Терри Пратчетт - Творцы заклинаний
На следующее утро матушка постаралась одеться как следует — выбрала черное платье, украшенное изображениями лягушек и летучих мышей, широкий бархатный плащ (по крайней мере, материал его после тридцати лет упорной носки стал весьма смахивать на бархат) и надела полагающуюся по должности шляпу, пригвоздив ее к волосам шпильками.
Сначала матушка и Эск зашли к каменщику и заказали новый экран для очага, после чего отправились к кузнецу.
Это была продолжительная и бурная беседа. Эск вышла в сад и забралась на добрую, старую яблоню. Из дома время от времени доносились крики отца и вопли матери, а иногда надолго воцарялось молчание, означающее, что матушка Ветровоск мягко втолковывает что-то голосом, который Эск определяла для себя как голос “именно-так-и-не-иначе”. Старая ведьма могла иногда разговаривать ровным, размеренным тоном. К такому тону, наверное, прибегал сам Создатель. Неизвестно, содержалась ли в этом голосе магия или просто головология, но он исключал всякую возможность споров и ясно давал понять, что то, о чем он говорит, в точности соответствует тому, как все должно быть.
Ветерок слегка раскачивал дерево. Эск сидела на ветке и от нечего делать болтала ногами.
Она думала о волшебниках. Они редко заходили в Дурной Зад, но о них рассказывали множество историй. Волшебники обычно мудрые, припомнила она, и очень старые, а еще они творят могущественные, сложные и таинственные чудеса. Кроме того, все они носят бороды. Поскольку все без исключения мужчины.
В данном положении вещей крылась какая-то фундаментальная проблема, которую Эск никак не могла разрешить до конца. Почему бы…
Церн и Гальта пронеслись сломя голову по дорожке и, пихая друг друга, остановились под деревом. В обращенных на сестру глазах читалась смесь восхищения и пренебрежения. Волшебники и ведьмы были объектами благоговейного почитания, но к сестрам это не относилось. Почему-то известие о том, что твоя сестра учится на ведьму, вроде как обесценивает эту почтенную профессию.
— На самом деле ты ведь не умеешь творить чары, — заявил Гальта.
— Конечно, не умеет, — подхватил Церн. — А что это за палка?
Эск оставила посох прислоненным к дереву. Церн с опаской потыкал его пальцем.
— Пожалуйста, не трогайте его, — торопливо предупредила Эск. — Он мой.
Обычно Церн реагировал на просьбы примерно с такой же отзывчивостью, как реагирует шарикоподшипник, но сейчас, к преогромному удивлению мальчика, рука его замерла на полпути к посоху.
— Не больно-то и надо, — пробормотал он, чтобы скрыть свое смущение. — Обычная старая палка…
— Это правда, что ты умеешь творить чары? — спросил Гальта. — Мы слышали, как матушка говорила об этом.
— Подслушивали у двери, — добавил Церн.
— Ты же сам только что сказал, что я ничего не умею, — беспечно отозвалась Эск.
— Так умеешь или нет? — Лицо Церна покраснело.
— Может быть.
— Не умеешь!
Эск посмотрела на него. Она любила своих братьев — когда напоминала себе, что так положено, — хотя обычно рисовала их сборищем громких воплей в штанах. Но в том, как пялился на нее Гальта, было что-то поросячье и очень неприятное, словно она нанесла ему личное оскорбление.
Она почувствовала, как по телу ее пробежала дрожь, и мир внезапно показался ей чересчур резким и отчетливым.
— Умею, — возразила она.
Гальта опустил взгляд, и глазки его сузились. Он злобно лягнул посох ногой.
— Старая палка!
Эск подумала, что сейчас он — вылитый злобствующий поросенок.
Панические вопли Церна заставили родителей и матушку броситься к задней двери и вихрем промчаться по засыпанной шлаком дорожке.
Эск с мечтательно-задумчивым видом сидела в развилке яблони. Церн прятался за деревом, и его лицо было не более чем ободком вокруг багровой, вибрирующей, надрывающейся глотки.
Гальта с довольно изумленным видом стоял на куче уже ненужной ему одежды и шевелил пятачком.
Матушка решительно подошла к дереву, и ее крючковатый нос оказался на одном уровне с носиком Эск.
— Превращать людей в свиней нельзя, — прошипела она. — Даже братьев.
— Я ничего не делала, это получилось само собой. Да и сама признай, этот облик больше подходит ему, — равнодушно отозвалась Эск.
— Что происходит? — вопросил кузнец. — Где Гальта? И что здесь делает этот поросенок?
— Этот поросенок, — ответила матушка Ветровоск, — и есть твой сын.
