Справедливость для всех, т.I "Восемь самураев" - Игорь Николаев
— Ты пореши сначала, — тихонько шепнул Марьядек, но крепкой уверенности в его словах не было.
— Мы одинаковы, — подытожил враг. — Люди меча, люди войны. Нас все ненавидят и желают невзгод, но и мы никому не обязаны. Мы не сеем и не пашем. Мы не просим, а берем. И какой вам прок стоять за навозных свиней до конца? Что вы за это получите кроме жратвы и злобных взглядов за спиной?
— Пожалуй, ничего, — буркнул Дьедонне, вытирая лицо беретом. Судя по истрепанности головного убора, служил он главным образом как платок, в том числе носовой. Барон страшно потел в тройной защите, однако стоял твердо и уже не казался шатким забулдыгой.
— Так что драться нам резону нет. Уходите, мы вас не тронем. Не по доброте душевной, а просто связываться неразумно, профита мало. Ступайте на юг или север, как захотите, а дорога на восток наша. Или… — главарь ухмыльнулся. — Присоединяйтесь.
— Дорога полсотни рыл не прокормит, — негромко, но звучно высказался Бьярн, опираясь на меч в ножнах. Легкий ветерок трепал жидкие волосы, расчесывал белесые пряди.
— Ну, так с полусотней рыл можно и на добычу побольше замахнуться, — еще шире улыбнулся бетьяр. — Не все же деревни обносить. Я вот от городка какого-нибудь не отказался бы. Зиму лучше проводить за толстыми стенами, грея зад у теплой печи, с жирным окороком на тарелке. Не так ли, братья мои? — обратился он через плечо к понемногу стягивающейся банде.
«Живодеры» с полным согласием загудели вразнобой, но громко и уверенно, главным образом указывая командиру, что тот забыл четвертый обязательный элемент доброй зимовки — сговорчивых баб. Хотя можно и несговорчивых, веревки да палка в зубы решают проблему. Теперь кулаками в перчатках скрипнула Елена, а Гамилла побелела, как мертвец.
Кое-кто из пешцев уже деловито раскатывал сарай на дрова. Стучали ободьями колес телеги. Оставшиеся четыре всадника пока держались немного поодаль. Под вечерним небом голоса бандитов разносились далеко, и за спинами, среди домов, послышались тихие подвывания. Елена должна была бы ощутить жалость к деревенским бабам, однако чувствовала только мстительное злорадство: вот вам, кретины сельские, не захотели готовиться к смертному бою как следует, теперь скулите в ужасе.
— Решайте, — твердо и громко предложил бетьяр. — С нами или за ворота. Третьего не будет.
— Идемте, ваше… — Гамилла осеклась, скользнув косым взглядом по новым спутникам. — Время готовиться.
Артиго кивнул и пошел за арбалетчицей, смешно перебирая ногами под стеганым «пальто» ниже колен. За спиной у мальчика болтались на веревочной перевязи самоделка «госпожи стрел», а также плетеный из бересты футляр со свеженаструганными «болтами». Гамилла обернулась и одними губами немо произнесла «я позабочусь». Раньян благодарно кивнул. Лицо у бретера оказалось таким, что Елене страшно было даже коситься на любовника, теперь, скорее всего бывшего.
— Что ж, ваш выбор, — согласился переговорщик и тронул поводья, разворачивая коня.
Вот сейчас бы его и пристрелить, подумала Елена, дернулась было, чтобы остановить Гамиллу, затем пустила вытянутую руку. Увы, нет. Не с такого расстояния, не из самострела с деревянной дугой и не противника, у которого без брони только рожа, и ту он все время как бы невзначай прикрывает рукой в кольчужной варежке.
— Сегодня, — тихо вымолвил Бьярн, пока злодей возвращался к своим. — Все решится сегодня.
— Думаешь? Уверен? — спросил Раньян.
— Теперь да. Как в истинности Шестидесяти Шести Атрибутов Господа нашего, — Бьярн набожно поднял меч вместо пальца, рукоятью вверх. В эти мгновения он удивительно походил на крестоносца из земной истории.
— Не разойдемся?
— Никак. У этого слова с делом не разойдутся. И время он тратить не станет. Ночью отдохнут, пожрут. Попугают, чтобы смерды не спали и ссались от ужаса. Если ведут за собой пленников, кого не жалко, замучают перед воротами напоказ. И в предрассветный, самый темный час, пойдут на приступ. Мужичье разбежится. Мы… ну, тут как Пантократор даст.
— Ясно. Обойду ворота, ободрю стражу, — Раньян спустился на землю, делая вид, что не замечает лекарку.
— Как это будет? — осипшим голосом задала вопрос Елена.
— Быстро. Такое всегда завершается быстро.
— Я думала, начнется осада, вылазки…
Елена понурилась, отчетливо понимая, что ни хрена не понимает в военном деле. Приняла за сами звезды их отражение в пруду, так, кажется…
— Для серьезной осады и людей надо побольше, и качество… другое, — несмотря на катастрофичность обстоятельств, Бьярн казался необычно спокойным и умиротворенным. — Так что одна сшибка. Четверть часа и все закончится.
— Ну…
Елена выдохнула, стараясь изгнать вместе с теплым воздухом из легких гнусную дрожь и страх.
— Ну, что ж, — повторила она. — Тогда по местам. Ночь будет длинной.
Она догнала Раньяна ближе к старостиному дому. Артиго карабкался по лестнице на крышу, стараясь не упасть, запутавшись в долгополом ватнике. Гамилла протягивала ему руку, отложив трофейный самострел.
— Подожди… — Елена положила руку на локоть бретера… точнее хотела, но Раньян плавным движением отвел плечо, так что пальцы лекарки ухватили воздух.
Женщина стиснула зубы, молча переживая оскорбительное унижение.
— Хелинда…
Мечник впервые назвал ее полным именем, которое дал фамильяру Артиго. Голос бретера звенел, как промороженный лютым холодом клинок, готовый лопнуть от малейшего щелчка.
— … ты, кажется, ничего не поняла.
Елена почувствовала, как верхняя губа сама поднимается, обнажая клыки, словно у хищника. Давненько женщина не позволяла никому говорить с собой в подобном тоне. И все же она слушала.
Раньян глядел на нее сверху вниз, удивительно похожий на того сдержанного убийцу, каким Елена помнила его на Пустошах. Только волосы острижены, а в оставшемся «ежике» отчетливо блестит седина, заметная даже при слабом свете, свежий шрам пересекает челюсть, заходя на подбородок. Но взгляд… взгляд прежний — черный, принадлежащий тому, для кого ценность человеческой жизни — пустое, бессмысленное понятие.
— Хелинда, ты втравила нас в бой насмерть, — с кажущейся бесстрастностью вымолвил бретер. — Скажи, сколько настоящих битв тебе довелось пережить?
— Одну, — буквально процедила сквозь зубы Елена и тут же поправилась, вспомнив страшный абордаж, где рассталась с жизнью Шена. — Две.
— Две… — мрачно повторил за ней Раньян. — И, насколько я помню, в каждой ты потеряла… знакомых людей.
Знакомые люди… Казалось, это было невозможно, и все же она стиснула
