Дэн Абнетт - Сожжение Просперо
Постепенно начали собираться воины Тра. Все они были облачены в шкуры и кожаные одеяния. Они были тенями с мордами животных, призраками в масках. Хавсер чувствовал резкий нефтяной запах мёда. Мёда было очень много. Вокруг незаметно передвигались трэллы в рогатых шапках и длинных рваных плащах из лоскутов кожи, снова и снова наполняя чаши воинов. Они также принесли корзины с сырым мясом, чтобы подпитывать ускоренный метаболизм астартес.
Застучали барабаны, хотя в них не было единого ритма. Казалось, для барабанщиков было делом чести не попадать в такт с другими инструментами. Грохоча одновременно с грубыми свирелями и трубами из костей и рогов, барабаны предназначались для шума, своего рода бури антимузыки. Некоторые инструменты представляли собой обручи из дерева или кости, либо даже разогретых и согнутых клыков, с натянутой между ними кожей. Другие были гигантской рыбьей чешуей или же пластинами прокованного металла, которые, как позже понял Хавсер, являлись частями вражеской брони, взятых в качестве трофеев. Эти барабаны звенели, словно цимбалы[135] и систры[136].
Ни о какой субординации не было и речи, воины подходили к костру и оставляли подношения в пепле. Они клали бусинки или небольшие трофеи, когти и рыбьи зубы, небольшие фигурки из костей и воска, а также панцири, покрытые вычурным узором и украшенные перьями морских птиц. Оставив дар, Волки набирали горсть пепла, снимали маски или весь головной убор и наносили на лица знаки. Найот Плетущий Нити, лицо которого было скрыто под маской с двумя огромными зимне-черными рогами, стоял у огня и следил за действом. С некоторыми воинами он беседовал и, коснувшись плеча, собственноручно наносил им узоры. Иногда он делал это пеплом, иногда красной пастой на бровях или под глазами.
— Что я должен оставить? — спросил Хавсер.
Фит Богобой сидел рядом, вгрызаясь в кусок мяса. Хавсер чуял металлический запах крови, от которого сводило живот.
— Ты можешь оставить ему сказание, этого достаточно, — ответил Богобой. – Но жрецу следует тебя пометить.
— У меня плохое предчувствие, — начал Хавсер.
— Какое? — спросил Ойе, сидевший с другой стороны от скальда.
— Что это закончится принесением меня в жертву Длинному Клыку.
— Хьолда! – рассмеялся Ойе. – Некоторым эта идея может понравиться.
— Здесь этого не нужно, — вытерев рот, сказал Богобой, — но если хочешь, я поговорю с ярлом.
Хавсер хмуро взглянул на воина.
— Думаешь, мы виним тебя в смерти Длинного Клыка? — спросил Богобой.
Хавсер кивнул.
— Это не так, — ответил воин. – Иногда вюрд забирает, а иногда отдает. Некоторые вещи кажутся важнее других, хотя это и не так. Другие же вещи кажутся менее значимыми, но на самом деле они важнее прочих. Не ты отнял у нас Длинного Клыка. Просто пришло его время. А ты дал Стае то, за что она благодарна.
— Например?
Богобой пожал плечами.
— Меня.
— Ты высоко себя ценишь, Фит из аскоманнов, — сказал Хавсер.
— Не в этом дело, — ответил Богобой. — Но я полезен, полезное оружие. Я не раз хорошо послужил ярлу и Стае. Меня бы здесь не было, не будь этого предначертано. Но меня бы здесь не было, не упади ты с Вышнеземья той весной.
— Значит, для тебя я не был дурной звездой?
— Никто из нас не попал бы сюда, не будь этого предначертано, — произнес Богобой. – Понимаешь, к чему я веду?
— Думаю, я здесь лишь по вашей милости.
— О чем ты?
— Думаю, что я здесь лишь потому, что вы не знаете, что со мной еще можно сделать, — сказал Хавсер.
— О, мы очень даже знаем, что с тобой еще можно сделать, — будничным тоном ответил Ойе, вгрызаясь в мясо.
— Не обращай на него внимания, — произнес Богобой. — Смотри, они уже заканчивают. Вставай, скальд, покажи нам свою ценность, и ты поймешь, что находишься здесь не по нашей милости.
Возле каждого входа в трюм воины Тра высекли пластсталевыми топорами символы-обереги, похожие на тот, который нанес Медведь в ремонтном доке. Теперь отсек будет запечатан до самого окончания церемонии. Антимузыкальный шум достиг своего пика и умолк.
Хавсер приблизился к огню.
Волчий жрец Найот Плетущий Нити высился над ним подобно вожаку саенети. Его рогатую голову озаряло пламя. Несмотря на потрескивающий костер и лезущий в горло дым, Хавсеру было холодно. Дрожа в своем нательнике, он подтянул к горлу шкуру, подаренную Битуром Беркау. Кто-то, возможно жрец, бросил в огонь стручки и сушеные листья, и воздух наполнился неприятным приторным запахом.
