Терри Пратчетт - Невидимые академики / Unseen Academicals
Он постучал карандашом по странице. В библиотеке замка было полно поэтических книг, и Орехх читал их с таким же рвением, как и все прочие, не понимая, почему и для чего они были написаны. Но поэмы обычно были написаны мужчинами, и предназначались женщинам. Все в более-менее одинаковом формате. И вот, обладая исключительными познаниями в мировой поэзии, он не мог найти подходящих слов.
Потом кивнул своим мыслям. Ах, да. Знаменитая поэма Роберта Скандала "Эй! К Тугой На Ухо Возлюбленной". Совершенно определённо, подходящий слог и ритм. А ещё, кажется, нужна муза. Вся поэзия вдохновлялась музами. Тут могли возникнуть сложности. Джульетта, разумеется, была весьма привлекательна, но представлялась ему нечётко, чем-то вроде милого привидения. Хммм. А, ну разумеется…
Орехх вынул карандаш из уха, на секунду задумался, и написал:
"Я воспою, но не любовь, любовь слепа,
Я к музе щедрости взываю…"
Огни в свечном подвале погасли, но разум Орехха внезапно засиял…
Ближе к полуночи, Гленда решила, что, пожалуй, можно уже оставить парней одних. Пусть занимаются тем, чем обычно занимаются парни, когда за ними не присматривают женщины. Ей следовало побеспокоиться о другом: как бы им с Джульеттой не опоздать на последний конёбус. Благодаря такой предусмотрительности, она получила возможность провести ночь в собственной постели.
Она оглядела свою маленькую спальню и встретилась взглядом с мистером Шатуном, трансцендентальным трёхглазым плюшевым медведем. В данный момент было бы совсем неплохо получить дельный совет из Космоса, но вселенная никогда не даёт прямых ответов на вопросы. Только ставит новые.
Она тайком (хотя видеть её мог лишь трёхглазый медведь) протянула руку под кровать и вытащила из плохо припрятанной там стопки свежий роман Ирадны Гребень-Крупнозад. Через десять минут чтения, осилив большую часть книги (потому что романы миссис Гребень-Крупнозад были ещё более тонкими, чем её весьма худощавые героини) Гленда испытала дежа-вю. Точнее, дежа-вю в квадрате, потому что у неё было отчётливое ощущение, что это дежа-вю она уже испытывала прежде.
- Все они одинаковы, верно? – сказал трёхглазый медведь. – Ты уже заранее знаешь, что там будет Мэри Горничная или кто-то вроде неё, двое мужчин, из которых она, после множества недоразумений, выберет хорошего, хотя с ним у неё всё равно не случится ничего интереснее обычного поцелуя. Отсутствие более занимательных событий, (таких, как бодрящая гражданская война, вторжение троллей, или хотя бы сцена готовки чего-нибудь вкусного на кухне), практически гарантировано. Максимум, на что можно рассчитывать, это буря.
Романы не имели ровным счётом ничего общего с реальностью, которая, при явном недостатке гражданских войн и тролльских вторжений, хотя бы имела совесть включать в себя массу стряпни.
Книга выпала из её рук, и через тридцать секунд Гленда уже крепко спала.
Удивительно, но среди ночи никому из её соседей помощь не потребовалась, поэтому она встала, оделась и позавтракала, ощущая себя, словно в другой вселенной. Она открыла дверь, чтобы отнести завтрак вдове Овсянке, и прямо на пороге столкнулась с Джульеттой.
Девушка шагнула назад.
- Куда ты собралась, Гленди? Ведь ещё так рано!
- Ну, ты-то, вижу, проснулась уже, - заметила Гленда. – И даже газету прочесть успела.
- Потрясно, правда? – спросила Джульетта и протянула Гленде газету.
Гленда бросила беглый взгляд на первую полосу, потом присмотрелась внимательнее, а потом схватила Джульетту за руку и затащила её в дом.
- Даже их бубенцы видно, - поделилась наблюдением Джульетта. Она говорила гораздо более деловым тоном, чем хотелось бы Гленде.
- Ты не должна знать, как они выглядят! – заявила Гленда, швыряя газету на кухонный стол.
- Что? У меня ж три брата, не забыла? И нас всех купали в ванночке у очага. Так что ничего нового я не увидела. Да и вообще, картинка же про культуру, верно? Помнишь, ты водила меня в такое место, где полным-полно людей голышом? Ты там несколько часов провела!
- Это был Королевский Музей Искусств, - возразила Гленда, мысленно благодаря небеса за то, что их диалог никто не слышит. – Совсем другое дело!
Она попыталась прочесть статью, но это было непросто, потому что картинка снова и снова притягивала взгляд.
