Анатоль Нат - Приключения Вехтора
— Это ничего не меняет. Деньги он брал.
— Так ведь на эти деньги он опыты ставил. Опять же не для себя. Ему не хватало тех средств, что вы ему выделяли на опыты, и использовал то, что вы ему давали на себя. У него же нет ничего своего. Он на себя не потратил ни одной медяшки из того, что вы ему дали.
— Это ничего не меняет.
— Ну как же не меняет, — возмутилась Маня. — Человек вам, за ваши деньги, ничего не требуя взамен, проводит кучу опытов, крайне вам необходимых. А вы говорите, что это ничего не меняет.
— Вы меня утомляете, Маша из Кова, — холодно заметила княжна, продолжая пристально смотреть ей в глаза холодным взглядом голодной змеи. За всё время разговора, она ни разу даже не пошевелившись, и у Маши создалось странное впечатление, как будто она разговаривала с ледяной статуей. — По-моему дальнейший разговор бесполезен, — продолжила княжна. — Если вам так это интересно, то завтра мы его продолжим. А сейчас, оставьте меня.
Взбешённая Маня, понявшая, что ничего она здесь не добьётся, вынуждена была удалиться, постаравшись напоследок, не вышибить дверной косяк. Уж больно ей хотелось от всей души садануть сапогом по этой резной, изящной дверце.
Выскочив как ошпаренная из двери комнаты княжны, Маня минут пять неслась прямо вперёд, незнамо куда, не видя ничего перед собой. Наткнувшись на какой-то стул, неизвестно зачем стоявший в каком-то коридоре, Маша, только расшибив, как следует ногу, пришла немного в себя.
Присев на так, кстати, оказавшийся здесь стул, она задумалась, не зная, что делать дальше. Уныло просидев на стуле не менее получаса, и так и не придя ни к какому мнению, Маня собралась уже было идти к себе в комнату, да неожиданно сообразила, что слепое бешенство занесло её в совершенно незнакомые места, где ей не приходилось никогда ранее бывать.
Внезапно, она услышала чьи-то уверенные шаги, направлявшиеся в её сторону. Встревожившись не на шутку тем, что и её могут заподозрить, бог знает в чём, застав в столь позднее время в столь неподходящем для неё месте, Маня шмыгнула в первую же подвернувшуюся полуоткрытую дверь. Затаившись у окна как мышь, за огромной и тяжёлой портьерой, и надеясь, что идущие в столь поздний час люди пройдут мимо, она, казалось, даже перестала дышать, от страха быть застигнутой за чем-то постыдным, как нашкодивший мальчишка.
— Князь, — услышала она, по всей видимости, конец разговора. — Я, безусловно, вас понимаю, что вы дали им слово. Я понимаю, что они спасли княжну. Я согласен с вами, что надо быть благодарным, но всё равно от них надо избавиться. Это абсолютно нам неугодные люди. Они такие же еретики, как и этот алхимик. Они не чтят традиции и не видят разницы между вами, князем, и каким-то стариком пришельцем. Безродным, безземельным, бесправным, нищим, без какой-либо силы за спиной. И значит, их можно отправить куда-нибудь на рудники, в поле к холопам, смердам. Или, вообще, продать в рабство.
— Пришельцев этих надо повязать и продать. Никто претензий за них не предъявит, и искать их не будут. Одним словом, вам от того один прибыток. И княжна спасена, и денег на приданное привезла с собой, в лице пришельцев, — гнусно захихикал он.
— Что здесь делает это уёбище, — неожиданно раздался голос княжны, внезапно вошедшей в комнату, как оказалось, самого князя. — Проваливай спать, к чёртовой матери, — грязно выругалась княжна, выталкивая местного клирика взашей из комнаты.
— Как же это. Как же так, — растерянно зачастил клирик, бочком, бочком пятясь к двери. — Такая милая юная барышня. И такое к церкви отношение. Я совершенно от вас ничего подобного не ждал и ничем его не заслужил, — продолжал лепетать он, униженно кланяясь, пинками выталкиваемый княжной за дверь.
— Пшёл отсюда, козёл облезлый, — неожиданно грубым и злым голосом рявкнула княжна. — А увижу или услышу, что ты подслушиваешь, то лично обрежу тебе уши.
— Извини дядя, я не тебя имела в виду, говоря про уши, — извинилась перед князем княжна, окончательно вытолкав клирика за дверь.
— Ничего, — усмехнулся князь. — Теперь он будет знать, что ты выросла, и что ты теперь не та маленькая девочка с косичками, бегавшая по замку и всех весело пугавшая. Не та шалунья, и что с тобой придётся теперь считаться.
