Пламен Митрев - Веслом по фьорду!
Мохнатое чудовище прижималось к каменному полу, глаза размером с апельсин горели оранжевым пламенем, зубастая пасть лязгала клыками. Вот так Гуннар из Скандинавии нашёл древнее проклятие пустыни.
Огромная тварь, способная уложить стаю тигров, кучу гулей и стадо крупного рогатого скота, с единственным противником, викингом, может полгода просто играть. И словно в подтверждение этому, страшилище медлило с нападением. Оно издало горловой рык, перекрывший звуки огненной реки. Варвар храбро шагнул навстречу, и тогда зверюга поднялась. Гуннар, чтоб не сказать по-мужски, откровеннее… остолбенел.
Чудовище ходило как человек, ростом десять футов в холке, покрыто дремучей шерстью, есть ноги, есть руки, а голова — смесь волка и медведя, уши острые, как у лисы-фенека. Чудовище потянулось к нему, распахивая страшные объятия…
Гуннар машинально запустил ему в раскрытую грудь копьём!
Увы, животное вырвало из себя эту мелкую занозу, сломало и отправило в огонь.
Гуннар прикрылся щитом, вытянул вперёд ильбарский кинжал и с истерическим кличем: «Хочу под юбку валькирии!» — атаковал врага.
Всё равно что пытаться избить кулаками каменное ограждение Долины Зверя. Раны твари мгновенно зарастали. Наконец ей это надоело, и она вмазала настырному викингу лапой в ухо. Сын Торна плоской лягушкой распростёрся на каменном полу, безуспешно пытаясь сделать вид, что помер…
В полуобмороке Гуннар вспомнил, как в детстве столкнулся лоб в задницу с диким мускусным быком. Пахнущее травкой копыто лягнуло юного викинга в лицо. Результат? Полчаса на свежем воздухе без памяти, и ещё полгода объяснял мальчишкам и взрослым, что зловещая улыбка, впечатанная поперёк лица, не имеет к ним ничего личного. Впрочем, дефект исправила очередная драка с такими же юными данами.
Так что времени валяться и разглядывать себя не было, Гуннар это понимал… но вот проклятие почему-то не торопилось. Что, согласитесь, странно для хищника…
Гуннар собрал последние силы, вскочил и атаковал снова. Кинжал утонул в косматой груди. Тихо, без единого вздоха и претензий, зверь тисками сжал запястье варвара.
Колоссальная сила! А затем и вовсе обнял, как любимую игрушку. Больно-о!
Неистовый рёв Гуннара отразился в стенах пещеры. Даже берсеркерский гнев не помог освободиться. Дрожащие пальцы в попытке задушить врага вдруг нащупали на волосатой груди что-то знакомое, взгляд человека упал на золотую цепочку с…
* * *Сознание возвращалось медленно.
Первая мысль: он видел то, что видел?
Вторая: или это не то, что он видел?
Третья: видел, но не он?
Тяжёлое дыхание перепутало все мысли. Башка гудела, как ведьмовской котёл…
Гуннар открыл глаза.
Многое отразилось в тот миг в синих глазах викинга: тихо тонущие корабли, сладко стонущие девы, громко орущие враги, но такое… Над ним склонилась морда зверя, от близости которой саблезубый тигр просто обязан был отгрызть со страху собственный хвост.
Воплощённое проклятие пустыни взирало на человека сквозь туннели огня апельсиновых глаз. Разум и кровожадность, плоть и огонь, страсть и голод слились в одном существе. Викинг не знал, чего ждать: укуса или удара, готовиться к разговору за чашечкой лавы или смерти на гриле над ней же?
Огонь… Мысли текли медленно, твердея на ходу раньше времени, не успевая обрести вразумительную форму. Но одна всё же кое-как оформилась: зверь неуязвим для оружия, а вот как для огня? Огня-то все животные боятся!
А что, если вежливо, по-викингски, попросить тварь нырнуть в вулканическую реку? Обычно в таких случаях используются обманные движения, отвлекающие вопросы или тяжёлый таран, незаметно приближающийся со спины на мускулистых руках четырёх-пяти румяных молодцев. «Нет, последний вариант, конечно, хорош, но не подойдет, — медленно соображал Гуннар, — ибо тарана нет. А без него не тот эффект…»
Значит, остаются обманные движения.
Избитый, израненный, еле дыша, сын кузнеца поднялся на дрожащие, как заячий хвост, ноги. Сколько раз за этот жаркий день приходилось вот так подниматься? Когда это кончится? И как именно кончится, что важно…
Чудовище отступило на шаг. Они стояли почти на краю пропасти. Внизу постреливала всполохами река, лениво ползли потоки лавы. Гуннар прыгнул головой вперёд, надеясь столкнуть зверя вниз. Сам викинг рассчитывал остаться на выступе, раскачиваясь от усталости и ожидая туземок с ароматическими медикаментами. Увы, обманного выпада не получилось. Страшилище предусмотрительно шагнуло влево, и Гуннар сам полетел навстречу огню!
