Владимир Пучков - Черти поневоле
— Э-эх! Калинка! — рявкнул хор, и с деревьев посыпалась птичья мелюзга.
— Ну видишь, чего творится?! — ткнула Костю в бок Яга. — Пошли отседа, пока не оглохли!
Они уже поднимались в гору, когда вслед им грянуло: «Ехал на ярмарку ухарь-купец!» Костя вздрогнул и прибавил шагу.
Всю дорогу они молчали, почесывая в затылках и не зная, то ли сердиться, то ли смеяться.
— Да! — наконец произнес Костя, присаживаясь на ступеньку своей сторожки. — Хороши эмигранты! Такого я еще не встречал.
— Ты не встречал! — вскинулась Яга. — А я-то? Я-то вся обалделая! — Она села рядом.
— Одно хорошо, — сказал Костя, — они валежником питаются. Глядишь, лес подчистят.
Шеф спал так плохо, как еще никогда в своей жизни. И дело было не в раскладушке, хотя этот предмет только с большой натяжкой мог носить столь заслуженное и уважаемое имя. Скорее уж это была развалюшка. Ветхая, с растянутыми пружинами, она провисла сразу, и Эдику в поясницу больно уперлась алюминиевая перекладина. Через пять минут ему стало казаться, будто его пытаются переломить пополам. Вдобавок в головах уселся давешний мужик-маломерок и уставился на Эдика голодными глазами.
— Тебе чего? — прохрипел шеф, с трудом борясь со сном.
— Ты спи, — жутковато улыбнулся мужичок, — а я тебя посторожу, не то мало ли…
Эдик хотел сказать, что никуда сбегать не собирается, но тут сон навалился на него, как огромный, душный медведь, и шеф, тихо пискнув, заснул.
Всю ночь ему снились кошмары, содержание которых было столь же бессмысленным, сколь и тревожным. Вдобавок кто-то уселся ему на грудь, и стало так тяжко и скверно, что Эдик едва не заплакал чистыми детскими слезами. Увы, чистые слезы он выплакал еще в трехлетнем возрасте. С тех пор, сколько шеф себя помнил, плакали другие, чаще всего те, кто жил рядом. Раньше это доставляло Эдику угрюмую затхлую радость. Теперь же он хотел проснуться, но вместо этого провалился в еще более глубокий и глупый сон. Пробудился Эдик оттого, что кто-то крепко шлепнул его по лбу.
— Что? А? Кто?! — вскрикнул шеф и уселся на раскладушке, с трудом переводя дыхание. Рядом, идиотически улыбаясь, стоял Колян.
— Шеф, ты это, не обижайся. По тебе таракан полз! Хотел в ноздрю залезть, еле успел пришибить. — Колян показал изуродованный тараканий труп своему боссу.
— Убью, змей! — зарычал Эдик и полез было с раскладушки, но, схватившись за поясницу, рухнул обратно. — Ой, болит! Шевельнуться не могу!
— Это с непривычки, шеф! — жизнерадостно откликнулись Колян и Толян. — Сейчас мы тебя поднимем. — Они бережно подхватили Эдика и поставили его на ноги. — Порядок!
В следующую минуту скрипнула дверь, и на пороге появился четвероногий петух. Он мрачно клекотнул и поскреб пол ногой, после чего удалился.
— Змей пернатый! — проскрежетал Эдик. — Ну ты у меня получишь!
— Это он нас завтракать приглашает, — смутившись, сказал Колян.
— А ты откуда знаешь? — оскалился Серый. — Тоже в петухи записался?..
— Почему в петухи? В курицы! — пошутил Эдик и тут же заржал кашляющим, истерическим смехом. Шефа поддержали все, кроме Коляна, который обиделся и отвернулся.
Эдик открыл рот, чтобы добавить что-то еще, но дверь отворилась снова и в проеме показалась Маланья.
— Вам что, одного приглашения мало? Дважды повторять не буду. Не успеете — ходите голодные, Авдотья только спасибо скажет! — И она гордо повернулась спиной. Бандиты шумно бросились следом.
Старуха, вздыхая и покачивая головой, налила им по чашке баланды и, посмотрев на Эдика, не выдержала:
— Что это с тобой, милок, никак, на тебе всю ночь черти катались?!
— Так и было, — сказал Эдик, отведя глаза. — На такой-то раскладушке!
— А чем, скажите, плоха моя раскладушка? — подбоченилась Маланья. — Для всех хороша, а тебе, видите ли, не годится?
Шеф побагровел и хотел было уже высказать старухе все, что о ней думает, но из-под бабкиной юбки вынырнул мрачный, набыченный петух и, не мигая, уставился на братков.
— Доброго здоровьичка вам, Маланья Несмеяновна! — неожиданно произнес Эдик, не веря собственным ушам. — Спасибо за хлеб-соль! Низкий вам поклон и массовый привет!
Произнеся эту фразу, Эдик уставился на старуху, выпучив глаза и растянув синеватые губы в длинной резиновой улыбке.
Он-то хотел сказать совсем другое и послать старуху по таким адресам, что и выговорить страшно. Но при виде «пернатого змея» язык Эдика помимо его воли произнес эти сладкие слова.
