Олег Пелипейченко - В Греции всё есть
Посейдон говорил медленно и веско; Понтей внимал ему с раскрытым ртом.
— Однако эфиопам, видно, показалось, что этого мало, и они решили принести богопротивную человеческую жертву — убить на берегу царскую дочь и бросить её в ваше море, чтобы навеки осквернить его воды. Да-да, я возмущён так же, как и ты, и с удовольствием тебе помогу, мой верный воин. Если одолеешь в честном поединке вояку, который хочет зарезать Андромеду, то разум эфиопов тут же очистится от проклятия, бедствия прекратятся, и все будут славить великого героя и новое воплощение Левиафана. Ты меня понимаешь? — Посейдон наклонился к Понтею и со значением подмигнул.
Молодой лемур попытался отсалютовать, но от волнения свело перепонки, и он просто хрипло квакнул.
Зевс бережно взял со стола обе маленькие амфоры с драгоценным нектаром из яблок Гесперид, аккуратно опустил их на дно каменного ларя, закрыл крышку и уселся сверху, весело болтая ногами.
— Что, братец, скучаешь?
Повелитель морей, всё ещё расстроенный проигрышем, скривился, махнул рукой и ничего не ответил.
— А знаешь, что у тебя на Марианнском хребте творится, пока ты тут киснешь?
— На Марианнском хребте? — с недоумением посмотрел на брата Посейдон.
Зевс хитро ухмыльнулся, полез за пазуху и вытащил шмат копчёной амброзии.
— Сплошные безобразия творятся. Надо срочно принимать меры.
Посейдон хмуро кивнул и, принимая вызов, выложил на стол такой же ломоть.
Метемпсихоз
…В последний раз русалочка взглянула на принца полуугасшим взором, бросилась с корабля в море и почувствовала, как тело ее расплывается пеной.
Над морем поднялось солнце; лучи его любовно согревали мертвенно-холодную морскую пену. Огромная фигура в короне недвижно высилась над волнами. Долго, очень долго властитель Тритон глядел вслед кораблю сквозь рассветные сумерки, и на дне его лазурных глаз колыхалась тьма. Дважды направлял он на судно карающий трезубец — и оба раза опускал его, не желая гибели невинных.
Когда корабль скрылся из виду, воззвал древний бог к узнику Тартара:
— О всемогущий Крон! В первый раз за все времена обращаюсь к тебе. Слышишь ли ты меня?
Оглушительный медный звон пронизал водяную толщу. Казалось, океанское дно обратилось в медный щит, и сторукие в гневе обрушились на него всей своей мощью.
— Чем я могу помочь тебе? — послышался низкий глухой голос. — Крепки здешние стены, слишком малы мои силы в пределах Ойкумены.
— Моя младшая, моя любимая дочь погибла, ценой своей жизни оплатив счастье двух влюблённых. Слишком мало прожила она на свете и не успела насладиться даже малой частью тех радостей жизни, что доступны любому из нас. Любовь, которой жила эта девочка, убила её непозволительно рано. Это слишком большая несправедливость, дед! Помоги исправить ошибку Мойр!
И сказал ему властитель Крон:
— Нет для неё места здесь и сейчас. Твоя дочь сделала выбор по доброй воле и избыла своё существование в этом мире.
И вскричал тогда Повелитель Моря:
— Неужто ты ничего не можешь сделать? Значит, правду говорят, что бездна Тартара лишает могущества даже величайших?
И ответил Повелитель Времени:
— Стены Тартара воистину непреодолимы. Однако же и власть над временем не до конца утрачена мною. Я дам правнучке ещё один шанс, и любовь, которую она познала так рано и так неудачно, будет шествовать рука об руку с ней. Но ваши жизненные пути больше не пересекутся, а если и встретитесь случайно, то друг друга не узнаете. Будешь ли ты в этом случае считать, что справедливость восстановлена?
— Да, — не колеблясь ни секунды, воскликнул Тритон. — Лишь бы я знал, что ей суждена долгая и счастливая жизнь.
— Да будет так, — звучно произнёс голос, и ещё один гулкий медный раскат заставил содрогнуться воды океана. — Есть на Ойкумене место, где до сих пор находится средоточие моих сил…
Рассветное море прекрасно. Никто не знает этого так хорошо, как рыбаки, выходящие на лов до восхода солнца. Ночью вода и небо, два бескрайних тёмно-синих полотнища, накрепко сшиты по линии горизонта; долгие часы Ойкумена покоится в этом огромном мешке, и жёлтые очи Аргуса следят, чтобы никто не нарушил её сон. Но вот солнце раскалённой спицей пронзает чёрный шов, и полог Гекаты отодвигается с утреннего неба, и тёмные воды с мириадами пляшущих искорок наливаются живым светом…
Немолодой чернявый островитянин прищурился, потёр заспанные глаза, аккуратно уложил котомку в лодку и начал возиться с вёслами. Небольшие волны скользили с востока к берегу и разбивались о прибрежные камни, обдавая их брызгами пены. Внезапно очередная волна изогнулась и двинулась вбок, по дуге, за ней последовали другие; они неслись по кругу, понемногу ускоряя свой бег и постепенно забирая вверх. Снежно-белые клочья срывались с гребней и разлетались во все стороны. Вскоре неподалёку от лодки воздвигся пенный столб с очертаниями человеческой фигуры. В какой-то момент белое верчение прекратилось, и водяные струи растеклись прозрачным слоем по контуру столба, уплотняясь и обретая цвет.
