Справедливость для всех, т.I "Восемь самураев" - Игорь Николаев
Шена. Колдун Бизо. Искупитель цин Туйе. А Венсан-Шарлей потерял руку. Елена понимала, к чему ведет собеседник, и чувствовала, как судорога сводит крепко сжатые кулаки. Ярость, стыд, негодование, запоздавшее раскаяние… сложная гамма ярчайших эмоций выжигала ее душу изнутри.
— Вот именно, — Раньян прочитал ответ на ее лице, покрасневшем, как в порыве ураганной страсти, но по совсем иной причине. — Будет схватка. И даже если мы победим… а это вряд ли… кто-то неизбежно погибнет. Снова.
— Не… справедливо… — каждый слог давался ей нелегко, пробиваясь через пересохшее горло. — Это нечестно! Я не виновата в тех смертях!
— Да, — с той же холодностью отозвался бретер. — Но в этих… что случатся еще до восхода… будешь.
Елена ударила его в грудь, импульсивно, без замысла, повинуясь яркой вспышке злости. Это было не рассуждающее действие, которое происходило из желания прекратить бичевание сделанной глупости. Так ребенок бьет чашку, доведенный до предела обвинительной речью строгих родителей. Бретер чуть развернулся вбок, пропуская кулак, перехватил руку женщину у запястья, Елена столь же быстро, инстинктивно вывернула кисть, освобождаясь от захвата. Часть сознания лекарки-фехтовальщицы наблюдала за происходящим отстраненно, как судья на поединке, и эта часть отметила, что движение Раньяна безупречно. Колени чуть согнуты, одна нога выпрямляется, другая сгибается, ось вращения находится между пяток, таким образом, получается разворот корпуса без «виляния задом», которое едко и зло высмеивал покойный Чертежник. С другой стороны, высвобождение руки тоже получилось отлично.
На мгновение женщина почувствовала дурноту, приступ нереальности, будто сразу две жизни, прожитые бок-о-бок параллельно, соединились, хлестнув по голому рассудку. Откуда она знает, как нужно сбивать чужой захват?.. Как правильно развернуть кисть и держать пальцы, чтобы не потянуть связки?.. Фигуэредо этому не учил, то была наука, преподанная Чумой, но… Елена совершенно не помнила, чтобы Раньян учил ее таким вещам. Как будто навык поставил кто-то еще, напрочь забытый. Человек с глазами…
«Задвоенный», параллельный мир дрогнул, как танец помех на многократно перезаписанной видеопленке. Все опять вернулось к единому потоку событий, запечатленных в памяти. Елена тряхнула головой, сбрасывая морок, глубоко вдохнула. Раньян все же отступил, кривя и облизывая губы. Бретер чуть согнулся, прижимая локоть к животу, там, где лекарка сколько-то недель назад самолично зашила самую опасную рану. Теперь мужчина и женщина глядели друг на друга с одной высоты.
— Я не принуждала вас, никого из вас, — проговорила Елена, повторив слова Гамиллы и с душевной болью чувствуя, насколько это слабое оправдание.
Раньян глубоко, осторожно вдохнул и выдохнул, будто проверяя, во что ему обошлось напряжение, не разошлись ли стежки на зашитых ранах. Наконец бретер ответил:
— Не принуждала. Но поставила перед выбором без выбора. Там, где женщина проявляет доблесть мужчины…
Он закашлялся, оборвав речь. Сплюнул в ладонь, проверяя, нет ли крови. Елена отвернулась, прекрасно понимания, что должно было прозвучать далее. Когда женщина ведет себя подобно мужу, юный император отступить не мог, тем более, что пальцы гнул не кто-нибудь, а его «фамильяр». Как говорил мальчишка: где ляжет одна голова, там и вторая окажется. А где сюзерен, там и его спутники.
— Я спасала вас, — прошептала Елена. — Вы живы лишь благодаря мне. Оба.
— Так это долговая расписка? — поднял брови мужчина. Кажется, теперь слова давались ему с болью. — Мы обязаны тебе, и пришло время отдавать заем?
— Н-нет…
Деревня вокруг жила сумеречной жизнью, необычной, чуждой укладу селян. Как настоящая крепость в осаде. Очевидно, мало кто спал поздним вечером и вряд ли кто-нибудь сомкнет очи до утра. Однако бретер и лекарка будто находились в пузыре невидимости. Все делали вид, что их здесь нет, что никто не видит и не слышит… то ли скандал, то ли выяснение отношений, в общем — тяжелый диалог. Непростой разговор двух людей, задавшихся вопросом — а не чужие ли они друг другу?
— Ты безответственна, — голос Раньяна стегал как бичом. — Ты бежишь за своими фантазиями… на погибель тем, кто рядом.
Елена вновь промолчала.
— Если с ним… — Раньян осекся, подошел чуть ближе и поднял руку так, словно хотел взять женщину за пуговицу или воротник стеганки. Но широкая ладонь замерла, будто натолкнувшись на горящий взгляд лекарки.
Елена ждала: сейчас последует угроза, что-нибудь вроде «тебе не жить», но бретер наклонился и проговорил одними губами, буквально прошептал:
— Я жалею, что встретил тебя. Жалею, что доверился тебе. Лучше бы…
— Договаривай, — прошипела сквозь зубы Елена. — Лучше бы нам никогда не встречаться? Лучше бы… меня убили шарповники?
Мужчина странно дернул головой, будто у него конвульсивно сокращались связки на шее. Угрюмо выдавил:
— Я так не говорил.
— Ну и сделал бы что-нибудь! — выпалила женщина. — Схватил бы его в охапку и бежал куда глаза глядят! Но ты остался. А теперь винишь меня за то, что сам же выбрал! Скотина ты неблагодарная! Вы оба живы из-за меня! Каждого из вас я вытащила с того света, своими руками!
Она потрясла кулаками в перчатках, недавно красивых и стильных, «городских», теперь изрядно поношенных, с расползающимися швами. Некстати вспомнилось, что именно в них Елена поубивала «Четырех Бэ». Пятна от крови ублюдков вывести не удалось, так они и остались — темное на черном.
Лицо бретера перекосила жуткая судорога, левая рука сама собой легла на рукоять сабли, быстро, заученным десятками тысяч повторений движением. На мгновение женщине показалось, что в следующую секунду последует удар. Совсем недавно это значило бы верную гибель, однако «недавно» это не «сейчас»… Много чего случилось за короткое время, и лучший боец в своем поколении стал «всего лишь» очень хорошим. И теперь этого было уже недостаточно. Елена машинально, на голых рефлексах ответила тем же движением и разворотом, готовясь на следующем «такте» уйти от удара и атаковать самой. Казалось, еще доля секунды, один перестук сердца, и на деревенской улице разыграется драма, уродливая пародия на все тех же «Самураев», когда судьба двух людей решается двумя же ударами клинков. Но тут зычный голос барона Дьедонне завел очередную военную песню.
Вставай, юнец, ведь близок бой,
Уж сапоги чеканят такт,
И надрывается гобой:
«Господь, во власти я твоей!»
Держись, неопытный боец,
Ведь первым примешь ты удар,
Быть может, встретишь свой конец,
Почувствовав от стали жар!
Грызи зубами, бей, круши,
Ведь сожжены назад мосты,
Руками намертво души,
Хотя и сам
