Сага о Головастике. Изумрудный Армавир - Александр Нерей
— Говорю. Знаю всех поимённо, но не помню, чтобы они здесь водились. Ещё и в таких несметных количествах.
— Ты о ком? Может, я тоже кого-нибудь знаю? — попросил уточнить Угодник.
— Маринку знаешь, что на заднем плане… На нашем отрезанном огороде обитает?
— Нет.
— Таньку, которая Петькина сестра? Деда Кацубы внучка?
— Знаю. Но она…
— Теперь опять у деда живёт. А в их мазанке снова-здорова обитают квартиранты Копытцы. Представляешь? А в соседнем дворе, у бабы Дуси, целых пятеро завелось. И Машуня. И Валька с Наташкой. И это только внучки. А во второй их хате, что слева, живут квартиранты с дочками Ольгой и Эллой. Жуть, — разошёлся я с доказательствами и позабыл, что Николай тоже пытался вместе со мной думать о нашествии соседок.
— То, что у соседки есть внучки, я знал. Но то, что они теперь здесь живут, нет. Где же они помещаются, если ещё и квартиранты у них имеются? В тесноте, да не в обиде? Так получается?
— Как это, не в обиде? Ещё как, в обиде, — взбунтовался я. — Не было такого в нашем мире. Чересчур это. Так не должно быть.
— Успокойся. Лучше расскажи, что и как ты помнишь? Всё, что с тобою и мною было, выкладывай. А я тебе расскажу, как с моей колокольни виделось. Разберёмся помаленьку. Особенно меня беспокоит, что ты на иностранном языке лопочешь, а сам этого даже не осознаёшь.
— Во бу хой шо Хань-юй. Во хой шо Э-юй. И всё.
— Так. Китайского нам только не хватало, — замахал Угодник руками.
— Какого ещё китайского? Я же, наоборот, только что сказал, что китайской грамоты ни в зуб ногой.
— Посчитай-ка до десяти. На своём, на китайском, — потребовал дядька.
— Ич, ни, сан, ши, го…
— Это японский. А я просил по-китайски.
— И, ар, сань, сы, у, лю…
— Кошмар, — вырвалось у Николая.
— А на голландском: one, two, three…
— Это не голландский, а английский. А еще, какие знаешь? — нервно перебил Угодник.
— Да ничегошеньки я не знаю. И учил всё по одному уроку, не больше. А вот, где и когда это было, не помню. Вроде, в школе. В нашей, но только белой и двадцатиэтажной. Я там ещё Маршака какого-то читал. И совсем не того, который стишки писал. У моего что-то с элементарными частицами связано. С проблемами физики. С хиральностью и инвариантностью, с изоспинами и лагранжианами. Вот где кошмар, — припомнил я всё, чем с самого утра была забита головушка, и от чего меня смогли отвлечь лишь невесть откуда материализовавшиеся соседки.
— Нужно срочно что-то делать. Как-то тебя успокоить, — задумался вслух Николай.
— На гипноз и стирание памяти не согласен. И так не знаю, откуда я… Девчонки эти завелись. Со своей памятью как-нибудь сам разберусь. Мне уже давненько о чужих приключениях сны снятся. И о Кармалии, и про Скефия. Я даже разок Стихией во сне был. А, может, не разок.
— Неужели? — поразился дядька. — Павлу только ни-ни.
— Ему и дела до меня нет.
— Ладно. Я снова в командировку. Попробую всё узнать. Смотаюсь к твоей подружке зеленоглазке.
— К тётке-красотке? Сейчас она для меня девчушка. Ну, пока ещё третий глаз не проснулся.
— Сейчас не до шуточек. Сходи в сарай. Я тебе там… Всем вам подарок купил. За первую победу над бедой, — торжественно выговорил Угодник и ушёл в дедову хату, оставив меня озадаченно почёсывать затылок.
«Что за каша в моей голове? Всё, что не было, помню и знаю. А то, что было – ни в одном глазу. Так же не бывает», — задумался я, стоя в сарае, и не сразу отыскал глазами подарок Николая.
— Глобус! Огромный глобус! Можно начинать дальние путешествия, — раскричался я, словно безумный ребёнок, коим, в сущности, являлся.
Прямо на дедовом почтовом комоде возвышался невиданный новёхонький глобус. Не простой школьный шарик с подставкой, кое-как оклеенный цветными картами мира, а его исполинский брат. Как минимум, в три раза крупнее и, скорее всего, значительно дороже.
Надписи океанов и материков, государств и их столиц, рек и озёр, и других многочисленных географических объектов, были на английском языке. Тяжёлая резная бронзовая подставка, с такой же массивной дугой от полюса до полюса, обрамляли всё пёстрое великолепие модели земного шара. Модели моего мира.
— Фантастика, — только и смог я выговорить, когда осторожно взял в руки этот восхитительный и бесценный подарок.
«В такое сокровище булавками не потыкаешь. Рука не поднимется. А нам рабочий инструмент нужен, — засомневался я в подобных излишествах. — Как же быть? И во сне видел не такой. Тоже крупный, но другой. Не этот. Тот был утыкан булавками, словно ёжик. А мы тогда собирались…»
— Ёшеньки! Мои же бойцы, ни ухом, ни рылом о мировых возможностях, — вскрикнул я от неожиданного озарения и чуть не выронил «Адмирала».
Почему именно так окрестил это иноземное чудо, сразу не осознал. Только когда внимательнее изучил модель мира от Британского Королевского Адмиралтейства, удостоверился в своей правоте и уже вполне официально познакомился с глобусом Адмиралом.
— Уважаемый Адмирал. Я Александр из мира Скефий. Я СК-РО-АР… Кто-кто я? Какая-то ерунда в голову… Короче. Позвольте представиться. Я Александр из мира первого круга. Из Скефия. Таких миров ещё видимо-невидимо. А вы к нам, из какого прибыли? Из нашего, только из английского?
Вместо Адмирала со мной «заговорил», дунув теплом в лицо, мой разлюбезный мир.
— Помяни… Мир, и вот он. Хочешь поговорить? — обратился я к Дедморозычу после того, как осторожно поставил подарок на его штатное место – на комод.
— Фух! — подтвердил любитель бантиков и снежков.
— Про несоответствия вчерашнего и сегодняшнего дня я с тобой потом как-нибудь пообщаюсь, когда сам всё обмозгую, а сейчас… О будущем можем, как люди, пообщаться? «Душевным» методом?
— Фух! — согласился Скефий.
— Позволишь моим сотоварищам о ваших чудесах рассказать? Которые ты, и твои братья готовы нам выказать для нашего полного удовольствия, а для вашего развесёлого уравнивания.
— Фух!
— Дирижабль, или что похлеще, сотворить сможешь?
— Фух!
— А братья твои?
— Фух!
— И всем близнецам такое можно будет спрашивать у миров? Недоразумений не будет? Из-за того, что они именуют их неправильными номерами?
—
