Дэн Абнетт - Пария
— Энунция. Вот, что задумала Церковь: овладеть языком Творения. Древний язык Хаоса, созидания и разрушения. Ты не помнишь слова, которые тебя заставляли произносить?
Я помотала головой, давая понять, что не помню.
— Очень остроумно, — заметила она. — Использовать для этих целей именно парий. В качестве, если угодно, механизма доставки для Энунции. Пария — чистый лист с точки зрения пси-способностей, поэтому неспособен изменить силу слова. Вполне возможно, они уже начали составлять букварь, по которому можно изучать это слово: гримуар.
— Гримуар? — не поняла я.
— Слово, — пояснила она, — тесно связано с таким понятием, как «грамматика» — «объяснение основных идей и понятий чего-либо». Я говорю именно о магической грамматике, которая позволит им, используя волшебную силу слова, чтобы изменять материальный мир и противостоять варпу. Присмотрись хотя бы к значению слова «заклинание» — в некоторых языках это слово имеет значение и «магический заговор» и «правописание». Падуя, дорогая моя — все знают, что в начале было слово. Язык, который использует это слово — это язык знания и мудрости, а знания и мудрость — и есть сокровенная и драгоценная тайна, сокрытая в граале.
Она повернула голову и посмотрела на меня.
— Ты точно не можешь вспомнить ни одного из этих слов?
— Точно, — заверила я.
— Что такое? — спросил Лайтберн.
— Не знаю, — ответила я. — Ничего.
На какую-то секунду мне показалось, что я слышала какой-то шум снаружи.
— Можно как угодно судить обо всех этих тайных и… нетрадиционных подходах Экклезиархии к некоторым вопросам, — твердо сказала я Элаис Каторз, — но без сомнения они погрязли в застарелой и поистине дьявольской порче.
И я рассказала о «посредниках» — жутком Скарпаке и его родичах.
Она побледнела от мысли об этих ужасах.
— Космодесантники Хаоса, — едва слышно прошептала она. — Судя по твоему описанию, Семнадцатый Легион. Несущие Слово с древней Колхиды. Само божественное милосердие оберегло нас от нашествия этих чудовищ на Санкур. Ты права. Экклезиархи должны быть прокляты и трижды безумны, чтобы иметь хоть какие-то дела с подобными тварями. Неудивительно, что весь город в опасности. Неудивительно, что организации, подчиненные Святой Инквизиции — такие, как Зона Дня — подвергаются нападениям и уничтожаются. Архивраг уже здесь. Власть Империума близка к краху.
От этих речей я окончательно пала духом. О чем-то подобном я думала в течение последних нескольких дней — но, когда кто-то другой облек мои мысли в слова, я похолодела.
Я перешла к заключительной части рассказа — о появлении пси-проекции, называвшей себя граэлем, и о последовавшей за этим битве, в которой, как я полагала, Юдика и получил ранение.
Но кое-что внезапно отвлекло меня. Я услышала смех. Детский смех, который доносился снаружи.
Как минимум дважды в течение последних нескольких дней этот звук предшествовал началу самых ужасных событий. Я слышала детский смех перед нападением на Зону Дня — и ужас сковал меня холодом. Потом — в коммуне. И во время побоища в медной библиотеке — впрочем, я не была уверена, что детский смех не был игрой моего воображения.
— Здесь есть дети? — резко спросила я.
Элаис Каторз выглядела совершенно ошеломленной.
— Дети? — переспросила она.
— Здесь есть дети? — твердо повторила я вопрос.
— Я… — начала она. Потом недоверчиво покачала головой. — Откуда ты знаешь? Мы были так осторожны….
— Здесь есть дети, мамзель Каторз? — повторила я.
Теперь ее изумление больше походило на тревогу.
— Только одно, — произнесла она. — Только одно дитя. Но я не понимаю, как ты узнала. Тебе кто-то рассказал?
— Я слышу их, — произнесла я. — Я слышу.
Она поднялась. Теперь она была почти в ужасе.
— Падуя, прошу тебя. Мы должны быть очень осторожны. Нельзя тревожить детей.
— Я думаю, нам надо взглянуть на них, — неожиданно произнес Юдика.
Он встал. Его лицо по-прежнему было бледно, он выглядел болезненно и стоял неловко, словно получил сильный удар по ребрам.
Но его глаза горели от переполнявшей его безмолвной ярости.
— Сядьте… — начала Элаис Каторз.
— Нет, — отрезал он.
— Мы думали, ты спишь, Юд, — сказала я.
— Я то отключался, то возвращался в сознание, — ответил он, не отрывая от нее пристального взгляда. — Но я слышал, о чем вы говорили. Ты отлично задавала вопросы, Бета. Такая техника сделала бы честь любому дознавателю. Предлагая ей свою информацию, ты заставила ее много чего рассказать о себе.
