Джек Вэнс - Вечная жизнь
— Боюсь, Лодермульч обиделся. Возможно, Кугель, в своем благородном и душевном порыве ты захочешь вернуть его золото…
Кугель твердо отказался.
— Это дело принципа. Лодермульч покусился на самое ценное из всего, чем я владею — то есть на мою честь.
— Твои чувства мне понятны, — сказал Гарстанг, — Лодермульч повел себя бестактно. И все-таки ради дружбы — нет? Ну что ж, я не могу с тобой спорить. Гммм, эээ… гммм…
Качая головой, он отошел в сторону. Кугель собрал свой выигрыш вместе с костями, которые Лодермульч вытряс из его рукава.
— Неприятный инцидент, — сказал он Войкоду. — Скучный человек этот Лодермульч! Он оскорбил всех — из-за него прекратили игру!
— Это, возможно, потому, что ты выиграл все их деньги, — предположил Войкод.
Кугель посмотрел на выигранные им золотые монеты с удивленным видом.
— Я никогда не думал, что выиграл так много! Какие они тяжелые! Возможно, ты не откажешься принять часть этой суммы, чтобы избавить меня от хлопот таскать такие тяжести?
Войкод наклонил голову, и часть выигрыша перешла в его руки.
Вскоре после этого, когда плот спокойно плыл по реке, солнце тревожно вспыхнуло и потемнело. Пурпурная пленка образовалась на его поверхности, затем растворилась. Несколько пилигримов в тревоге бегали по плоту взад и вперед, крича:
— Солнце гаснет! Приготовьтесь к холоду!
Однако Гарстанг поднял руки успокаивающим жестом вверх:
— Успокойтесь! Опасность миновала, солнце такое же, как и прежде!
— Думайте! — рьяно настаивал Субкул, говоря убедительно: — Разве допустил бы Гильфиг такой катаклизм, когда мы плывем, чтобы молиться у Черного Обелиска?
Все сразу успокоились, хотя каждый из них по-своему истолковал это событие. Вита, локутор, провел аналогию с затуманиванием зрения, которое проходит, если несколько раз моргнуть.
Войкод объявил:
— Если все кончится хорошо, в Эрзе Дамат я посвящу следующие четыре года своей жизни составлению плана” как сделать так, чтобы солнце не погасло.
Лодермульч оскорбительно заявил, сказав, что ему все равно, станет ли солнце черным и будут ли пилигримы продолжать свой путь в полной темноте, чтобы произносить свои блестящие речи.
Но солнце продолжало светить так же, как и раньше. Плот плыл по большой реке Скамандер, берега которой сейчас были низки и полностью лишены растительности, так что казались далекими темными линиями. Прошел день и, казалось, солнце село в саму реку, отражаясь в воде ярким красным сиянием, которое постепенно стало тусклым, и наступила ночь.
В обступившей темноте был разожжен костер, вокруг которого собрались пилигримы, чтобы поужинать. Было очень много споров по поводу тревожного мигания солнца и не меньшее количество философских бесед.
Субкул возложил ответственность за жизнь, смерть, будущее и прошлое на Гильфига. Однако Хант объявил, что он чувствовал бы себя значительно спокойнее, если бы Гильфиг проникся большей ответственностью и уделял бы больше внимания делам мира. На некоторое время спор накалился. Субкул обвинил Ханта в поверхностном понимании, в то время как Хант так и сыпал такими словечкам, как “легковерие” и “слепое повиновение”. Гарстанг вмешался в их спор, умиротворяюще заявив, что все факты еще неизвестны и что Блестящий Обряд у Черного Обелиска может прояснить обстановку.
На следующее утро впереди показалась большая плотина: линия огромных камней, препятствующая продвижению по реке.
Только в одном месте был возможен проход, но там висела тяжелая цепь. Пилигримы направили плот к этому проходу и, очутившись рядом с ним, бросили камень, служивший им якорем.
Из ближайшей избушки появился странный человек, тощий, с длинными волосами, в залатанных старых черных одеждах и железным посохом в руке. Он зашел за камни плотины, угрожающе глядя вниз на людей, сгрудившихся на плоту.
— Уходите прочь! Прочь! — закричал он. — Водяной путь находится под моим контролем! И я никого не пропускаю здесь!
Гарстанг вышел вперед.
— Я прошу твоего снисхождения! Мы — группа пилигримов, желающих совершить Блестящий Обряд в Эрзе Дамат. Это необходимо! Мы верим, что в своей щедрости ты ничего не возьмешь с нас.
Фанатик громко и хрипло рассмеялся и взмахнул своим железным посохом.
