"Фантастика 2023-155". Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Дворник Андрей
Да и сам я… такое ощущение, что задержался я здесь надолго. Где, где мои любимые лифты вертикального взлета с одной-единственной кнопкой?! Пора признать, что моя затея подпольного рейда в стан врага с ужасающим треском провалилась.
– Дайте пива! – перекрикивая «Queen», потребовал я. – Дайте немедленно холодного пива! У меня тоже есть права!
Как же!
Сделав пару дополнительных пробежек из угла в угол, я присел у стенки и уткнулся подбородком в колени.
Вилы.
Главное – не терять самообладания и жизненного оптимизма. Думать положительно. Вот тот же Слепой Пью, добровольный узник подземелий, разве бы он столько продержался без света и вообще безо всяких жизненных радостей, если бы не думал положительно? Поначалу – ясное дело! – Пью было фигово и он негодовал, и даже, пожалуй, регулярно впадал в отчаяние; но потом нашел поводы для оптимизма, скрасившие его жалкое существование до такой степени, что Слепой Пью вовсе не захотел выходить наружу!
Правда, Пью залез в подвалы особняка г. шерифа самостоятельно, по личной инициативе. Поперся отстаивать права обитающих там диких хомяков. И, надо признать, как-то умудрился найти с хомяками общий язык, иначе хомяки просто сожрали бы Пью вместе с его мосластыми костями. Ибо, если задуматься, хомяки – крайне непростые животные, при необходимости способные сбиваться в стаи…
Тут свет померк и Меркьюри заткнулся.
Опа! – подумал я в кромешной темноте. Опа.
Свет снова возгорелся и песня продолжилась с той ноты, на которой оборвалась. Вероятно, сбой электропитания?..
Но все это было отнюдь не так интересно в сравнении с глухим щелчком, раздавшимся от двери. Я быстренько метнулся к ней и – о радость! – увидел, что дверь открыта!
Терять – кроме, пожалуй, целостности черепа – мне было уже практически нечего, а перспектива быть выброшенным на помойку и вовсе наводила тоску, так что я решительно выглянул в коридор. Лучше умереть стоя.
Где-то далеко справа слышались неопределенного характера шумы, но в целом коридор был пуст и по-прежнему ярко освещен. Пригнувшись, я выскользнул из камеры и потрусил влево, подальше от шума.
И тут же наткнулся на следующую дверь – также приоткрытую. Я старался не взвешивать свои шансы на победу, если в комнате окажется преобладающий противник, ибо на моей стороне была правда, а также неожиданность, из чего следовало, что мы победим, а враг – побежит. Но не бегать же по лабиринтам неведомого подземелья в одних трусах и с голым торсом, даже с таким красивым, как у меня! Хотелось одеться по-человечески, взять в руки что-нибудь тяжелое (лучше пулемет) и уж совсем прекрасно было бы выпить пива.
И я распахнул дверь, изготовившись взвиться в победном прыжке и перекрошить всех, кого увижу, с помощью чудовищных боевых приемов, которым научил меня на досуге Люлю Шоколадка.
Но кулаки разжались сами собой: кроме скорчившейся в углу мадам Цуцулькевич, в камере – совершенно такой же, как и моя, – никого не было.
– Добрый день, сэр! – безмятежно улыбнулась мне эта великолепная особа, поднимаясь с пола. – Проходите. К сожалению, не могу предложить вам сесть.
Жужу, похоже, совершенно не смущало, что из видимой глазу одежды в ее распоряжении имелась лишь серая майка на несколько размеров больше, чем нужно, – майка свободно болталась на мадам Цуцулькевич, прикрывая ее хрупкий организм почти до самых коленок.
– Не время сидеть, мэм, – усмехнулся я, весело ее разглядывая. – Есть мнение покинуть этот роскошный чертог, и если вы согласны, то спешно и без лишних разговоров следуйте за мной.
14
Я однажды заметил, что в жизни мне здорово везет.
