мне-то теперича де­лать, коли я прямо тут вся так и влюбилася, аж ноги судорогой свело?

- В монастырь дуру! Али просто замуж...

- Разойдись, честной народ, дай посадку анге­лу при исполнении!

Последнее - это уже наши. С трудом сдержива­ющие гогот еремеевцы расталкивали лукошкинцев в стороны, высвобождая пятачок два на два метра для посадки ступы. Довольная Яга тихо улыбалась в кулачок, а ретивый Митяй крепко держал за шиворот присмиревшего дьяка Грузде­ва. Стоящий рядом Еремеев поднял над головой длинный продолговатый свёрток. Как я понимаю, теперь искомый меч-кладенец у нас там.

- Встаньте,  граждане,  не надо,     громко попросил я всех, кто бухнулся на колени и уже на­чал успешно бить звучные поклоны о булыжник. - Я вернулся, милиция всегда приходит по первому зову туда, где нуждаются в защите законности и порядка.

- Слава те господи, - дружно выдохнула вся площадь. - А то у нас тут такое творится, что хоть всех святых выноси! Дьяк Филька-то наш...

- Я в курсе. Разберёмся. Гражданин Филимон Груздев, вы арестованы за организацию обще­ственных беспорядков и несанкционированный митинг.

- Кто? Я?! Да знаешь ли ты, хвост коровий, с кем говоришь?! Я, может, без пяти минут царский зять! Я, может, могу приказать тебя...

- Митя, - подмигнул я.

Мой младший сотрудник послушно сорвал с го­ловы дьяка скуфейку и запихнул ему же в рот. На дальнейшее бульканье арестованного мятежника внимания уже никто не обращал.

- В отделение его. Еремеев, конфискованный меч передайте в экспертный отдел. Пусть с ним Ба­ба-яга работает. Все свободны!

Но народ ни в какую не хотел уходить. Люди светились радостью и чистосердечным изумлени­ем. Я вдруг понял, что меня тут по-своему любят и в разлуке даже скучали. Но долг превыше санти­ментов, я метким круговым движением помела поднял ступу в воздух...

- Не улетай так сразу-то, Никита Иванович, - нервно сорвался кто-то. - Рассказал бы хоть, как оно там, на небе-то, а?

- Пресс-конференция,  посвящённая  возвра­щению главы Лукошкинского отделения мили­ции, состоится послезавтра в обед, - заученным текстом выдала Яга. - Желающие задавать вопро­сы подают заявки в письменном виде с шести до одиннадцати. Расходимся, граждане, расходимся!

В общем, тьфу-тьфу, но, когда царская гвардия торжественным маршем выехала наконец «разго­нять политическую демонстрацию», они обнару­жили лишь четырёх мальчишек, играющих в «арест дьяка Фильки». Мы снова спасли город, так как все естественным образом рассосались по двум направлениям: бабы в церковь, мужики в кабак! Как говорится, ура?

Если бы вот так запросто наше российское руко­водство выходило к простому народу, то «бессмыс­ленных и беспощадных бунтов» было бы в разы ме­ньше. Хотя, честно говоря, вряд ли кто-то поверил бы депутату с крыльями за спиной?

Тем более что стоило мне приземлиться во дворе отделения, как стрельцы доложили о подходе отца Кондрата с ещё четырьмя запыхавшимися попа­ми. В смысле священниками. Ладно, кто бы пове­рил, что церковь с ходу не заинтересовалась бы моим публичным «воскрешением»? Пусть идут, лучше уж разобраться со всеми вопросами сразу... - Здравствуйте, отец Кондрат. - Я сам встре­тил его у ворот, первым протянув руку. - Заходи­те, граждане священники!

- Здрав будь, Никита Иванович. - Он безбояз­ненно пожал мне руку и удерживал, пока спеша­щий за ним старенький батюшка не выплеснул мне в лицо полведра святой воды.

- Мать вашу... Богородицу... Ну вот какого?!

Вместо ответа другой поп не менее резво подско­чил и сунул мне к губам здоровенный серебряный крест.

- Целуй!

Я на автомате чмокнул распятие.

Отец Кондрат улыбнулся и распахнул мне объя­тия:

- Дай хоть обниму тебя, блудный сын участко­вый!

- Э-э, прости господи грешника, но, может, его ещё и ладаном окурить, Библией по кумполу оша­рашить да «Об изгнании демонов...» почитать на ухо с выражением? - на всякий пожарный пред­ложил кто-то из святой братии, но его не поддер­жали.

