Пламен Митрев - Веслом по фьорду!

Руки зашарили в поисках ножа, лицо стало сиреневым, местами чёрным. Он попытался что-то произнести кривыми губами:

— Шаммила… Проклятие… Она… Лялил… Не Заг… Гурах… Отец… О Иргал!

С сухим щелчком позвонки переломились, и Гуннар, выложившийся по полной, снова потерял сознание. Ну никаких сил на этих предателей не хватит.

Всё племя гулей собралось на площади перед шатром вождя. В центре громоздилось высокое кострище. Приближалась полночь, а ни Гуннара, ни шамана Саед-е-Бархана ещё никто не видел. Вокруг полыхали костры поменьше, детишки незаметно пекли в них картошку. Старый Муарим казался совсем древним. Он любил дочку, но долг вождя перед племенем выше отеческой любви…

Перед заходом солнца Шаммилу привязали к пальме.

До полуночи оставалось четыре часа.

Рослый детина, отмеченный по всему телу и ягодицам следами жестокой битвы, появился из темноты. Удивлённый шёпот пробежал от туземца к туземцу:

— Варвар! Смотрите, это варвар!

Гуннар принёс только завязанную мешком тунику и бросил свёрток перед всем племенем. Он молчал как человек, переживший все ужасы преисподней!

В глазах вождя читался немой вопрос. Собственно, как и у всех прочих…

— Проклятия больше нет! — тихо, но твёрдо произнёс варвар. — Живите и радуйтесь! Вот ваше проклятие! — И Гуннар достал из мешка круглый предмет, подняв его высоко, чтобы все видели. Это была голова Саед-е-Бархана.

— Асад! Асад-ал-Сахара! — ошеломленно пронеслось по площади. — Ты лев пустыни!

Наверное, вот так в лучах победы когда-то стоял его любимый сказочный герой — Пламен Славянин.

Сколько событий! Сколько эмоций! Мой Гуня показал им всем! Чудные гули хором упрашивали его, жгли свои колдовские костры, потом снова упрашивали, и вот он смилостивился и показал… Ах! Бесстыдник^ конечно, но, учитывая моё положение (в последнее время маскируюсь под местную дурочку) и важную ритуальную значимость символа, это даже хорошо. Как я соскучилась по его толстым намёкам и похотливому взгляду, хотя мне только пару раз и перепало… Но это ж на самом деле не мне! Даже не знаю, что и думать. А он всё сражается, сражается, устаёт страшно… Гунечка мой, Гунёшечек, Гуняшка! Интересно, как ему больше понравится?

Гуннар молча уводил Слейпнира, нагруженного водой и припасами. Из предложенных даров викинг забрал только то, что принадлежало ему с самого начала, — Шаммилу. Она была его — до последнего волоса!

Муарим плакал. Вождь предлагал спасителю остаться с народом гулей. Готовился весёлый пир, жарились сочные кабаны, разносилось вино. Но викинг был неумолим…

— Неинтересен пир, тогда возьми хотя бы сопровождение до Аль-Бенгази!

— Нет, — строго отказался викинг и обнял так и не понявшего ничего старика.

Оно и к лучшему. Всё, что случилось, было только его решением и его судьбой.

Варвар объявил привал в последней роще перед Сахарой. Шаммила постелила коврик, и молодые люди сели. Гуннар молча обнял девушку, она тоже молчала. Его рука дотронулась до золотой цепочки на её шее. Их взгляды встретились.

— Ты догадался?

— Да.

— Тогда почему…

— Надо закончить начатое.

— Я не виновата, Гуннар. Мать зачала меня не от Иргал-Зага. В ночь жертвоприношения к матери пришёл Гурах — помощник ужасного Молоха!

— Что?!

— Я дочь демона Гураха. — Она остановилась, вопросительно глядя на своего мужчину. Тот молча кивнул, хотя понятия не имел ни о тёмной личности Гураха, ни о более тёмной индивидуальности Молоха. Какая теперь разница? Вероятно, выглядели они точно так же, как Шаммила в Огненной пещере. Но даже если ещё уродливее, то фигли… — В полнолуние и в любое время внутри пещеры я принимаю иной облик, ты сам видел его. Боюсь, в конце концов всё живое, окружающее меня, будет истреблено!

Страшные слова. Гуннар высвободил руку, обнимающую любимую…

— Я сама страдаю, — пыталась оправдаться она. — Не могла убить Заллеху, ведь с ней мы как сестры. Но отец Заллехи тоже догадался…

Торнсон с завистью поглядел на Слейпнира — дромадеру на всё плевать.

— Я убила этих тигров, я знала, что никто с ними не справится. Ты пришёл, одолел последнего и вошёл в мою пещеру. Я не хотела тебя трогать!