Старуха слегка обалдела. Некоторое время она изучающе смотрела на шефа, затем осторожно произнесла:
— Спасибо на добром слове! Нате-ка еще хлебца, а то без него пустовато будет. — И бабка скрылась за дверью.
— Живем, пацаны! — сказал Эдик. — Все путем!
— Здорово ты ей сказанул! — подольстился Колян. — Она аж припухла!
— В натуре! — кивнул Эдик, впиваясь зубами в черствый хлеб и принимаясь вдумчиво жевать. Постепенно глаза его становились все теплее и теплее, словно оттаивали.
— Хороший хлеб! — сказал он наконец, сплевывая на пол какую-то косточку.
— Обыкновенный, — уныло отозвался Серый.
— Ничего себе обыкновенный! — возразил Эдик, чем-то громко похрустывая. — Где ты видел, чтобы в обыкновенный хлеб мясо клали?
— К-какое мясо? — испугался Серый.
— Нормальное, — пожал плечами шеф. — Вкусное!
— Мясо?!
— Ну да! А что, тебе не попало?
— Нет, — сказал Серый, внимательно разглядывая горбушку.
— И у меня — ничего, — отозвался Колян.
— И у меня… — сказал Толян.
— А чего же это мне попалось? — забеспокоился шеф и принялся разглядывать выплюнутую косточку. При ближайшем рассмотрении косточка оказалась плохо обгрызенным мышиным хвостом. Шеф побледнел.
— Убью! — прошептал он и поднялся из-за стола.
— Плюнь на нее! — взмолились пацаны. — Потом разберемся, сам же говорил!
— Убью! — прорычал шеф и резко распахнул дверь. У двери стоял петух.
— Здравствуйте! — сказал Эдик паскудно-вежливым голосом.
— Кудык-твою-ко! — выругался петух, и Эдик тут же захлопнул дверь.
— Пацаны, где бы волыну достать, а? — тоскливо произнес он и сел на стул.
— Слышь, шеф, — Серый подсел к нему поближе и изогнул длинную шею, — ты же говорил вроде, что вкусно?
— Ну вкусно… С бабкиных харчей и не то сожрешь!
— Провернем дело, мы ее саму мышами накормим, — сказал Серый, — а петуха — в суп!
— Точно! — обрадовался Эдик. — Хрен с ним!
— Слышь, пацаны, а кто это метлой шарит? — неожиданно произнес Толян, выглядывая в окно.
— Лисипицин! — сказал Эдик, злобно покосившись на улицу. — Нас вызывает. Значит, есть новости. Выйти надо… — Он в нерешительности посмотрел на дверь. — Колян, погляди, этот пернатый все еще там?
Колян выглянул и тут же прикрыл дверь.
— Там, гад!
— А ты поговори с ним — у тебя получается.
— Чуть что, так я! — обиделся Колян.
— Колян, это для общего дела, — миролюбиво сказал Эдик. — Будь другом!
Колян поежился:
— Ну ладно! Если для общего… — Он приоткрыл дверь и на цыпочках вышел в коридор.
— Кукареку! — злобно крикнул петух, и дверь захлопнулась.
— Сейчас он с ним разберется! — сказал Серый, потирая руки. — Сейчас он ему даст!
— Кто кому? — уточнил Толян.
— А кто его знает? Но кто-то кому-то точно наложит!
— Ко-о-о! — услышали они из-за двери сиплый голос Коляна.
— Кудак? — гаркнул петух.
— Квох! — произнес Колян. — Куда коко?
— Куда-куда?! Кудык-туда! — отчетливо выговорил петух, и братки услышали удаляющиеся шаги.
— Ушли! — шепотом произнес Серый, и лицо его покрылось красными пятнами. — Куда он его повел? За сарай, что ли?
— А тебе-то какое дело? — скривился Эдик. — Может, присоединиться хочешь? Так пожалуйста! Мне не жалко.
— Ха-ха-ха! — развеселился Толян. — Серому не к петухам, а к жирафам надо! Он у них за своего сойдет!
— Тебе чего, в лоб дать? — обиделся Серый.
— Хватит трепаться, — разозлился Эдик, — быстро на улицу!
Они открыли дверь и выскочили во двор. Ни петуха, ни Коляна нигде не было видно.
— Действительно странно! — сказал Эдик, оглядываясь. — Ладно, никуда он не денется.
Лисипицин стоял у калитки и делал им знаки метлой.
— Ну наконец-то! — сказал он, утирая рукавом пот. — Битый час здесь толкаюсь, а вы не слышите! Кстати, а чем здесь так воняет? Не продохнуть!
— Обедом, — мрачно сказал Эдик.
— Так она вас что, помоями потчует? — удивился Лисипицин.
— Откуда я знаю? — обозлился Эдик. — Там у нее селедочные головы и это…
— Мыши в хлебе! — радостно заявил Серый.
Эдик хотел было дать ему подзатыльник, но понял, что не дотянется, и обошелся устным замечанием:
— Поменьше пасть раскрывай!
— Безобразие! — сказал Лисипицин, зажимая нос,- но делать нечего, придется потерпеть. С Маланьей лучше не связываться. Склочная баба!
— А мы и терпим!
Лисипицин осторожно оглянулся:
— Пошли-ка отсюда! Ну вон хоть за ту поленницу. Разговор есть. — Он сделал многозначительное лицо и похлопал себя по карману.