Гленде нравилась её работа. Она не думала о карьере, карьера для тех, кто не может удержаться на одном месте. Она очень хорошо справлялась с тем, что делала, поэтому делала это постоянно, не слишком отвлекаясь на мир вокруг. Но теперь у неё открылись глаза. Хотя, пожалуй, именно сейчас настал подходящий момент, чтобы их прикрыть.
Под заголовком "Старинная Игра В Новом Свете" была картинка вазы, или, более возвышенно выражаясь, урны, раскрашенной оранжевым и чёрным. На вазе помещались изображения очень высоких и худых мужчин, их мужественность была весьма явной, хотя, пожалуй, откровенно преувеличенной. Похоже, они боролись за мяч, один из них лежал на земле, явно испытывая сильную боль. Как сообщала подпись, урна называлась "БИТВА".
В заметке сообщалось, что урну случайно обнаружили в Королевском Музее Искусств, на старом складе, а в ней, писал автор, лежали свитки, содержащие оригинальные правила футбола, записанные в раннюю эпоху Летнего Долгоносика, свыше тысячи лет назад, когда футбольные игрища устраивали в честь богини Пешедралии…
Гленда пробежала взглядом остальной текст, и пробежка получилась неблизкая. Третью страницу украшало высокохудожественное изображение вышеупомянутой богини. Она была прекрасна, разумеется. Уродливыми богинь изображают крайне редко. Вероятно, данный факт как-то связан с их способностью метать в людей молнии. Хотя Пешедралия, возможно, предпочла бы обойтись изрядным пинком.
Гленда отложила газету, вся кипя от возмущения. Будучи кухаркой, кипятиться она умела, как никто. Это не футбол… хотя Гильдия Историков утверждала обратное, и могла подтвердить свои слова не только клочками пергамента, но и урной, а Гленда знала, что спорить с урной невозможно.
Как-то всё подозрительно удачно совпало. Хотя… почему нет? Его светлость не жалует футбол, это общеизвестно, однако вот здесь в статье утверждается, что игра очень древняя и даже имеет свою собственную богиню, а уж если что и любили в Анк-Морпорке, так это традиции и богинь, особенно тех, на которых минимум одежды выше пояса. Господи, да как его светлость позволил напечатать такое в газете? Что происходит?
- У меня дела, - резко сказала она. – Молодец, что купила газету, но ты не должна читать такие неприличные статьи.
- А я и не хотела. Я ради рекламы её купила. Глянь.
Гленда никогда не обращала внимания на рекламу, потому что её размещают люди, которые мечтают заграбастать твои денежки. Теперь пришлось обратить. Мадам Шарн из Бонка предлагает вам… микрокольчугу.
- Ты сказала, мы можем пойти, - напомнила Джульетта.
- Да, но… это же до того, как…
- Ты сказала, мы можем пойти.
- Да. Но… никто из Сестричек Долли никогда раньше не ходил на показы мод, так? Это просто не для нас.
- В газете про это молчок. Тут сказано, вход свободный. Ты сказала, мы можем пойти!
"В два часа, - подумала Гленда. – Пожалуй, это можно устроить…"
- Ладно, встретимся на работе в полвторого, поняла? И ни минутой позже! Мне ещё надо сделать кое-что.
"Совет университета встречается ежедневно, в полдвенадцатого, - подумала она. - И, кажется, я знаю, как их подслушать…" Она улыбнулась своим мыслям.
Трев сидел в изрядно побитом старом кресле, которое исполняло в свечном подвале роль личного кабинета начальника. Работа продвигалась в обычном темпе, то есть чрезвычайно медленно.
- А вы сегодня рано, мистер Трев, - заметил Орехх. - Извините за опоздание. Канделябр сломался, пришлось срочно чинить. – Орехх наклонился поближе. – Я сделал то, о чём вы просили, мистер Трев.
Трев очнулся от своих мечтаний о Джульетте и сказал:
- Э?
- Вы просили меня написать… улучшить вашу поэму для мисс Джульетты.
- И ты это сделал?
- Может, желаете взглянуть, мистер Трев? – он вручил приятелю лист бумаги, а сам встал рядом, весь на нервах, словно ученик перед учителем.
Через пару минут чтения Трев наморщил лоб:
- Что такое "грядит"?
- Это "грядёт", сэр, "воззри же, вот она грядёт", примерно так.
- Грядки копает, что ли? – предположил Трев.
- Нет, мистер Трев. Но на вашем месте, я бы это слово оставил, оно очень поэтичное.
Трев с немалым трудом продолжал чтение. Он редко имел дело со стихами, если не считать лимериков вроде "Жила-была леди из Квирма", но сочинение Орехха походило на самую настоящую поэму. Страница выглядела плотно исписанной, но при этом какой-то воздушной. Кроме того, почерк был чрезвычайно затейливым, с завитушками, это же верный признак, так? Леди из Квирма такого точно не смогла бы написать.