Невысокая девушка, одетая лишь в хлопья тёплой пены, направилась в сторону лодки. Её тело источало слабое сияние, две прекрасные ноги неуверенно ступали по поверхности воды. Рыбак следил за ней с широко раскрытым ртом; наконец он опомнился, торопливо бухнулся на колени и уткнулся лбом в песок.
* * *— Кто этот ворюга? — бушевал Зевс. — Найду — убью!
Воспарив на вершину Олимпа, он приставил руку козырьком ко лбу и начал обводить взглядом Элладу и ближнее зарубежье.
Где-то на западе зоркий глаз верховного бога рассмотрел небольшой голубой огонёк. Зевс побагровел и изо всех сил стукнул кулаком по ближайшему валуну.
— Прометеенко, мерзавец! А ещё родственник… Ну я ему покажу! Я его до печёнок достану! У меня, понимаешь, контракт с Одином, а он — воровать! Гермес, быстро сюда! Пиши послание в Пантеон Ойкумены! И на всякий случай приготовь кандалы покрепче.
— Кто этот ворюга? — бушевал Зевс. — Найду — убью!
Воспарив на вершину Олимпа, он приставил руку козырьком ко лбу и начал обводить взглядом Элладу и ближнее зарубежье.
Где-то на западе зоркий глаз верховного бога рассмотрел небольшой голубой огонёк. Зевс побагровел и изо всех сил стукнул кулаком по ближайшему валуну.
— Прометеенко, мерзавец! А ещё родственник… Ну я ему покажу! Я его до печёнок достану! У меня, понимаешь, контракт с Одином, а он — воровать! Гермес, быстро сюда! Пиши послание в Пантеон Ойкумены! И на всякий случай приготовь кандалы покрепче.
* * *— Милости прушу, — Прометеенко повёл рукой в сторону накрытого стола и изобразил на лице самую радушную улыбку. — Це ж вы вид кого будете наблюдателем?
— От великого Одина, — грозно клекотнул Орёл. — Я его эмблема.
— Ты дывы — эмблема! А на вид — як живой… Печёночки хочте? Берить печёночку, смакота, из личных запасов, от себя отрываю! Та не стесняйтесь, повную тарелку накладывайте. Вот, так её, зубками… то есть клювиком, клювиком! У мене хазяйка — велыка мастериця насчёт печёнки: шо достать, шо отбить. Клименка, иды сюды, покажись гостю!
Дебелая хозяйка тут же появилась в дверях, опустила глаза и с готовностью покраснела. Орёл с интересом склонил голову и несколько раз моргнул.
— Вас Климена зовут?
— Та не, то я её по девичьей фамилии кличу, — ответил за жену хозяин. — Всё, иды, моя курипонька, сметанки нам прынесы, а мы пока побалакаем. Ну так шо вы сюды приехали наблюдать?
— Владыке Одину доложили, что огонь, предназначенный для скандинавских драконов, теряется по пути с Олимпа. Специалисты Пантеона провели исследования и сообщили в экспертном заключении, что на вашей территории было осуществлено несанкционирование подключение к божественному огнепроводу.
— Та вы шо? — картинно поразился хозяин. — Надо ж, яки умельци у меня тут живуть. А я й не знав.
— То есть вы хотите сказать, что лично непричастны к краже огня? — недоверчиво посмотрел на него Орёл. В ответ Прометеенко показал ему две раскрытые ладони:
— Ось, дывысь. Це руки, яки ничого не кралы. А це, — он приставил палец ко рту, — губы, яки николы не брехалы. Знать ничого не знаю про ваш греческий огонь.
— А как же вы тогда печёнку пожарили? — Орёл обвиняюще указал крылом на опустевшее блюдо. — На солнце, что ли? Не надо нам оливки на уши вешать! Я, между прочим, ещё и эмблема великого Зевса. На полставки.
Прометеенко не спеша вытер замасленные ладони о хитон, поднялся с места, выпрямился во весь рост, упёрся руками в бока и склонился к оробевшей птице:
— И шо ты мне сделаешь, эмблема? В наручники закуёшь? На Кавказ сошлёшь? Пхе! Ты дывы яка падлюка понаехала: як на халяву чужу смажену печёнку жрать, так аж клюв дрожить, а як людям чуть погреться — так «Не замай!»? Ото клюй себе помаленьку, пока дають, наблюдай мовчки и не гавкай. А то вам драконив скоро прыйдеться в Ливию як охлаждаючи кондыционеры отправлять.
