Владимир Черепнин - Вовка в Троеклятом
Сближающиеся стороны остановились в полутора метрах друг от друга. Дыхание Емели источало аромат застарелого перегара в смеси с запахом свежеопрокинутой порции горячительного.
Минутное молчание первым нарушил хозяин:
— Ну, здорово, Сантехник.
— Господин Сантехник рад приветствовать Высокочтимого и Наимудрейшего, — так Али Баба перевел кивок, которым я ответил на реплику щукоеда.
— Отхлынь, чурбан, — осадил Наимудрейший своего главного визиря, — все свободны… Вовка, давай дрябнем по маленькой и поговорим.
Он ухватил меня за локоть и провел на балкон, где уже все было готово к приему гостя.
Мы сели на дугообразные диванчики, обрамляющие овальный стол красного дерева, уставленный множеством всевозможных напитков вкупе с огромным ассортиментом закусок.
— Наливай, что хочешь, что нравится, — разрешил хозяин, — короче, не стесняйся. Я-то всю эту заморскую бурду не уважаю. Предпочитаю нашенскую водовку.
С этими словами Емеля набухал в золотой бокал около двухсот граммов «Смирновской». Я так же не стал оригинальничать, только моя доза была раза в два поменьше.
— За знакомство!
Мы звякнули бокалами. Выпили. Закусили.
Я все еще хранил молчание, решив, что раз уж я зачем-то потребовался Высокочтимому, то пусть он и начинает разговор.
Пару минут Емеля буравил меня поросячьими глазками, потом не выдержал:
— Говорят, ты — великий Сантехник.
— Самый обыкновенный. Еще недавно учеником был.
— А, чем, собственно, вы, сантехники, занимаетесь?
Мне не хотелось развеять ореол таинственности, возникший вокруг моей профессии. Да и что прикажете рассказывать? Про подтекающие краны, гнилые прокладки, да унитазы, полные дерьма? Поэтому, я обошелся общими фразами:
— Всем понемногу. Иногда профилактикой, но в основном, когда где-нибудь что-то не так, мы приходим и исправляем положение.
— Ясненько. Давай, еще накатим по одной.
После второй, а Емеля наполнял свой бокал до краев, он решил больше не тянуть и спросил напрямик:
— Так за каким я тебе понадобился?
Гадая все это время над причиной приглашения, такого оборота я не ожидал.
— Так ведь это ж ты меня к себе зазвал, — я весьма неуверенно попытался перевести стрелку разговора.
— Ой, вот только не надо ля-ля, — Наимудрейший скорчил недовольную мину, — я узнал, что ты направляешься ко мне. А Сантехники в наших краях не каждый день появляются. Я и устроил эту люминацию. Так что, не темни. Чо надо? Чо задумал?
— Помощи мне надо. Емеля.
— Тебе, Сантехнику, помощь?! — Удивился Высокочтимый, — Ладно, чем смогу, помогу. Говори.
— Я слышал, тебе служат самые сильные колдуны и волшебники…
— Ну, — то ли мне показалось, то ли на самом деле в глазах Емели на мгновение зажегся недобрый огонек.
— Хочу с ними встретиться, — продолжил я, — может они смогут мне помочь.
Несколько секунд хозяин, уже не пряча подозрительного взгляда, смотрел на меня, что-то соображая. Затем широко улыбнулся, обнажив крепкие желтые зубы.
— Слышь, Вовка, давай о делах разговоры завтра будем вести. Есть такая поговорка, правда дословно не помню, но смысл такой: вечер — пьяный дурак, а утро, хоть и похмельное, но умное.
— Утро вечера мудреней, — догадался я, что имел в виду Наимудрейший.
— Во-во, это я и сказал. Так что, давай сегодня расслабимся, гульнем, отдохнем, а завтра решим все твои проблемы.
Такой расклад меня вполне устраивал. Тут же вспомнилась модернизированная поговорка: «На фига сегодня делать то, что можно отложить на завтра?».
— Я не против.
— Вот и ладушки! — Обрадовался Емеля. Ща устроим лихой сабантуйчик. Девки нам попляшут. Потом какую хошь выбирай, не жалко.
— Только, друзей предупредить надо…
— Уже. О друзьях не волнуйся.
Он хлопнул в ладоши. Как из-под земли, мгновенно появился Али Баба.
— Слышь, визирь, нам нужно…
— Я в курсе, — сановник даже не пытался скрыть, что подслушивал.
— Ну, тогда действуй. И Маньку пригласи.
Отбивая поклоны и пятясь, Али Баба удалился.
— Хитрый — чурка, — охарактеризовал помощника хозяин и вновь наполнил свой бокал, жестом приглашая меня присоединиться. Что я и сделал.
Зазвучала ненавязчивая музыка, а-ля «Тысяча и одна ночь», и на балконе появились «девки». Штук десять. Восточный стриптиз, решил я, но тут же понял, что не прав. Стриптиз предполагает раздевание, а танцовщицам абсолютно нечего было снимать, разве, что воздушные вуали. Они плавно перемещались в такт музыке, создавая из своих тел причудливые фигуры, рассыпались по всей площади балкона, затем вновь собирались в своеобразный хоровод.