Может, это потому, что, оценив по достоинству мою крайнюю доблесть и вообще исключительные человеческие качества, древние боги – возможно, даже варварские – взяли меня под свою опеку и с тех пор старательно отводят все кирпичи, которые по недомыслию могут свалиться на мою ничего не подозревающую голову; но мне самому гораздо приятнее думать, что все дело в моей редкой интуиции и природной смелости, которая, вестимо, берет не только города и разные укрепленные пункты, но и менее вещественные, но подчас куда более важные жизненные эвересты. Ну вы понимаете…
Так или иначе, но мы с Жужу, никем не замеченные, дотрусили – заметьте: босиком! – до первого же бокового коридора, уже без дверей и куда более узкого, и, углубившись в него, вскоре безо всяких происшествий оказались перед железной дверью с непонятным красным значком и стеклянным глазком – незапертой. За дверью раздавались близкие шумы механического происхождения: будто равномерно функционировал некий агрегат; шумы иногда прерывались звучным буханьем и пронзительными трелями свистков.
Глянув в глазок, я увидел, что за дверью расположена небольшая комната: три стены ее представляли собой широкие окна, и из них открывался вид на обширное, залитое светом помещение – с лебедками, проводами, а один раз по рельсу на потолке проехал по своим делам электрокран с опутанными тросом ящиками на крюке.
В комнате было пусто.
Оценивающе взглянув на жизнерадостную мадам Цуцулькевич, я глубоко вдохнул и осторожно приоткрыл дверь. Как мышки мы просочились внутрь. Изнутри на двери была щеколда, и я тут же аккуратно задвинул засов.
В комнате были также: пульты с рычагами, кнопками, лампочками и датчиками – по одному у каждого окна, и лампочки мигали, живя своей внутренней жизнью, – а также широкий, квадратный люк в полу. И железный узкий шкаф у двери.
– Смотрите, сэр! – прошептала присевшая у одного из окон Жужу. – Клёво! – Я дополз до нее и незаметно выглянул.
Внизу, под комнаткой, куда мы с таким успехом проникли, располагалась самая натуральная станция метро, а сама комнатка оказалась кабинкой, нависавшей над рельсами, на которых ждал отправления банальный поезд из трех открытых платформ и с небольшим локомотивом впереди. К локомотиву скучающе прислонился какой-то тип в красном комбинезоне; курил задумчиво.
На платформе кипела работа: доставляемые двумя электрокранами ящики грузили на платформы – с помощью приземистых, с человека ростом механизмов на двух массивных ногах и со здоровыми, слегка напоминающими грабли лапами. Механизмы и издавали те самые промышленные шумы: завывали двигателями, поднимая ящики, топали ногами по бетону и с визжанием выдвигали свои грабли, пристраивая ношу на отведенное ей место.
Всем этим хозяйством управляли несколько человек с пультами в руках: двое руководили электрокранами; остальные контролировали топтунов с граблями. У последних не все получалось гладко – один из механизмов по недосмотру своего оператора попер с ящиком в проем между вагонами, что вызвало приступ ругани, перекрывшей все прочие звуки.
Короче, внизу были очень заняты погрузкой: одна платформа – как раз под нашей кабинкой – была упакована под завязку, и ее укрыли брезентом. Другие две наполнялись на глазах.
– Мэм, – шепнул я Жужу, – нам надо попасть на этот поезд.
– В таком виде? – развела руками мадам Цуцулькевич. – Суксь.
– Вы, пожалуй, правы.
Я огляделся.
Ну конечно: мы еще не смотрели вон в том шкафчике!
Что такое китайский висячий замочек для серьезно настроенного джентльмена в развеселых трусах? Пустяк! Дужка тихо хрустнула в моих руках.
Да-да, вы правы: в шкафчике нашлись два комбинезона – по счастью, синих, а не красных, а также четыре пары легких китайских тапочек из вельвета и на пластиковой подошве; дрянь конечно, но лучше, чем ничего.
Некоторое время мы, пыхтя, одевались: это надо было делать практически лежа, чтобы не заметили случайно в окно, и тот из вас, кто хоть раз влезал в подобной позиции в комбинезон, к тому же тесноватый, знает, насколько увлекательно это занятие. Впрочем, Жужу и здесь повезло: ей-то комбинезон оказался велик.
Еще в шкафчике обнаружилась пара разводных ключей – один довольно увесистый – и я их взял себе, а также отвертка.
Облачившись в местную униформу, нацепив тапочки, подвернув штанины и рукава у одеяния мадам Цуцулькевич, пребывающей в очередном приступе восторга, – ну как же, такие впечатления! – мы вернулись к наблюдениям.
