Сергей Фокин - Адские врата
— Кто же такая? — Савелий потерялся в догадках.
— Мать Николы, Степанида Ивановна.
Тут уж гостям пришлось обоим рты открывать. А между тем Васюк вкратце рассказал некоторые подробности из жизни бухгалтера на селе, пояснил, откуда появились способности Степаниды к колдовству, и ещё раз подтвердил, что успехи её удивительны и многообещающи.
— Выходит, она не в райцентр к родне ходит? — догадался, наконец, Никола.
— Точно, — подтвердил дед. — К брату моему. У них идиллия полная. Только вот перебраться в лес Степанида не желает. Внуки держат. Подрастут, определятся в жизни, а там, говорит, посмотрим.
Кузнец кивнул. Это было похоже на мать, человек она семейный и ответственный.
— Стало быть, ты можешь нас до неё проводить? — поинтересовался Савелий.
— Дорогу покажу, не заблудитесь. Шагать всего ничего — через час будете на месте. Правда, если в другой раз захотите снова пройти тем же путем, то можете в болоте сгинуть. Кикимора тутошняя шибко людей не любит.
— О, Господи! — сказал Никола, перекрестившись. Неровен час, столкнёшься с такой напастью на узкой тропинке.
— Сегодня я оберегу вас. Можете не сомневаться.
— Мы и не сомневаемся. — Савелий поправил не очень густую бороду. — Мужик ты честный.
— Да, и ещё, пока вспомнил… — Дед посмотрел на кузнеца с сочувствием. — Не хотелось бы говорить, да придётся. Честность — она ведь и в плохом, и в хорошем одинакова, так ведь?
— Так-то оно так, дядя Васюк. А что сказать-то хотел? — напрягся Никола.
— А вот что. Если хочешь жену свою в чувство привести, одна тебе дорога — в Кикиморово болото. Только она знает, как болезнь излечить, что на Оксану твою навалилась. Мне неведомо и это.
— А маме? — с надеждой в голосе спросил кузнец.
— Яблоко то чёрту Кикимора дала. Ей и ответ держать. А как ты её уговаривать будешь, вопрос открытый. Боюсь, угрозами ничего не добьёшься. У себя дома старая карга самого дьявола не боится. Там каждая травинка на её стороне. А уж поднять утопленников да войско из них сколотить — для неё раз плюнуть. Любого в куски разорвут. Им ведь там, в топи, несладко живётся. Скукотища заела. На мир посмотреть даже пустыми глазницами за радость… Нет, не одолеешь её силой. Можешь попытаться хитростью, потому что жалость она тоже не признает. Суровая старуха. К тому же себе на уме.
Савелий вздохнул и почесал затылок. Лицо его с каждой минутой становилось всё более серьёзным.
— Да, загрузил ты нас, дед! — сказал он в сердцах. — Напугал даже. Но делать нечего. Никто другой не пойдёт дело делать.
— Это верно. И уж коли ввязались в него, зубы зажмите и не скрипите от страха. Думаю, впереди насмотритесь всякого. Человеку такое во сне не привидится, — подтвердил Васюк и показал рукой в сторону. — Вот тропинка пошла. Идите и не сворачивайте. Это главное условие. Читали, небось, детские книжки? За каждым деревом ждёт вас волк зубастый или кровосос, вставший из могилы! — И он в который раз хохотнул, так что даже подпрыгнул на пеньке. — Встретимся на селе, если Бог даст.
— А как же нам обратно вернуться? — спохватился вдруг Никола.
— Если не повезёт — пешком. Ведь в подполе у меня обыкновенный портал, к тому же односторонний. Второй в берлоге моей находится, где мы с Марфой живём. Можете заглянуть, если ноги топтать захочется. Но, думаю, брат подсобит, не откажется по-родственному! — И вот тут его затрясло, будто на телеге по разбитой дороге ехал.
— Ну, и шутки у тебя, Васюк! — фыркнул Савелий и потянул опешившего кузнеца за рукав. — Пошли, хлопец, время не ждёт…Спасибо за содействие, однако!
— Не на чем, люди добрые! — отозвался уже издалека старик, и вскоре густая листва подлеска скрыла его из вида.
Тропа уверенно бежала между деревьев, и спутники, переваривая только что услышанное, торопливо зашагали вперёд.
8
Яблочко заманчиво переливалось румяными боками. Библейское, предложенное когда-то дьяволом Адаму и Еве, ему в подметки не годилось. То, как поговаривали, и не вызрело совсем — поэтому у съевших его мозги набекрень повело, и червоточинку на боку имело — оттого и пробило первых людей на излишества.
А лежащее на столе испускало такой аромат, что слюнки текли. Не чета лимону! Бывало, залезешь по осени в подпол, где в ящиках Никола раскладывал садовый урожай — вот так же пахло. Нет, сейчас вкуснее!