— Я собственно пришла по поводу пришельцев этих, что доставили меня в замок, — оборвала княжна разглагольствования князя. — И полностью с этим недоделанным клириком согласна. Их надо продать в рабство. Они меня оскорбили. Они не выказывали мне должного почёта и уважения. Они вели себя со мной запанибратски, как будто мы ровня. В них нет уважения ни ко мне, ни к моему положению. И эта их Маня. Возомнила о себе, бог знает что. Постоянно сравнивает меня с какой-то своей сестрой. Она видела все мои унижения в пути. Она не защитила меня от пренебрежительного ко мне отношения со стороны своих спутников, так как это должно быть мне положено. Они должны быть уничтожены.
— И к тому же, дядя! — возмущённо воскликнула княжна, — ты неосмотрителен. Эти бродяги набрали слишком много черенков шишкой-ягоды. Да и помимо этого, ещё разных экзотов понабирали. Разве ты им разрешал брать черенки злой колючки, что прикрывает наш замок со стороны озера?
— Да брось ты, племянница, — благодушно откликнулся князь, вальяжно развалясь у камина с кубком в руке. Всего то два-три небольших короба. На пару лошадей поклажи. С учётом опилок и льда засыпки, ну, сколько там может оказаться саженцев. Ну, десять, ну, двадцать. Не более. Нам это не страшно. Пусть им.
— Дядя! Там не саженцы! Там черенки! И в этих, как ты их называешь 'небольших' коробах, по десять тысяч черенков в каждом. А это, в потенциале, сорок тысяч плодовых кустов шишкой-ягоды. И не дичка, а нашего родового сорта, нигде более не встречающегося. Элиты!
— А это уже потенциальный конкурент. Даже если у них приживётся не всё, то и половины этого более чем достаточно, чтобы потеснить нас на рынке дешёвого вина.
— Девочка моя, ты ошибаешься. Этого не может быть. Да где они там поместятся. Сама посуди. Один черенок, да длиной семьдесят один сантиметр…., - принялся считать старый князь.
— Длиной пять-десять сантиметров, дядя, — перебила его княжна. Повторяю. От пяти и до десяти, а не семьдесят один, не сто и не стодвадцать, как у нас принято. Они оказались не так глупы, как мы думали. Они берут гораздо меньшие черенки, чем у нас принято и считают, что они приживутся. Они умеют работать и знают что делают. Дядя! Они опасны! Надо немедленно уничтожить весь их сбор. А им, раз уж ты, так неосмотрительно пообещал подарить саженцы, дать по паре-тройке хилых прутика. Пусть сажают, сколько влезет. Пока вырастет, пока смогут размножить, пройдёт лет двадцать, а к тому времени все уже будут культивировать эту ягоду. Только вот конкуренции нам представлять не будут. Мы пойдём ещё дальше.
— Вот так и получится, что и слово сдержал, и монополию нашу на вино защитил. А то и придушить тишком, где-нибудь на обратном пути, а то и самом замке, можно. Чтоб и не узнал никто, и на тебя не подумал. В замке даже предпочтительней. Все свои, никто не проболтается, да и слуги, видя такое дело, молчать будут.
— Да-а-а, девочка, — покрутил головой князь, внимательно на неё посмотрев. — Похоже, кто-то в твоём семействе тебя крупно недооценил. С твоей хваткой, да с твоим упорством, не замуж за старого пердуна выходить, а единолично править боярской вотчиной, а то и любым княжеством. Недооценил тебя мой братец со своей жёнушкой. Недооценил. А ведь мы с тобой интересные дела можем закрутить. Мне то такой разворот даже в голову не приходил, а ты вона как повернула. Но только уничтожать черенки мы не будем, а заложим из них новую плантацию. А помогут нам в этом те самые хитрецы, что их же и заготовили. Вот и посмотрим, как они это смогут. А не смогут, заставим. В конце то концов, не пропадать же добру, — рассмеялся князь. Так что готовься племяша. Мои деньги, статус и возможности, да твоя голова. Вместе мы многое можем.
— Есть у меня одна задумка, — ненадолго замолчав, продолжил князь. — Не хотел до времени говорить, да видать время это подошло.
— Это ты про то, что бояр надо под себя подмять? — усмехнулась княжна. — Так я только и жду от тебя предложения.
— Вот именно, бояр то мы, со временем, и подомнём, — согласно кивнул головой князь. Сами будем править. Самовластно! — чуть не закричал он от радостного возбуждения.
— А не боишься, дядюшка, что я и тебя подомну, что сама буду править, да хозяйничать. Сам же признал, что моя голова многого стоит.
— Нет, моя дорогая, не боюсь. Стар я уже бояться, да и терять мне нечего. Ещё пара, другая лет и скинут меня бояре с трона княжеского, а то и вовсе тишком удавят. Так что тебе прямой резон за спиной моей отсидеться, да силушки поднабраться. А там, глядишь, и смуту замутим, посадим тебя на трон княжеский. Муженька тебе подберём. Тихого, да покладистого. Для спокойствия боярского. Никто и знать не будет что, да откуда, и почём.