— Мне невозможно не заплатить! Я требую в качестве платы жизнь самого злого человека из вашей компании — если только один из вас не сможет удовлетворительно для меня продемонстрировать свою добродетель!
Расставив ноги, в черной рясе, хлопающей на ветру, он стоял, уставившись на плот.
Пилигримы стали неловко переминаться с ноги на ногу и искоса посматривать друг на друга. Многие тихо заговорили между собой, и эти разговоры постепенно перешли во всеобщее обсуждение сторон характеров присутствующих, сопровождавшееся упоминаниями о своих собственных достоинствах.
Первым раздался громкий голос Касмира:
— Я не могу быть самым злым в этой компании! Жизнь моя была честной и простой, и даже во время азартных игр я не пользовался преимуществами, которые мне часто предоставляли!
— Я еще более добродетелен, — послышался другой голос, — и питаюсь одними сухими корнями из страха, что могу отнять у кого-нибудь жизнь!
— А я еще добродетельнее, — раздался еще один голос, — потому что я питаюсь остатками этих самых корней и еще грызу кору упавших деревьев в страхе отнять даже растительную жизнь.
— И мой желудок отказывается принимать живую растительную пищу, — заявил следующий, — но я придерживаюсь тех же возвышенных мотивов, и только падаль попадает в мой рот.
— Однажды, — послышался еще голос, — я переплыл огненное озеро из конца в конец только для того, чтобы уведомить одну старую женщину, что несчастье, которого она боялась, не должно произойти.
— Жизнь моя, — заявил Кугель, — это цепь беспрерывных унижений, но я непреклонен в своем стремлении бороться за справедливость, хотя очень часто расплачиваюсь за свои добрые поступки.
Войкод тоже не остался в долгу:
— Я волшебник, это правда, но свое искусство я посвятил людям, их счастью и благу.
Теперь пришла очередь Гарстанга:
— Моя добродетель многосторонняя, потому что я извлек ее из знаний, накопленных в веках. Как могу я быть недобродетельным? Я не подвержен обычным людским страстям.
В конце концов высказались все, кроме Лодермульча, который с презрительной усмешкой на лице стоял в стороне. Войкод указал на него пальцем.
— Говори, Лодермульч! Докажи свою добродетель, или мы сочтем тебя самым злым, и ты потеряешь свою жизнь!
Лодермульч засмеялся. Он отвернулся и сильно подпрыгнул, опустившись на один из больших камней плотины. Там он выхватил шпагу и с угрозой повернулся к фанатику.
— Все мы одинаковы злы, и ты ничем не лучше нас, если ставишь такое условие. Опусти цепь или приготовься познакомиться поближе с моей шпагой!
Фанатик высоко воздел вверх руки.
— Мое условие выполнено: ты, Лодермульч, продемонстрировал свою добродетель! Плот может следовать дальше. И вдобавок, так как ты обнажил свою шпагу в защиту чести, я сейчас подарю тебе мазь, которая, если ты смажешь ею свой клинок, придаст ему свойство перерезывать сталь или скалу, как масло. А теперь продолжайте свой путь, и пусть каждый из вас получит то, что хочет, после Блестящего Обряда!
Лодермульч принял мазь и возвратился на плот. Цепь была опущена, и плот проскользнул мимо плотины.
Гарстанг подошел к Лодермульчу и ровным голосом высказал ему свое одобрение. Но тут же добавил в предостережение:
— В данном случае импульсивный и недисциплинированный твой поступок привел к всеобщему благу. Но если подобные же обстоятельства возникнут когда-нибудь в будущем, будет хорошо, если предварительно ты посоветуешься с другими людьми, достойными и мудрыми, например, со мной, Касмиром, Войкодом или Субкулом.
Лодермульч презрительно фыркнул.
— Как тебе будет угодно, лишь бы эта задержка не причинила мне никаких личных неудобств.
И Гарстангу пришлось удовлетвориться этим ответом.
Остальные пилигримы посмотрели на Лодермульча с явным неодобрением и отошли от него подальше, так что Лодермульч остался сидеть один на носу плота.
Наступил полдень, потом день, заход солнца, вечер и ночь. Когда пришло утро, Лодермульч куда-то исчез.
Все были удивлены. Гарстанг принялся расспрашивать каждого по отдельности и всех вместе, но никто не мог пролить свет на эту тайну, да никто особенно и не переживал по этому поводу.
Как ни странно, отсутствие не пользовавшегося популярностью Лодермульча не восстановило первоначального веселья дружеских отношений пилигримов. После этого случая каждый из них стал вдвойне молчаливей и сидел, бросая осторожные взгляды налево и направо. Заявление Гарстанга, что до Эрзе Дамата остался всего один день пути, не вызвало ни в ком энтузиазма.
