Андрей Жвалевский - 9 подвигов Сена Аесли. Подвиги 5-9
— Да, да, нас пятеро! И что?
— А скажут, — вздохнул Торшер, — скажут, что нас было четверо[45].
Стоунхендж при свете полной луны
Оставив торшер учиться говорить не в рифму, первокурсники направились к знаменитым камням. Сен отметил, что при полной луне Стоунхендж выглядит совсем не так, как днем.
«Странно, — думал он по мере того, как громада Стоунхенджа приближалась. — На фотографиях эти камни какие-то другие. Неужели солнечный свет так все меняет? Или дело в ракурсе съемки?»
И только оказавшись в окружении камней, Аесли понял, что дело вовсе не в ракурсе. А также понял, почему никого никогда не распределяли в Стоунхендж.
Камни бесцеремонно рассматривали пришельцев.
Дети мгновенно заняли круговую оборону. Порри выставил перед собой лазерный арбалет, стреляющий болтами. Мергиона выхватила любимые нунчаки. Амели закрыла лицо руками. Аесли принялся напряженно думать.
«Если смотрят — значит, мыслят. Если мыслят — значит, говорят. Если говорят — значит, с ними можно договориться».
— Нет, это уже просто невыносимо! — раздался из груды булыжников знакомый голос. — Опять Гаттер!
Камни зашевелились, и перед путешественниками показалась фигура, чешущая в затылке.
— Я же все страницы вырвал, — горестно произнесла она. — Я же все свидетельства уничтожил. Ну что вам еще надо?
— Это же Каменный Философ! — закричала Амели, которая, оказывается, подглядывала сквозь пальцы. — Ура!
— Посмотрим, какое такое «Ура»! — прогрохотал другой голос, незнакомый и очень неприятный. — И вообще, мы все здесь каменные философы.
И действительно, рассевшиеся по кругу существа были близнецами школьной реликвии Первертса. Каменные гуманоиды отличались друг от друга лишь размерами и способом мышления: одни чесали подбородок, другие — за ухом, а самый маленький философчик ковырялся в носу.
Дети дружно захлопали глазами. Увидеть такое количество копий Каменного Философа, который по определению существовал в единственном экземпляре... В общем, это коренным образом меняло картину мира[46].
— Посторонние, — громыхнул кто-то из философов. — Следует удалить.
— Удалить? — подхватили другие. — Что есть удаление? Относительно чего? По отношению к чему? И не приведет ли это к равноудалению нас самих?
— Следует удалить посторонних, — повторил первый голос, — иначе они станут причиной, которая повлечет за собой следствие.
Ожившие камни оживились:
— Причина не может запаздывать по отношению к следствию, — авторитетно заявил пятиметровый каменный философ с красивыми красными прожилками.
— Безусловно! — отозвался трехметровый мыслитель в уродливую желтую крапинку. — Но следует ли из этого, что следствие не может опережать причину?
— Причина... — загудели вокруг. — Следствие... Причина...
Сен понял, что обсуждение причинно-следственных связей пользуется здесь большой популярностью. Мальчик перевел дыхание. Грозные философы угрозы для жизни не представляли... По крайней мере, пока выясняли фундаментальные взаимоотношения между базовыми понятиями.
Аесли быстро прикинул план дальнейших действий: аккуратно, пользуясь общим галдежом, получить у Первертского Философа информацию о хочугах, незаметно покинуть сборище разумных статуй, добыть хочугу и вернуться в школу до того, как их отсутствие обнаружит Сьюзан МакКанарейкл.
Но оказалось, что у Мергионы тоже есть план.
— Ответьте нам на один вопрос! — прокричала она. — И мы никого не тронем!
— Не на все вопросы можно ответить, — рассудительно произнес философ с прожилками. — На некоторые вопросы ответа не существует.
— Да ну? — удивился Гаттер. — Разве у вас не на любой вопрос найдется ответ?
— На этот вопрос ответа не существует, — сказал философ.
Сборище захихикало, рассыпая щебенку.
— А ну, тихо! — скомандовала Мергиона. — Нам нужны хочуги. Где они?
Взгляды философов окаменели. Не окаменел только Первертский Мыслитель. Он вообще повел себя странно. Открыл рот, будто собираясь что-то сказать, закрыл, видимо, передумав говорить, снова открыл... и застыл, судя по всему, крепко задумавшись.
— И на этот вопрос, — Мерги встала в боевую стойку, — вам лучше знать ответ. А то мы здесь камня на камне не оставим.
Нунчаки со свистом описали несколько смертельных фигур. Конечно, две деревяшки рядом с грудой камней выглядели не слишком убедительно. Но по крайней мере один философ — с голубыми полудрагоценными вкраплениями — проникся серьезностью намерений опасной девочки. Он поспешно вскочил, отбежал на полсотни метров и сел там.
