Наталья Резанова - Кругом одни принцессы
— Ни за что!
— Вот и ладушки. Тем более, надо действительно лишиться ума, чтобы при здешнем солнце не прикрывать головы.
Аль-Кадавр ничем не отличался от большинства городов в части Ойойкумены, именуемой Ближнедальним Востоком, а именно грязных, пыльных, шумных и прокопченных жарой. И у врат Аль-Кадавра впервые за время нашего путешествия мне пришлось применить заклинание кратковременного отведения глаз городской стражи, дабы не платить въездной пошлины. Доселе я честно платила, к тому же деньги были не мои, а клиента. Теперь же в кошельке у нас не было ни динара, а демонстрировать стражам порядка реквизированные драгоценности было бы по меньшей мере неосторожно.
С хозяином гостиницы — по-местному, дастархан-барака, всё обошлось гораздо проще. С него хватило и самого скромного перстня из нашего набора. После чего в нашем распоряжении были комната и кушанья, превосходившие творения всех поваров от Столовых до Пустошей.
После обеда, вознаградившего нас за лишения последних месяцев, мы собрались в лавку менялы. Не обошлось без обычных препирательств. Я предупредила Хэма, что всем займусь сама, а ему следует помалкивать.
— Это еще почему? Сам справлюсь!
— Ты не понимаешь. Здесь надо торговаться, иначе уважать не будут.
— А я умею! Я в Нездесе был, в лавки ходил и торговался почем зря!
— Еще один крутой нездесит выискался… Только тамошние торгаши перед здешними — дети малые. Отпусти тебя одного — и вправду выйдет почем зря.
И мы двинулись на базар. День был торговый, и посмотреть было на что, но не следовало отвлекаться, пока мы не разживемся наличкой.
У хозяина дастархан-барака я узнала, где найти меняльную лавку, и целеустремленно двинулась к ней. По пути едва не потеряла Хэма. Нашла его там, где меньше всего ожидала обнаружить — у книгопродавца. Оказалось, что его заманили туда новейшим списком эротического трактата «Трах-Тибидох» с цветными миниатюрами. Я тихо рыкнула: «Может тебя Диким Хозяйкам вернуть, чтоб они тебе всё на практике показали?», и Хэм покорно отложил книжицу.
Перед входом в лавку почтеннейшего Мехмата ибн Кармана я закрепила хвост тюрбана, чтоб он закрывал лицо до самых глаз, дабы соблюсти местные приличия. И не зря. Место оказалось приличное, весьма, весьма. Одно из тех, куда посетители заходят не только для того, чтобы заключить сделку, но затем, чтобы засветиться в достойном обществе. А хозяин, понимая это, угощает гостей кавой и подает им наргиле, чтоб они, возлежа на пушистых коврах, могли насладиться культурной беседой. И сейчас несколько разномастных мужчин этим и занимались. Мы же с Хэмом с первого взгляда хозяину не понравились, но он не стал визжать, как ограбленный, а возгласил, оглаживая крашеную хной бороду:
— Что вы делаете здесь, о нечистые, о дети псов? Ибо не место здесь неправомочным, безденежным! И быстрее лани беги, ты, молодой бродяга, ибо отмечен ты следами злобных сил: волосы твои желты, а глаза таковы, о каких сказано: «Горе тебе среди голубоглазых!»
— Сдержи свое сердце, о достойнейший из достойнейших, и остерегись прогонять состоятельного клиента! Взгляни на моего хозяина — разве ты не видишь на нем следов благополучия? — Я встряхнула мешочек, в котором лежали драгоценности. — И разве твое изощренное ухо не различает звон золота о рубины? И этот звон может порадовать ухо твоего конкурента Залила Сутрана, если беседа наша будет продолжаться в том же тоне!
— О, горе мне! Не иначе я плохо спал и взгляд мой затмился, и следы богатства спутал я со следами злополучия! О почему хозяин твой стал таков, что тело его исхудало, а голову опалило солнце? И почему он сам не назовет свое имя и не расскажет своей истории? Разве у него нет языка, чтоб говорить?
— О почтенный, язык у него в порядке, равно как и всё прочее. Но не спрашивай его имени, ибо это стерлось. А что до того, что он молчит, это повесть долгая и увлекательная, и начало ее неизвестно, и конец нельзя изложить.
— Так пусть она расскажет эту повесть, о Мехмат ибн Карман! — воскликнул один из посетителей. — Всё равно на улице жара, и никаких развлечений, а славный музыкант которого ты обещал нам сегодня, не пришел, собака и сын собаки!
Мехмат не рискнул уточнять, к кому относится последнее утверждение.
— Да будет по твоему слову, благородный Насрулла. А ты, могучий Ахок, желаешь ли послушать историю?
— Желаю, — прогудел действительно могучий детина, заросший черным кудрявым волосом.
Остальные посетители тоже изъявили согласие.
— На голове и на глазах! — провозгласил Мехмат. — Рассказывай, а после я отвешу вам деньги за ваше золото, если оно того стоит.