Я понимала, что так оно и было. Элаис Каторз настолько изголодалась по новостям из внешнего мира, что утратила всякую осторожность.
— Но, конечно же, — продолжал Юдика. — Ты не задала самый важный вопрос.
— Не задала, — подтвердила я. — Но как раз собиралась.
Элаис Каторз выглядела смущенной и полностью сбитой с толку. Она переводила взгляд с меня на Юдику и обратно.
— Ч-что? — не понимала она. — Что?
— Главный вопрос, мамзель Каторз, — произнесла я, — состоит в том, почему вы так хорошо информированы? Откуда вы знаете то, что знаете?
Внезапно ее лицо стало непроницаемым, она стиснула зубы. Было видно, что она по-настоящему разозлилась.
— Вы даже не представляете, с кем имеете дело, — произнесла она.
— В точку, — подтвердил Юдика. — Поэтому мы и спрашиваем.
— Я позову слуг. Они….
Лайтберн взвел курок своего пистолета Ламмарка. Спусковой механизм издал громкий металлический щелчок.
— Я вот думаю — не больно-то это крутая идея, — сообщил он.
Шадрейк внезапно заволновался. Его тревожное восклицание пробудило дремавшую Лукрею. Проклятый быстрым движением наставил на художника пистолет.
— Сиди ровно, где сидишь, — скомандовал он. Шадрейк весьма проворно повиновался.
— Ну что ж, посмотрим на это дитя, — объявил Юдика.
— Вы не можете! — почти выкрикнула Элаис Каторз. — Трон Терры, вы сошли с ума? Дети…
— Посмотрим на него, — повторила я. — А потом вы объясните, чем вы здесь занимаетесь, что из себя представляете, расскажете, откуда знаете то, что знаете, и каковы ваши намерения относительно нас.
— Вы не должны беспокоить никого из детей, — заявила Элаис Каторз.
— Вот это точно ни к чему, — подхватил Шадрейк, его голос дрогнул от неподдельного ужаса.
Я снова услышала смех; казалось, он доносился снаружи. Леденящий ужас снова сковал меня.
— Думаю, у нас нет выбора, — заключила я. — Покажите его нам.
Элаис Каторз подхватила позолоченный канделябр, и повела нас в холл. Ее движения выглядели довольно нервными. Одной рукой она поднимала подсвечник, другой — поддерживала длинный трен своего платья. Мы шли следом. Юдика и я следовали за ней по пятам. В руке Юдики был лазерный пистолет, который он наставил на мамзель Каторз, а я — держалась рядом, помогая ему идти. Я даже не взяла с собой кутро, захваченный в базилике.
За нами следовали встревоженный Шадрейк и ошеломленная Лукрея. Замыкал шествие Реннер Лайтберн, подгонявший этих двоих, держа их на прицеле.
В поместье Лихорадка царила тьма. Было уже поздно. Несколько слуг появились перед нами, привлеченные нашим движением, но Юдика недвусмысленно дал мамзель Каторз понять, что нам не нужны посторонние.
Она приказала им вернуться восвояси, и они подчинились.
Мы шли через холл, половицы скрипели под нашим весом. Лукрея заговорила, стала задавать вопросы, но Лайтберн приказал ей умолкнуть.
Темнота казалась неестественно-плотной. За стенами старого дома ночь укрыла черные деревья, сплетя их ветви в вуаль непроницаемой тьмы. Мы слышали, как ветки царапают по крыше и оконным стеклам под порывами ветра с болот, раскачивавшего невидимые во мраке деревья. Звук был словно от полчищ крыс, покидающих гибнущий в пучине корабль. Или словно маленькие дети играют в догонялки в комнате, расположенной этажом выше.
Мы подошли к закрытым двустворчатым дверям. При свете свечей было заметно, насколько они старые — потускневшие медные ручки, потертые и поцарапанные наличники.
— Открывайте, — приказал Юдика. Ему стоило немалого напряжения держаться прямо — и от этого он снова раскашлялся. Я вздрагивала каждый раз, когда слышала колючее статическое потрескивание, исходящее из его горла.
— Констан? — произнесла Элаис Каторз. Лайтберн позволил пьяному художнику выйти вперед. Он вытащил из кармана плаща большой тяжелый ключ и отпер двери. Мы вошли внутрь.
— Aula magna[3], — произнесла она.
За дверями располагалось большое просторное помещение. Я вообразила, что когда-то это был банкетный зал или официальная столовая, где проводились приемы — но сейчас большая часть мебели, включая и большой банкетный стол, отсутствовала. Именно здесь хозяева имения хранили работы Шадрейка.