Переворачиваясь в воздухе как кошка, варвар уцепился левой рукой за выступающий камень. Сил хватило только на это. Вообще, хотелось бы, конечно, крикнуть что-нибудь обидное, спеть что-нибудь неприличное или рожу скорчить, но сил осталось тупо висеть и ждать, а что делать? Висит туша — могут скушать[31]…
Слишком много энергии израсходовано утром за завтраком — не надо было так тщательно пережёвывать пищу. Непрекращающийся секс с Шаммилой не в счёт.
Человеческие возможности и возможности викингов в том числе имеют предел. Увы, увы, увы… Хотя. По совести говоря, важно абсолютно не это! А что? А вот что…
Когда висишь на скале над фьордом более получаса, не на спор, когда тебя в любой момент вытащат, а на самом деле, честно, без дураков, это как минимум грозит простудой. Да и любопытные чайки, тупики всякие (чтоб их, клювастых дур!), не дают толком наслаждаться прекрасным видом на бухту.
На краю огненной бездны обстановка несколько иная, но, согласитесь, близкая к вышеописанной. Сквозняков меньше, пейзаж попроще, и не летает вроде никто, да вот всё равно плохо. Мягко говоря. Гуннар бы сказал — хреново…
Остатки сознания сосредоточились на четырёх немеющих пальцах. Не было сил даже поднять свободную руку, схватиться за что-нибудь, подтянуться. Почерневшие губы едва слышно произнесли проклятие всем богам, пальцы разомкнулись, пропасть ласково улыбнулась улыбкой смерти, но…
Косматая лапа схватила его онемевшую руку и оставила реку голодной.
* * *Кто-то нёс его, как носил папа, когда он сбегал играть в охотника, а затем засыпал на ветках сосны, нервируя совокупляющихся бурундуков. Наверное, храпел громко и разговаривал во сне, а мелкие зверюшки это не любят…
А потом его протащили за ногу волоком по земле.
Нет, папа не позволял такого. Папа мог ругаться, дать пинка или тяжёлую отеческую затрещину, но тащить по земле… Отец всегда знал, чего можно, а чего нельзя. В противном случае мог словить такую же плюху от мамы…
«Я жив, — сообразил Гуннар. — То есть, скорее, ещё не совсем мёртв. Наверное, волкомедведь несёт меня в логово, чтобы правильно, по науке, освежевать, замариновать и сохранить к ближайшему празднику, а за день до торжества спокойно заняться приготовлением в точном соответствии со старинным семейным рецептом. Интересно, по какому рецепту? — Викинг преисполнился практическим любопытством, — Я бы предпочел кваситься в вине или пиве, а там хоть трава не расти, и пусть вся семейка подавится моими тазобедренными костями и никто им не поможет».
После чего резко потерял сознание, мысленно представив себе весь процесс.
Он очнулся от ощущения тепла, разливавшегося по всему телу. Открыл глаза и тут же закрыл. Яркое солнце. Типа мы в пустыне, а не в Огненной пещере? И что теперь?! Какая, блин, разница, где тебя съедят?!! Ладно, хватит фигнёй голову забивать.
— Значит, ты нашёл проклятие, Гуннар из Скандинавии? — раздался с небес довольный голос старого шамана Саед-е-Бархана. — Или оно тебя нашло?
— Оно отлучилось за рецептом, — не раскрывая глаз, предположил сын Торна.
— Куда?
— За рецептом, — повторил викинг, пытаясь нащупать осколки собственной головы. — Такие тайные правила приготовления чего-нибудь вкусненького, их вечно пишут на чём попало и никогда потом не находят.
— Кто пишет?
— «Кто», «кто»… Проклятые домохозяйки. Скажи, Саед, у меня всё на месте?
— Ай-ай, какая разница! Ты не сможешь помешать моим планам! Не понимаю, как можно уцелеть после саблезубых и тем более после НЕГО, но так даже лучше… Иргал заполучит две жертвы — тебя сейчас и Шаммилу вечером!
С мрачной улыбкой Саед достал из-под туники кремнёвый нож и затянул ритуальные куплеты.
— Знаешь, Саед, уж в твои-то годы можно было бы иметь и побольше мозгов, — устало заметил викинг.
— О чём ты? Ахххххх!!!
Жёсткая рука варвара молнией схватила жреца за горло.
Удивлённый сопротивлением, Саед выпустил нож. Захват был железным!
Жрец синел, как голубая тряпка в воде. Его кожа никогда не отличалась здоровой свежестью, а тут вдруг сплошные неудобства: ни тебе вдохнуть, ни выдохнуть, и бубен далеко, и сочувствующих соплеменников нету.