— Узнайте же, о достойные, что был в некоем городе Ойойкумены богатый купец. И был у него единственный сын, ни в чем не знавший недостатка. В назначенный час купец умер, оставив сыну дом, и вдоволь товара, и невольницу, обученную всем наукам, и мирским и счетным, и всем ремеслам, что известны в мире. И сын купца каждый день ходил на базар, и покупал, и продавал, имея с этого прибыток. В некоторый день прибыл на базар человек, торгующий тканями, и продавал платки и пояса тонкой работы. И был среди них вышитый пояс такой красоты, что сын купца решил, что непременно должен владеть им. Больше, чем за весь товар, проданный на базаре за весь день, просили за этот пояс, и сын купца не пожалел денег и купил желанное. И отнес пояс домой, и любовался им, и чем больше смотрел на дивные узоры, тем сильнее казалось ему, что вышит он рукой не простой вышивальщицы. И он снова побежал на базар, желая расспросить того торговца, что продал ему пояс, но его уже не было в городе. Тогда сын купца впал в тоску и щеки его сделались впалыми, а глаза — голубыми. И верная невольница сказала ему: «О, молодой хозяин, пойди к волшебнику, мудрому из мудрых и покажи ему этот пояс — быть может, он разрешит загадку». А в том городе был волшебник, равный в науке чародейства Сулайману, Малагису и даже Абрамелину, мудрейшему из здравствующих. И он посмотрел на чудесный пояс, и открыл гадательную книгу, принесенную ему джинами и висками, и сказал: «Воистину, диво! Пояс сей вышивала дочь властителей, чья красота не подлежит описанию. Она из тех, о ком сказано, что „она соблазняет своим задом“, ибо ягодицы ее при ходьбе бьют друг о друга, словно волны Радужного моря в час прибоя. Спереди же на нее нельзя смотреть, не зажмурившись, ибо живот ее как бы усеян анемонами, из складок которого веет уксусом, и соски грудей ее подобны паре плодов граната. И ее полюбил чародей, из числа зловредных, и заточил ее в башне. И она вышивает в тон башне пояса и посылает их на продажу, дабы витязь из числа доблестных увидел их, и узнал о ее судьбе, и освободил из башни. А называют ее Доступная Принцесса, и томится она в одном из городов Ближнедальнего Востока, а о большем молчит моя гадательная книга». И сын купца, услышав эти слова, стал как порабощенный похищенной любовью, и не знал покоя ни днем, ни ночью. И невольница, исполненная разумения, — а я и есть эта невольница, в чем свидетели носители доказательств, — спросила у мудреца: «О мудрец! Нет ли какого-нибудь верного средства, чтобы господин мой добыл себе Доступную Принцессу?» И мудрец снова раскрыл свою гадательную книгу и сказал: «Есть чудесный меч, прозванный в наших краях Рубилом за то, что сокрушает всё, с чем соприкоснется, и кто владеет им, тот может добыть желаемое. А хранится он в одном из городов Ближнедальнего Востока, а о большем молчит моя гадательная книга». И сын купца и невольница сели на коней и бактерийских верблюдов, и был он в пути точно пьяный, который выпил много вина, не скупясь для себя, и его охватило похмелье, так что он блуждал, сам себя потеряв, не зная, что делать, и утонув в море размышлений. И поиздержался в пути, и, прибыв в Аль-Кадавр, направился к меняле, дабы обратить золото и драгоценные камни в звонкую монету, и нанять себе красивый дом, и устлать его коврами и подушками, и повесить в нем занавески. И вот мы пред тобою, о почтеннейший!
— Славная история, — сказал Махмат ибн Карман. — Сдается мне, о почтеннейшие, что ничем не уступает она истории о любви прекрасной Алмасты и отважного Бешбермека, что мы слышали вчера.
— Да, история славная и, сдается мне, правдивая, — подхватил почтенный Насрулла. — Разве не ты, могучий Ахок, рассказывал нам, что чужестранцы именуют Доступной Принцессой несравненную Бедр-аль-Тохес, что превзошла прославленной красотой Шуб-аль-Тулуп, знаменитую красавицу древности, и заключена она под заклятием в чудесном Этрофе, что на берегу Радужного моря?
Могучий Ахок уклонился от ответа, но отозвался старикашка, возлежавший на софе с блюдом шербета.
— Верно, верно, и побратим твой Бизяв, что пошел сегодня в баню, говорил нам о некоем волшебном мече, что хранится в крепости у озера Дахук Кардаль, и стережет его страж-птица Железный Феникс.
Ахок снова смолчал. Мехмат же нетерпеливо поглядывал на мешочек в моих руках. Пришла пора перейти к делу. Я достала цацки, и мы принялись торговаться. Занятие это оказалось для меня более приятным, чем ожидалось. Поскольку я чувствовала, что если придется снова говорить периодами, начинающимися с буквы «и», то я за себя не ручаюсь.