Мама Эскарины вздохнула и мягко повалилась на спину, однако кузнец оказался готов к такому ответу. Он перевел взгляд с Гальты, который умудрился выпутаться из штанин и теперь с энтузиазмом копался в ранних падалицах, на свою единственную дочь.
— Это она сделала?
— Да. Или это было сделано через нее, — объяснила матушка, с подозрением поглядывая на посох.
— О-о.
Кузнец снова посмотрел на своего шестого сына и признал, что это обличье действительно идет ему. Не глядя, он протянул руку, отвесил верещащему Церну затрещину и спросил:
— Ты можешь превратить его обратно?
Матушка резко обернулась и смерила Эск свирепым взглядом. Эск пожала плечами.
— Он не верил, что я умею творить чудеса, — спокойно заметила она.
— Что ж, думаю, ты доказала то, что хотела доказать, — буркнула матушка. — И сейчас, сударыня, вы превратите его обратно. Сей момент. Слышишь?
— Не хочу. Он мне грубил.
— Понятно.
Эск с вызовом уставилась на матушку. Матушка строго посмотрела на нее. Их воли схлестнулись, звеня, как цимбалы, и воздух между старой ведьмой и девочкой сгустился. Однако матушка всю свою жизнь занималась тем, что заставляла непокорных людей и животных подчиняться приказам. Хотя Эск оказалась на удивление сильным противником, было совершенно очевидно, что она сдастся еще до конца этого абзаца.
— Ладно, ладно, — прохныкала Эск. — И зачем я превращала его в свинью? По-моему, он сам успешно справляется с этим.
Она не знала, откуда именно пришла к ней магия, поэтому, интуитивно определив верное направление, произнесла свою просьбу. Гальта появился снова — голый и с яблоком во рту.
— Фо ффоифхофиф? — поинтересовался он.
Матушка резко обернулась к кузнецу.
— Теперь ты мне веришь? — рявкнула она. — Ты что, действительно думаешь, будто она всю жизнь просидит в этой дыре, напрочь позабыв о магии? Представляешь, что станет с беднягой, за которого она выйдет замуж?
— Но ты всегда утверждала, что женщина не может стать волшебником, — возразил кузнец.
Вообще-то он испытал немалое потрясение. Матушка Ветровоск, насколько ему было известно, никогда никого ни во что не превращала.
— Забудь, — немного успокаиваясь, посоветовала матушка. — Она нуждается в обучении. Ей необходимо научиться управлять своими силами. Ради богов, наденьте что-нибудь на этого ребенка.
— Гальта, оденься и перестань хныкать, — скомандовал отец и вновь повернулся к матушке:
— Значит, говоришь, есть такое место, где учат магии?
— Да, Незримый Университет. Там готовят волшебников.
— И ты знаешь, где это?
— Ага, — глазом не моргнув, соврала матушка, чьи познания в географии были немногим хуже, чем в ядерной физике.
Кузнец перевел взгляд на дующуюся дочь.
— Из нее действительно сделают волшебника? — осведомился он. Матушка вздохнула:
— Понятия не имею, что из нее сделают.
* * *Вот так и вышло, что неделю спустя матушка заперла дверь домика и повесила ключ на гвоздик в туалете. Козы были отосланы к живущей в горах коллеге-ведьме, которая пообещала также приглядывать за домиком. Дурному Заду предстояло некоторое время обходиться без ведьмы.
Матушка смутно осознавала, что Незримый Университет показывается только тогда, когда сам этого захочет, так что единственным местом, откуда можно было начать поиски, являлся городок Охулан-Режьпрах, раскинувший свою сотню с лишним домов примерно в пятнадцати милях от деревни. Именно туда ездили раз или два в год те дурнозадцы, которые слыли истинными космополитами. Матушка же побывала в Охулан Режьпрахе всего один раз за всю свою жизнь. Городок ей очень не понравился: там стоял непривычный для нее запах, она заблудилась в узких улочках, а развязные манеры тамошних жителей вообще не внушали доверия.
Матушку и Эск подвезла до города повозка, регулярно поставляющая в кузницу металл. Из-под колес поднималась жуткая пыль, которая скрипела на зубах, но все же это было лучше, чем топать пешком, особенно если учесть, что матушка упаковала все немногочисленные пожитки в большой мешок. Для пущей сохранности она положила его под себя.
Эск сидела, прижимая к себе посох и разглядывая проплывающий мимо лес. Отъехав от деревни на несколько миль, она заметила:
— Мне казалось, ты говорила, что в Загранице все растения другие.
— Так оно и есть.
— А деревья вроде бы те же. Матушка надменно обозрела лес и изрекла:
