Крэг Гарднер - Плохой день для Али-Бабы
— Опасной настолько, что мы можем потерять слишком многих разбойников, — пояснил Аладдин прежде, чем Али-Баба успел спросить. — О, как ты уже наверняка заметил, в обычные дни мы часто теряем одного-двух разбойников. Но если в какой-то ситуации нам грозит потеря около дюжины членов банды, то даже наш атаман понимает, что заменить их удастся не сразу.
— Хотя не так уж и много времени на это нужно, — возразил Ахмед. — Требования к вступающим на самом деле самые элементарные. — Он наклонился в седле и похлопал по крышке корзины, едущей на соседней лошади вместе со всеми. — И те все время снижаются.
— Вы бы так не относились ко мне, — не без раздражения отозвался Касим, — будь у меня возможность быть сшитым воедино!
— Но все же, — признал Ахмед, — чем больше времени тратится на вербовку новобранцев, тем меньше его остается на золото.
— Есть сила, которая руководит всеми нашими поступками, — добавил Аладдин, и по крайней мере в этом оба бывалых разбойника оказались согласны. — Или, как в этом случае, удерживает нас от них.
Разбойник, которого прежде звали Гарун, заставил своего коня поравняться с остальными.
— Я не вижу никакого каравана, — только и сказал он.
Из головы колонны донеслись крики:
— Песчаная буря! Слезайте с коней! Прячьтесь! Идет песчаная буря!
— Успеем отдохнуть, — сказал остальным Гарун.
— И успеем укрыться от стихии, — согласился Аладдин.
— И успеем получить заряд песка в глаза и в глотку, — заметил Ахмед.
Но дровосек не мог пока разделить их тревогу.
— Песчаная буря? — в некотором замешательстве переспросил Али-Баба. — На небе над нами, кажется, нет ни облачка.
— Нет, — пояснил Гарун. — Насчет того, что она будет, сомнений нет. Ты убедишься в этом, если пробудешь в нашей банде достаточно долго, ибо среди нас есть разбойники, наделенные некими необычайными способностями.
— Я доподлинно знаю, что Разбойник Номер Двенадцать прав, — подтвердил тот, кого раньше звали Ахмедом. — Как мой господин, чье имя когда-то было Синдбад, ловко умеет определять денежную стоимость всего чего угодно, так другой из наших разбойников, тот, у которого особенно смуглая кожа, удивительно искусен в предсказании того, как поведет себя пустыня.
Али-Баба припомнил темнокожего человека и то, каким напряженным стал его взгляд, когда упал на дровосека. Али-Бабе казалось, что человек с таким взглядом должен знать великое множество всяких вещей. Он поведал о своих мыслях спутникам.
— Он часто ведет себя странно, — согласился Аладдин, озабоченно хмурясь, — и все же мне он почему-то кажется знакомым. В моей жизни столь многое изменилось, что порой бывает трудно припомнить лица и события.
— Когда все время смотришь на тридцать девять длиннобородых мужчин в черных одеждах, все они кажутся знакомыми, — успокоил приятеля Ахмед.
— Наверное, ты прав, — ответил Аладдин, обращая нахмуренное лицо к небу. — И все же теперь, когда наш новый разбойник упомянул об этом, этот человек… — Он запнулся, видимо не зная, как продолжить мысль. — Ах, будь у меня моя лампа! — Он погрозил кулаком равнодушным небесам. — Но это все пустые разговоры. Нам надо подготовиться к перемене погоды.
Лампа? И вновь Али-Баба услышал намек на то, что один из этих людей — возможно, тот самый, которого столь почитают сказители! Ибо с чего бы человеку так сожалеть об утрате обычного светильника для чтения? Разве что эта лампа давала уж очень яркий свет, предположил он. Али-Баба нахмурил брови, в точности как разбойник по имени Аладдин. Так ни до чего и не додумавшись, он снова взглянул на небо и заметил, что горизонт начинает темнеть.
— Вот почему нас остановили, — заметил Гарун, едущий чуть впереди остальных. — Там, совсем рядом, — нагромождение больших камней, которые послужат нам некоторой защитой от стихии.
До дровосека дошло, что впервые банда движется столь медленно, что он может переговариваться со своими спутниками. Там, где они теперь находились, лес кончился и их окружали какие-то травы и невысокие кустарники, свидетельствующие о том, что они на краю пустыни. И теперь Али-Баба в самом деле видел, что едущие впереди разбойники направляют своих коней к невысокой горе, представляющей собою подлинное нагромождение камней, о которых говорил Гарун.
Али-Бабе уже доводилось видеть подобные каменные груды.