Уже нормально захмелевший, я на некоторое время ощутил себя падишахом.
Неожиданно, словно повинуясь загодя отрепетированному сценарию, восточные красавицы выстроились в две шеренги, образовав коридор между входом на балкон и нашим столиком, замерли, будто статуи, в различных позах.
И тут же появилась она. Девушка шла как по подиуму, плавно покачивая бедрами, высоко держа голову. Да и вся ее внешность вполне соответствовала данным самых престижных моделей. Ноги — от ушей, фигура — 90-60-90, черные кудри до плеч, обрамляющие прекрасное личико с правильными европейскими чертами. Большие, цвета темного янтаря глаза. Одежды на ней было гораздо больше, чем на танцовщицах, но не настолько, чтобы полностью скрыть интимные места. Они четко просматривались сквозь полупрозрачное одеяние, напоминающее индийское сари.
Пока красавица неспешно приближалась к нам, Емеля с самодовольной ухмылкой склонился к моему уху и громким шепотом похвалился:
— Моя наилучшая и наибольшая толика.
— В смысле?
— Ну, всегда говорят — моя вторая половина, — продолжал доверительно шептать Наимудрейший, — а у меня этих половин — до хрена. Значит это не половинки вовсе, а частички. Толики. Но эта — самая большая и любимая.
— Теперь понял.
— Присаживайся, прелестница. Нет, нет, рядом с гостем. Поухаживай за ним. Сегодня особый случай. Сам господин Сантехник к нам пожаловал. (Девушка, намеревающаяся присесть возле Емели, скромно опустилась на диван рядом со мной. Ожили танцовщицы, продолжая прерванный балет) Вовкой его кличут. А теперь и ты представься знатному посетителю.
— Маня.
— Э, нет. Ты давай и фамилию. Все, как положено, — хозяин ехидно прищурился.
Девушка смущенно потупилась, на щеках появился румянец.
— Маня… Жопина. — Еле слышно выдавила она и преданно посмотрела на Емелю.
Высокочтимый заржал, как сивый мерин.
— За знакомство давайте выпьем.
Наконец-то, Наимудрейший начал потихоньку превращаться в Наипьянейшего. Как-никак пять полных бокалов только на моих глазах. Выпив шестой, он тихонько ушел в прострацию. Не вырубился, не заснул, а просто потерял связь с окружающей действительностью.
Маня потянулась за бутылкой «Мартини», но я опередил ее и наполнил для дамы хрустальный фужер.
— Спасибо, — поблагодарила она, пригубила вино, затем, все еще смущаясь, прошептала:
— На самом деле меня зовут Мэри, Мэри Поппинс. Но Емелюшка сказал, она бросила на бесчувственного бойфренда взгляд, полный любви, — что это у себя, там, я могу быть Мэри. А раз уж я живу с простым русским мужиком, то и называться должна по-русски. Он переиначил мои имя и фамилию. Так я стала Маней…
В эту секунду опять появился «чертик из табакерки» в белой чалме, хотя, на сей раз, его ни кто не звал. Али Баба, с виртуозностью заправского официанта, доставил прямо к моему носу поднос, на котором стоял небольшой бокал тонкого хрусталя. Такого тонкого и чистого, что казалось, будто янтарная жидкость висит в воздухе. Хоть и дегустатор из меня никудышный, но я сразу различил терпкий запах дорогого коньяка.
— Господин Сантехник, не побрезгуйте, отведайте этот божественный нектар. Держим только для дорогих гостей.
— И я с вами выпью, — поддержала визиря Маня, — у меня есть тост. За самого прекрасного, доброго, сильного, обаятельного, гостеприимного, умного, моего ненаглядного Емелюшку!
Произнося заздравницу, Мэри просто пожирала обожающими глазами хозяина, все еще находящегося в нирване и, по видимому, не собирающегося покидать ее в ближайшее время.
Чтобы не обидеть девушку (да и что греха таить, хотелось дрябнуть хорошего коньячку) я принял у Али Бабы бокал.
Перед тем как выпить, я подивился. Как может такая прелестная во всех отношениях девушка испытывать такую неподдельную любовь к этому хамоватому типу. Или деваху чем опоили, или правду говорят, что любовь зла, полюбишь и вонючего, рогатого козла.
Потом я выпил и отключился.
* * *Небо посерело. Приближался рассвет. Медведь, всю ночь не смыкавший глаз, сидел на мостовой, опираясь спиной о стену аляповатого выступа фасада дворца. Для того, чтобы прогнать сон и не потерять бодрости духа он периодически, прямо из горлышка, отхлебывал пару глотков водки. Под стеной уже валялись две порожние бутылки, а содержимое третьей могло пережить только еще одно причащение. Рядом с Сереньким сладко посапывал свернувшийся калачиком Соловушка.