Отец Кондрат в этом плане пользовался непре­рекаемым авторитетом, и мокрый я смог наконец вернуться в отделение, официально приступая к исполнению служебных обязанностей. Ну, правда, пришлось пообещать ему, что, как всё закончим, я загляну в храм Ивана-воина, на рюмку церковного кагора, и всё обстоятельнейше расскажу...

- Однако своим передай, что благолепно гово­рить «воскрешение участкового», аки воскреше­ние Лазаря. Поелику «воскресение» едино к Иису­су Христу относится. Засим обнимаю тебя, возвернись к делам служебным, а я жду, как обещал, Ни­кита Иванович!

На том вежливо и расстались. Церковная деле­гация, благословив всех до кучи на всякий случай, отправилась восвояси, а я обернулся к сотнику Еремееву.

- Дьяка в поруб!

- Дык там же бесы! Цельных два. Он и одно­го-то в прошлый раз до истерики довёл...

- Ничего, не передерутся, подвинутся, может, даже подружатся, - сухо приказал я. - Ещё по­слать стрельцов на поиски наиболее активных де­боширов. Лично я сверху отметил троих. Потом нарочного с объяснительным письмом к царю.

Нет, только не Митьку! Он опять нашего работода­теля в мешке притащит.

- Будет сделано, батюшка сыскной воевода!

- И вот ещё что, Фома! - подумав, попросил я. - Поставьте утроенную охрану ворот. После се­годняшнего шоу с моим «воскрешением» бояре за­просто решат припереться сюда с войсками и, в от­личие от священников, перепроверить меня по­средством  полного  утопления  в  святой  воде. Всплыл - значит виновен! Ну их, перетопчутся, у нас своих неотложных забот полно...

- Как скажете, Никита Иванович, - коротко поклонился стрелецкий сотник, разворачиваясь к подчинённым.

- Бабушка Яга, нам нужно поговорить.

- Сначала ты поешь, соколик... - Она едва ли не силой затащила меня в дом, но я сопротивлялся:

- Нет, сначала мне надо разобраться с тем, что вообще произошло? Как в наше короткое отсутст­вие при полном отделении милиции город стоял на грани бунта? Где, мать их, были все наши? Почему никто не арестовал дьяка Груздева и, главное, дал ему возможность провоцировать народ?!

- Ну хоть чайку-то выпей да и...

- Больше никаких ватруше-э-эк!!!

- Да поняла я, поняла, - прочищая мизинцем ухо, охнула Яга. - Всё, не пристаю более. Сей же час Митеньку да Фому Силыча пред очи твои гроз­ные поставлю.

Я перевёл дыхание. Мне редко приходится так кричать, но уж если кричу, значит, причина серьёзная, и она есть. Как правило, все понимают и на продолжение не провоцируют. Буквально через пару минут передо мной навытяжку стояла та са­мая парочка, которой я доверил стольный град Лукошкино на время своего кратковременного отсут­ствия.

- Докладывайте, - не отрывая глаз от блокно­та, тихо попросил я.

- Ась? - неуверенно переглянулись они.

Я промолчал. Более опытный в разносах Мить­ка глядел честными глазами в потолок и настуки­вал ногтем по стенке нечто среднее между кама­ринской и азбукой Морзе. А вот добропорядочный Фома Еремеев явно занервничал...

- Охохонюшки,  -  тяжко  вздохнула  Ба­ба-яга. - Простил бы ты их, Никитушка. Понял, плюнул да и простил...

- Я пока никого ни в чём не обвиняю. Я жду.

- Чего?

- Доклада. Просто доклада о том, что происхо­дило в городе в наше с вами отсутствие. Ничего бо­льшего. Честно.

- Энто справедливо, - важно согласилась баб­ка, многозначительно взвешивая в руках тяжёлый ухват. - Тады ждём.

- Итак?     Я выразительно поднял бровь, опять-таки не отрывая взгляда от своих записей.

- А тот, кто первый доложится, тому какое ни есть снисхождение будет? - вкрадчиво уточнил Митя.

И Еремеева прорвало...

- Да провались оно всё пропадом! - Фома со­рвал шапку и бросил её на пол. - Один раз твоего напарника послушался, и сразу на тебе, начало-о-ось...

Я отложил блокнот. Записывать ничего не хоте­лось, только слушать. В общем, как вы уже догада­лись, Митя, не особо парясь с фантазиями, просто уговорил стрелецкого сотника пройтись через Базарную площадь «профилактических мер ради». Ну а на базаре они, естественно, встретили тётку Матрёну...