— Может, здесь внизу тоже есть пещеры?
— Рядом с нашим атаманом про пещеры лучше не упоминать, — тихо предостерег Ахмед. — Первый среди разбойников пещеры не жалует.
— Но, — возразил Али-Баба вполне логично, — он все свои богатства держит в пещере!
— В этом-то все и дело, — пояснил Ахмед. — Из-за одной пещеры наш хозяин терпеть не может все остальные.
Али-Баба припомнил, как раньше другие разбойники говорили, что он никогда по-настоящему не поймет, что движет их бандой, поскольку вечно будет не хватать времени, чтобы объяснить ему это. По зрелом размышлении их предсказание казалось ему теперь воистину пророческим.
— Но поспешите же, — позвал уехавший вперед Гарун. — Буря впереди набирает силу.
— Разбойник Номер Двенадцать сумел подняться до столь высокого положения потому, что никогда не рисковал понапрасну, — сказал Ахмед Али-Бабе и пришпорил коня, словно показывая, что воистину всем им стоило бы поучиться на примере старшего товарища.
И тут Али-Баба услышал первые далекие завывания ветра.
Теперь все заторопились, и Али-Баба постарался не отставать. Он слез с коня и принялся помогать натягивать между двумя валунами огромное парусиновое полотнище для защиты от песчаной бури. Потом Гарун велел дровосеку взять несколько кусков материи, смочить их и обмотать ими лицо, чтобы уберечь от песка глаза и рот.
Когда все возможные приготовления были окончены, земля устлана коврами и подушками для большего удобства и предусмотрительно подготовлена пара светильников, чтобы зажечь их, когда песчаная буря затмит солнечный свет, Гарун вышел из их нового пристанища, чтобы еще раз взглянуть на небо.
— Буря будет здесь через несколько минут. — Он обернулся посмотреть на лошадей, которых привязали позади укрытия из парусины, чтобы насколько возможно защитить их от ветра. — Давайте же спрячемся в убежище и побеседуем немного, пережидая худшие мгновения бури.
Но Али-Баба не мог спокойно наслаждаться плодами своих трудов, ибо тревожился за Марджану и жену Касима.
— Но как же остальные? — спросил он. — Как же женщины?
— Остальные сами о себе позаботятся, — ответил Ахмед. — А за женщин не волнуйся. Они будут при атамане, который уж точно занял самое безопасное местечко. Как бы легкомысленно первый из разбойников ни обращался со своими людьми, он нипочем не станет подвергать опасности тех, кто предназначен для Дворца Красавиц.
Успокоенный этим (если бы он только знал, что на самом деле представляет собой это место!), дровосек решил, что лучше всего будет ему оставаться в их надежном укрытии. Теперь он слышал голос ветра непрерывно — высокий, пронзительный звук, словно разом вопили все жертвы песчаных бурь.
— Но нам есть чем заняться, кроме как прислушиваться к ветру, — сказал Ахмед, садясь напротив своих спутников. — Среди нас двое новеньких. — Он кивнул на Али-Бабу и на корзину с Касимом. — Может ли быть лучший повод, чтобы поведать наши истории?
Трое старших разбойников немедленно согласились. Последовало недолгое препирательство насчет того, чья история достойна быть рассказанной первой, причем Гарун намекал на множество запутанных и комичных ситуаций, а Ахмед соблазнял упоминаниями о Синдбаде и приключениях. Во время этого спора разбойник, раньше звавшийся Аладдином, был странно молчалив, и все же каким-то образом было решено, что они станут тянуть травинки, а проводить жеребьевку будет тот, кого звали Аладдин. Кто вытянет самую длинную травинку, тот и станет рассказывать свою историю.
Вскоре и явно предсказуемо для остальных победителем в этом споре стал Аладдин. Али-Баба с любопытством взглянул на остальных, словно за волей случая мог таиться какой-нибудь хитроумный подвох.
— Он сильнее нас, — сказал Ахмед, отвечая на невысказанный вопрос дровосека, — и победил бы, даже будь борьба честной.
— Хотя мы могли бы и возразить, — быстро добавил Гарун.
— Только очень тихо, — добавил Ахмед после предостерегающего взгляда рассказчика.
— Вопрос нашего нового разбойника взволновал меня, — признался человек, звавшийся ранее Аладдином, опускаясь на подушки, — и я понял, что должен заново вспомнить всю свою жизнь, чтобы понять, что в моем прошлом может иметь отношение к моему теперешнему состоянию и, возможно, к моей судьбе.
— Никто не может знать своей судьбы, — провозгласил Гарун, усаживаясь поудобнее.