— Назови себя, — приказал Найот Плетущий Нити.
— Ахмад Ибн Русте, скальд Тра, — ответил Хавсер.
— Что ты принес к очагу?
— Сказание об Улвуруле Хеороте, прозванном «Длинный Клык», как то требует мое призвание, — сказал Хавсер.
Жрец кивнул и нанес на щеки Хавсеру серую пасту, затем он наклонился к нему, держа в руках небольшую трубочку из полой рыбьей кости. Хавсер едва успел зажмуриться, прежде чем Найот Плетущий Нити прыснул черной краской прямо ему по глазам.
У Хавсера потекли слезы, но, тем не менее, он повернулся к окружившей костер роте со всей смелостью, на которую только был способен. Он пытался успокоить дыхание, пытался не забыть о темпе и модуляции голоса. У него пересохло в горле.
Скальд уверенно и повелительно вытянул руку. Один из трэллов тут же вручил ему чашу. Хавсер выпил, даже предварительно не проверив, что это не мёд. Все было в порядке. Трэллы знали о его биологических возможностях и не хотели случайно отравить.
Хавсер глотнул еще раз разбавленного вина, прополоскал рот и вернул кубок обратно.
— Первое сказание, — произнес он, — история Олафера.
Олафер поднялся со своего места посреди одной из групп и кивнул, подняв чашу. Раздались одобрительные возгласы.
— На Прокофьеве, — начал Хавсер, — сорок великих лет назад Олафер и Длинный Клык сражались с зеленокожими. Суровая зима, темное море, черные острова, где не счесть зеленокожих было, что гальки на берегу. Тяжелая битва. Тому, кто там был, вовек не забыть ее. В день первый…
Одни части сказания приветствовали восторженным ревом, другие же мрачным молчанием. Некоторые вызывали смех, а иные вздохи горя и сожаления. Постепенно скальд вошел во вкус и начал понимать, какие обороты работают хорошо, а какие не вызывают ни малейшего впечатления.
Он совершил ошибку лишь единожды, когда в очередном сказании описал поверженных врагов как «пиршество для червей».
Кто-то прервал его. Огвай.
Ярл поднял руку, украшенную тяжелыми кольцами. Его озадаченный вид подчеркивал массивный пирсинг в нижней губе.
— Что это за слово? — спросил он.
Хавсер понял, что ни один из Волков не знает слово «червь». Почему-то он перешел с ювика на низкий готик.
Это было тем более странно, поскольку название червя на ювике он знал прекрасно.
— Ааа, — кивнул Огвай и сел обратно. – Теперь ясно. Почему же ты сразу так не сказал?
— Прошу прощения, — произнес Хавсер. — Я проделал длинный путь и собрал слов столь же много, сколь и историй.
— Продолжай, — сказал Огвай.
Хавсер продолжал. Он делал перерывы, когда ему это советовали, и спал по нескольку часов кряду, пока воины пили мёд и разговаривали. Иногда вновь начинался бой барабанов и антимузыка, и тогда некоторые Волки танцевали яростный антитанец – дикое, бешеное, экзальтированное безумие, походившее на одержимость или виттову пляску[137]. В отсеке стало настолько жарко, что когда его звали, Хавсер выходил к очагу уже без шкуры.
Это было испытание на выносливость. Он ел все, что приносили эму трэллы, и старался как можно больше пить. Казалось, все истории, даже самые короткие и обрывочные, проходили сквозь всю жизнь Длинного Клыка, словно узор из узелков. Чтобы поведать все четыреста тридцать два рассказа, требовалось немало времени.
Последним станет сказание о смерти Длинного Клыка, которое будет состоять из воспоминаний Хавсера и Йормунгндра Два Клинка. Скальд знал, что когда дойдет очередь до него, он уже будет очень уставшим.
А еще он знал, что это сказание должно быть лучшим.
До него оставались еще больше шестидесяти историй, когда Огвай встал. Перерыв окончился. Эска разбудил Хавсера. После очередного безумного грохота барабаны несколько поутихли, и танцоры со смехом повалились на палубу, тут же схватив чаши с мёдом.
— Что происходит? — спросил Хавсер.
— Часть поминок – выбор преемника, — ответил Эска.
В Тра было несколько воинов, обладавших способностями, как у Длинного Клыка. Все они служили руническими жрецами, но теперь один из них должен стать старшим.
Они вышли вперед и опустились на колени вокруг Огвая. Расчесанные на прямой пробор волосы обрамляли лицо ярла, словно черные потоки. Он был обнажен до пояса. Запрокинув голову, Огвай вытянул руки и стал разминать плечи и шею. Его белоснежную кожу покрывал узор из серого пепла. Как и у Хавсера, на глаза Огвая была нанесена черная краска.
