Сага о Головастике. Изумрудный Армавир - Александр Нерей
Когда, по мнению Кармалии, дело было сделано, мы по её команде разом опустили душевное полотнище на твердь Небытия, и приступили к следующему этапу – к врачеванию.
Вежливо попросив вновь прибывших фибр занять свободные соты и врасти обратно в полотно их мамки, мы начали помогать им с поисками этих свободных мест.
Случилась полная неразбериха, но здесь на выручку пришёл Правдолюб Макарыч. Он собирал нескольких свеженьких осколозавриков, якобы для сообщения чего-то очень важного или интересного из их профессии, и «всматривался» в них усыплявшим взглядом.
Осколозаврики мгновенно отключались, начинали разбираться на треугольники, потом соединялись в фибры и парили в ожидании, пока кто-нибудь из моей команды, или из команды мамки миров, вмонтирует их в прорехи и дыры, после чего они теряли свою пёструю расцветку.
А вот с рваными ранами и длинными разрывами дело было куда как сложнее. Оказывается, не всех подряд СК-РО можно было приатомливать или прифибривать к пропускам и прорехам, а для армирования и прочности души нужны были фибры с наиболее сильными эмоциями и чувствами.
Правда назвал такие упрочняющие фибры «колючками». Когда я помог ему с поисками первой кастрюли с такой фиброй, то сам чуть не вцепился этой колючкой в Виталия, жалея, что не наделён ещё и треугольными зубами. «Злоба» прочитал тогда Правдолюб надпись на спящей фибре и неслыханно обрадовался.
— Ты что удумал? — взвизгнул я, но меня сразу же успокоили.
— И злоба доброй бывает, — возразил Правдолюб. — Злоба на разгильдяйство. На работу. На лень. На врагов.
— Ладно. Поверю, что без таких колючек никуда не деться, — быстро остыл я, увидев, как сама Кармалия подхватила эту «скрепку» и вживила её между двух краёв разрыва, а уже сверху и снизу Ливадия с сестрой помогли мамке заштопать прореху другими «мягкими» фибрами.
Так мы трудились не покладая рук и треугольников. Правда отыскивал и открывал коконы с «крепкими», но пока спавшими, чувствами сарказма и иронии, дерзости и грубости, самолюбия и эгоизма, и прочих ненавистей, непримиримостей, язвительностей, а мы отлавливали или, просто, подгоняли недавно прибывших фибр к месту их новой прописки под опытные ручки мировых сестёр-рукодельниц и братьев-портных.
Виталий с головой зарылся в кастрюльках с хорошими и правильными чувствами, как та мышь в ведре фасоли, но требуемого количества, так нужных сейчас, «неправильных» эмоций, отыскать не смог. Дело застопорилось. И простых, «родных», фибр хватать не стало.
Кармалия, недолго думая, взмахнула рукой, как Василиса премудрая из сказки, и все гробики-кастрюли мигом распечатались. Но не совсем, не до конца, а только приоткрыли свои крышки.
— Ищите, — распорядилась мировая мамка, как будто мы могли что-то такое прочитать на «чистых листках».
Но команда Кармалии была обращена не к нам, а к фиолетовым учителям.
Откуда ни возьмись, застрекотали своими треугольными пропеллерами десятки Оскариусов и их помощников, и работа закипела. Требуемое количество «колючих» фибр было отыскано, если не моментально, то в самом скором времени.
Фиолеты, закончив работу, исчезли в своих форточках так же быстро, как и появились, а оставшиеся коконы снова захлопнулись. Мы, отяготившись спавшими крепкими «чувствами», понесли их к разрывам и прорехам.
Разбавив колючки нашими дежурными любовью, творчеством, любопытством и прочей «сладостью», мы вплотную приблизились к завершению трудового подвига по ремонту души.
Неожиданно в воздухе повисло какое-то новое беспокойное чувство. Все заволновались, засуетились, и в чём, собственно, дело, мне до конца было не ясно. А тут ещё Правдолюб со своими шуточками выдал новую зарифмованную загадку:
— Ещё самую малость, и всех вас не осталось.
— О чём ты? Мне тоже пора завернуться в фибру и к мамке? — спросил я прямо, безо всяких фантиков и обиняков
— И тебе к своей мамке, и твоим мушкетёрам к своей душе, — ответил Правдолюб очередной шарадой.
— Нам что, тоже к нему можно? В душу? Можно? Мы не хотим больше в консервы играть. Давайте и нас к Сашке. Вшейте к нему в рубашку, — посыпались просьбы от моих верных товарищей-осколков.
Это, конечно, мне польстило, но я надеялся, что всех вернут к их душам, как обещал, или «прочитал» на них Правда, а тут такое, что сразу не поймёшь радоваться или что-нибудь более колючее почувствовать.
А мои напарники уже вовсю перестраивались в фибры и начинали парить в ожидании разрешения на вживление в мою штопанную-перештопанную душеньку.
— Все знают, что сейчас потеряют «человечность» и снова станут фибрами-профессионалами? — спросил Скефий у кандидатов на душевное усыновление или удочерение.
— Уже можно? — заголосили в нетерпении страждущие избавиться от всего, что ещё недавно было смыслом нашего беззаботного существования.
— Командуй своей армией, — обратилась ко мне Кармалия.
— Можно! — выдохнул я, и увидел среди прочих сестрёнку Александру-ТА, готовую принести себя в такую же жертву, как и все мои братья.
Все, как один, сослуживцы-мушкетёры в полном составе, все отважные помощники и пересмешники, начали перерождение в обыкновенных и туповатых профессионалов, в специалистов по нужным душевным чувствам, которыми они, возможно, были до нашего визита в Небытие. Все разбрелись к местам со свободными шестиугольными сотами, и зависли над ними в ожидании таинства оболванивания.
Оно не заставило себя ждать, и тонюсенькие радужные молнии впились в тела моих напарников прямо из соседних фибр. Те безропотно обменивали свои знания, свою память, своих ос, на профессиональные навыки, и приземлялись, теряя цвет, и врастая невидимыми ворсинками в ткань моей душеньки.
— Мне тоже можно? — забеспокоился я о своём месте в родном фибро-строю.
— Успеешь, — крикнул Скефий и швырнул мимо меня несколько разноцветных фибр, целясь в свободные соты, остававшиеся кое-где на швах.
Что тут началось! Мир… Нет. Не мир, а всё Небытие вздрогнуло, как от многотонного атомного взрыва.
— Ты что наделал?! — оглушительно воскликнула Кармалия. — Сам это придумал? Что там вместе с фибрами было?
— Мама, всё хорошо. Там наши, и ещё кое от кого из второго круга, — бросились успокаивать Кармалию дочки.
— Цыц! — прикрикнула на них мировая мамка и снова обратилась к сыну: — Я не дура, и из ума пока не выжила. Признавайся, что подбросил вместе с подарками?
— От себя, от парней, от старших девчонок… — начал мямлить Скефий, явно чувствуя себя виноватым.
— Ты кого из Головастика сделать собрался? В кои-то веки родился обыкновенный мальчишка с редчайшим взглядом на мир, на жизнь, а ты его, что? В кого перекрасить захотел? Ну-ка, повинился