— И еще, — добавила Пейджер, развивая успех. — Где-то здесь должна быть электрическая овца Белка.
— Овца, — облегченно загудели философы. — Овца, как же, была овца. Электрическая, да, скрипела, искрила, шестеренками хрустела... Она пришла вон оттуда и ушла вон... вон... вон...
Сен заметил, что на этот раз взгляды каменели не разом, а один за другим, словно мыслители по очереди натыкались на что-то неприятное. Он проследил направление взглядов и дернул Мергиону за рукав.
Между разумными камнями бежала цепочка овечьих следов, которые исчезали под философом с голубыми полудрагоценными вкраплениями.
— Белка под ним![47] — завопила Пейджер. — Он что, сел на мою Белку?!
— Не думаю, — сказал Аесли. — Скорее, это часовой, который охраняет вход в катакомбы, в которых мы найдем не только Белку, но и хочуг. Я правильно излагаю?
— Не в бровь, а в лоб, — подтвердил Первертский Философ. — На чем сидит, то и охраняет. Хочуги там. Я как раз хотел об этом сказать.
— А что ж не сказал? — спросил Порри, роясь в рюкзаке.
— Передо мной возникла дилемма, — объяснил Первертский, косясь на Гаттера. — Я не мог решить, имею ли я право открыть людям тайну философов. Корпоративная этика, сами понимаете.
Собрание камней вышло из оцепенения и зашушукалось, сыплясь песком.
— Тайну, тайну, они узнали нашу тайну! Кто виноват? Что делать? И делать ли? А если делать, то что? А если что, то как? А если как, то кому это надо? А если это надо нам, то кто мы? И мы ли это? А если не мы, то кто?..
Выяснение ключевых вопросов мироздания прервал массивный базальтовый философ, который с оттяжкой грохнул гранитным молотком по булыжнику:
— Обвинитель! Почему вы не обращаете внимания высокого суда на то, что обвиняемый пытается затянуть процесс?
Философ, поросший мхом, вздрогнул, сделал вид, что не спал, и произнес:
— Обвиняемый пытается затянуть процесс. Заявляю протест.
— Протест отклонен. Суд и сам все прекрасно видит.
— Суд? — удивился Порри. — Какой суд?
— Суд камней, наверное, — сказала Амели. — Что ж, очень... поэтично.
Суд камней
— А кто обвиняемый? — спросил Аесли и понял, что уже знает, кто: Первертский, кто же еще[48]. — А присяжные заседатели?
— А вот они, заседатели, — судья обвел рукой дюжину философов, настолько убедительно расширявшихся к низу, что в их заседательстве никто бы не усомнился.
— А кто защитник?
— Обвиняемый отказался от адвоката, — усмехнулся базальтовый судья. — Сказал, что сам себя сможет защитить.
— Я передумал, — заявил Первертский, бросив взгляд на Сена, — мне нужен адвокат. Вот этот.
Аесли отметил, что в окружении себе подобных Каменный Философ говорит совершенно нормально, без всяких присущих ему двух— и трехсмысленностей. «Интересно, он для этого напрягается или, наоборот, расслабляется?» — подумал мальчик и с достоинством поклонился:
— Защита хотела бы ознакомиться с материалами дела.
Толпа недовольно загудела:
— А что материалы? Обычные материалы: базальт, гранит, опал, хризолит, мрамора немного, малахит, если повезет...
Рукав Аесли затрещал.
— Да? — недовольно обернулся он.
— Молодец, Сен! — громко зашептала Мергиона. — Забалтывай их, сколько сможешь, тяни время, а мы незаметно улизнем и займемся часовым.
Аесли коротко кивнул и снова повернулся к высокому (и широкому — в общем, достаточно громоздкому) суду. Забалтывать он мог кого угодно и сколько угодно. Это, в принципе, даже не было задачей. А выступить в роли адвоката и выиграть дело... Вот это уже интересно.
— Итак, — сказал Сен. — Защита просит огласить обвинение. Прошу вас, обвинитель. Обвинитель!
Философ в желтую крапинку толкнул каменным локтем философа, покрытого мхом.
— А? — вскинул голову тот. — Куда? «Дело упрощается», — подумал Аесли.
— Прокурор, вы помните, в чем обвиняется мой подзащитный?
Замшелый прокурор попытался возмутиться, потом саркастически рассмеяться, да так и застыл с открытым ртом, полным слюдяных пластинок. Видимо, о деле он помнил еще меньше, чем знал защитник.
Когда мох на голове обвинителя задымился от напряжения, судья скрипнул зубами (первосортные кварцы) и подтолкнул к обвинителю глиняную табличку.