После этих слов Шаммила долго плакала. Слёзы щедро струились по щекам, дрожали губы, сжималось сердце викинга. Когда слёзы кончились, она обхватила себя руками и стала раскачиваться. Взгляд опустел, лицо осунулось.

— А давай, — упавшим голосом предложила туземка, — я сделаю тебя таким же?

Гуннар посмотрел на неё долгим, серьёзным взглядом.

— А чего, классно же! — Губы девушки истерично скривились. — Будем вместе рвать всех на части?

И снова ударилась в слёзы.

— Перестань, милая…

— Ты дрался как герой, — вдруг призналась она, шмыгая носом. — Любимый, ни один человек не смог выдержать того, что перенёс ты. Я горжусь, что ты был у меня первым… и единственным!

Больше она ничего не сказала.

Гуннар думал, долго, потом ещё. И вот его потрескавшиеся губы раскрылись.

— До сих пор я не произносил этих слов и вряд ли произнесу снова. Я тебя люблю, Шаммила. Именно поэтому твоё предложение принять не могу. Я должен убить тебя.

— Знаю. Сделай это, любимый. Но прошу, подари мне последнюю ночь любви.

Испепеляющая страсть интима залила звёздную

ночь и безбрежные пески.

Следуя древнему погребальному обычаю, викинг заготовил хворост, часа два собирая верблюжьи колючки по всем барханам. Выглянуло розовое солнце. Шаммила послушно легла на смертное ложе из колючих веток, вытянула руки и закрыла глаза.

— Не знаю, куда отправится твоя душа, — тихо сказал рыдающий викинг, — пусть это будет хорошее место. Доброго пути, роза пустыни. Я люблю тебя!

Гуннар, закрыв глаза, вонзил в её сердце кинжал. А потом был огонь и неласковый ветер, и остался только пепел, но со временем и тот смешался с песком…

Подхватив поводья верблюда, варвар вялым шагом двинулся на север. Там его ждали Аль-Бенгази и Евгения. После часа пути солнце свалило его в песок, он кое-как перевернулся на спину и долго смотрел в жёлтое небо.

К фьорду Евгению! К фьорду Аль-Бенгази и всех остальных! Теперь он настоящий Пламен Славянин. Герой над всеми героями — громадный и сокрушительный!

Всё, что делает Славянин, — правильно. Все, кто гибнет от руки Славянина, — недостойные. Всё, что берёт Славянин, — его по определению, и не фиг!

В город всё-таки придётся заглянуть, купить побольше хны и перекраситься.

Чтоб всё было по-настоящему, ясно вам?! Белый верблюд смотрел за горизонт огромными чёрными глазами. «Кстати, и Слейпнира надо перекрасить, — подумал бывший Гуннар, — вот только надо бы придумать, в какой цвет…»

Он прекрасен! Я, конечно, устала спать одна, зарывшись в песок… Хорошо, если попадётся какой медлительный варан, которого хотя бы можно обнять или подоткнуть под голову… Временные неудобства уже надоели. Хочу в кабак, Гуннара на колени и под венец… Хотя лучше сначала под одеяло, а потом отдохнуть, пару раз опять под одеяло, а потом и под венец… В идеале, конечно, сперва надо помыться.

Как он прекрасен! Под лоснящейся загорелой грудой мышц бьётся, как наш штурман головой об мачту, огромное сердце. Правильно кричали гули, сердце льва! Он страшно рыдал, глядя на погребальный костёр. Бедненький мой. Большое сердце… Шаммилочку сжёг.

Вот и отлично, он свободен без моего вмешательства. Не переживал бы так сильно… Бормочет как полоумный, без конца по сторонам озирается. Ничего, терпи, викинг, готовься к семейной жизни.

ГЛАВА 8

Жрецы Сета, сам Сет и коварство свартальвов

Впервые в жизни молодой Торнсон не следил за курсом. Пустыня нагревалась, верблюд молчал, а сам он шёл, куда вели его ноги, то есть, по идее, прямо в Аль-Бенгази, но у судьбы свои дороги, и ведут они порой совсем не туда…

На горизонте появился синий слон[32].

Первым не поверил верблюд. Дромадер остановился и нервно задвигал нижней челюстью. Хозяин продолжал идти, поводья натягивались. Верблюд заупрямился, и оба путешественника на некоторое время остановились.

— Пламен Славянин многое повидал, — промычал викинг, до гудения натягивая поводья. — Много разных чудовищ победил он, много женщин возлежали с ним, вот как-то встретился герою настоящий синий слон. Но не испугался рыжеволосый гигант. Не бросился прочь, призывая на помощь богов. А попёрся впе-ерё-од, скотина-а…