Оксана только краешком сознания успела подивиться, откуда в начале лета мог взяться на её столе необыкновенный плод. А рука уже потянулась, схватила ярко-красное чудо, поднесла ко рту — и…
Первый же кусок застрял в горле. Почувствовала девушка неладное, закричать хотела — а уж поздно было. Перехватило дыхание, будто удавкой — ни вздохнуть, ни выдохнуть. Сознание мутнеть начало. Кинулась Оксана к двери, чтобы детей предупредить об опасности, потому как повеяло ей в лицо неземным холодом, и ясно стало — волшебное яблоко, заговорённое. Только последнее, что успела сделать — оттолкнуть его от себя, чтобы закатилось под кровать. Хотя бы Алёшенька с Настенькой не найдут! А потом упала на пол, провалившись в сон без сновидений.
Но упало лишь её тело. Душа, знавшая о том, что произойдёт, да не сумевшая достучаться до ума, рванулась — и поднялась под потолок.
Удивительно было смотреть на себя, лежащую в нелепой позе. Оксана снизилась, попыталась растормошить, схватиться за ухо — не получилось. Душа оказалась неспособной на это.
Зато, всмотревшись в глубину своей сущности, обнаружила там множество новых возможностей. Могла она, к примеру, по велению мысли перенестись в пространстве и увидеть то, что её интересует. Естественно, первым делом метнулась к детям — а те уже в руках у чёрта, и стоит тот на краю трещины, уходящей в землю. Ад! Было от чего содрогнуться! Простому человеку позволительно туда попасть только с провожатым, а вот ей — можно.
Не успела она это сделать. Замешкалась. То ли раздумывала слишком долго, то ли испуг сковал — увидела девушка Николу, слышала их разговор с нечистым, и закрылись врата перед самым её носом. А потом уже билась она, проклиная саму себя, бросалась на прогоревшую траву, надеясь проломить свод преисподней — всё бесполезно. Не поддались запоры. И даже разгадать их секрет при всей своей прозорливости Оксана не смогла.
Попыталась докричаться до мужа, но охватила его паника, внутренний же голос замолчал. А лишь с ним и можно было общаться, потому как сознание для таких целей не предназначено. Торопясь, перенеслась девушка в дом свекрови и узнала, что та в очередной раз гостит у Лешего. Рванулась туда — и застала Степаниду за работой бумажной. Неотрывной, будто клей. Тогда и поняла, что всё произошло не случайно. Хорошо спланированная месть — вот что это такое.
Тут впору самой запаниковать. Перед мысленным взором замелькали странные образы: горящие костры, шипящее масло на раскалённых сковородах… крики грешников — страдающих и только ожидающих своей очереди. И посреди этого ужаса — два беззащитных существа с раскрасневшимися от слёз глазами, изнемогающие от непрерывного плача… Закровоточила грудь Оксаны. Точнее, то место, где у человека обычно находится сердце.
Между тем поднялась она над крышами домов, и окинула взглядом село. И будто пробило её током!
Дома стояли несколькими порядками, разбегаясь от неширокой площади возле пожарного пруда, оставшегося ещё с советских времен. Здесь проводилось большинство общих собраний, недалеко жил и сельский староста. А чуть поодаль, как-то несуразно, отдельно от других, находился так называемый «Матрёнин конец».
Это был ряд домов, выстроенных уже во времена разгула демократии, когда каждый творил, что душе угодно. Ни о какой геометрической точности в выборе места для новостроек тут не задумывались. Мало того, что участки оказались бесформенными, так ещё и народ, поселившийся тут, не отличался сознательностью. Прежде их называли презрительным словом — «дачники». Теперь такого понятия уже не существовало, но фраза «моя хата с краю — ничего не знаю» лучше всего их характеризовала.
И самый последний дом в этом порядке принадлежал Матрёне.
На первый взгляд это была ничем не примечательная старуха. Возможно, слишком ворчливая да крикливая, голосом злившая гусей на другом конце деревни — этакая Перепелиха в возрасте. Её не приглашали на общественные работы: стара уже, а на собраниях сам староста плевался первым, когда она со своей клюкой расталкивала людей, норовя пробраться на его место. Любила она костерить всех без разбора — чаще без дела, поэтому как на серьёзную критику слова её не тянули. Народ уже старался не давать ей голоса, и даже собрания распускали по этой причине.
Матрёна знала, что люди её недолюбливают. Только и она их не шибко жаловала. То придёт к кому-нибудь в огород, раззавидуется на огурцы — на другой день могут те пожелтеть от фитофтороза. Или скот норовила чужой погладить. Потом болел он и умирал от неведомых болезней. Глаз у старухи считался чёрным, и это было замечено не впервой.
