Елизавета Дворецкая - Ведьмина звезда, кн. 2: Дракон Памяти
Хагир открыл глаза и встал, чувствуя, что справился с наваждениями. На полянке начало темнеть, лишайники и мхи уже не сверкали яркими живыми красками. Только вода в «пивном котле» кипела так же бодро и неукротимо.
Дагейда сидела на своем камне, подобрав ноги, глаза ее сверкали на бледном лице, взгляд их заклинал. Но Хагир был защищен от ее чар. Сжавшаяся в комок Дагейда показалась вдруг похожей на сердце, заключенное в огромном теле Медного Леса. Мерещилось, что он даже слышит биение этого сердца, торопливые возбужденные удары, глухие, как из-под земли… И стволы деревьев вокруг трепещут в лад этому биению, и скалы содрогаются, и валуны с моховыми покрывалами… И вот уже Хагир видит, что в каждом стволе, в каждом камне есть свое собственное сердце, тысячи сердец бьются в лад, и кровь корней и камней разливается по скрытым жилам, кора и каменные покровы невидимо вздымаются. Тысячи глаз следят за человеком, тысячи ушей чутко ловят любое его движение, тысячи рук готовы протянуться… Огромные силы напрягались в последней попытке зачаровать его и слить с собой; вот уже его ноги пускают корни в землю, а кожа твердеет и становится бесчувственной. Сам он – как дерево, одно из многих деревьев здесь, несокрушимо сильный в общем строю и невесомо слабый сам по себе…
Нет, у него есть другой строй и другой кровный круг – череда предков, которые вывели его из тьмы, и потомков, которые ждут, когда он сам протянет им руку и поведет их. Эти руки вывели Хагира из-под власти чар; он повернулся и быстро пошел прочь. Дорога угадывалась сама собой: сейчас, когда Медный Лес приоткрыл ему свое тайное лицо, он узнавал каждый камень и каждое дерево. Здесь я проходил, а здесь нет… повернуть туда, мимо этих кустов… Наверное, так проходит по лесу она – узнавая всякое дерево, как собственную мысль, и потому ничего не путая.
Конь стоял у того камня, где Хагир впервые увидел Дагейду. Взяв его за повод, Хагир пешком прошел за камень, и на этот раз никакой невидимой стены на пути не оказалось. Тогда Хагир вскочил в седло и поехал вверх по склону к перевалу Троллиного Седла, а оттуда, казалось, уже рукой подать до живых людей, до побережья, до родичей и друзей. О неудаче своей поездки к Вигмару Лисице Хагир сейчас не помнил, его переполняло горячее гордое чувство победы. Теперь он узнал, что владеет сокровищем, которое делает его сильнее ведьмы Медного Леса.
До Праздника Дис оставалось немного времени, но Бергвид все же решил не дожидаться его в усадьбе Тингваль.
– Боги призвали меня не для того, чтобы я целыми годами жил в гостях, даже и у родичей! – заявил он Хельги хёвдингу, который просил его задержаться подольше. – Квиттинг ждет меня! Я должен охранять мою землю от фьяллей, а как раз весной они снова начнут ходить мимо нас. Я поклялся, что никого из них не отпущу живым, если боги не лишат меня победы!
Он всегда так выражался – возвышенно, но местами нескладно.
Против этого благородного намерения даже гостеприимный Хельги хёвдинг ничего не мог возразить. И никто в его семье не стал уговаривать молодого героя: Даг и Борглинда уже от него устали. «Ему трет шею рабский ошейник! – заметил как-то Даг жене. – Иначе, понимаешь, он не старался бы задрать нос выше корабельного штевня!»
Бергвид двинулся на юг с четырьмя кораблями: кроме «Змея» и «Кабана» его «Златорогого» сопровождал «Ястреб» Яльгейра сына Кетиля. С Гельдом плыли Тюра с дочкой и кое-кем из челяди, кто попросился с ней в дом ее мужа. Всего набралось человек восемь, и Гельд не считал, что его слишком обременяют. Хагир втайне завидовал веселой невозмутимости, с которой Гельд сносил насмешки Вебранда и Бергвида над «курятником» на корабле: Гельд Подкидыш умел делать все так, как сам считал нужным, и никогда не стыдился и не злился, если чье-то мнение о его делах расходилось с его собственным.
Бьярта с детьми и частью домочадцев осталась в Тингвале: Тюра звала сестру с собой в свой новый дом, но гордая вдова Стормунда Ершистого ни за что не хотела покидать родной полуостров, твердо, с каким-то упрямым ожесточением веря, что скоро фьялли будут изгнаны навсегда и она сможет вернуться домой.
К вечеру ветер утих, волны были небольшие, и четыре корабля медленно шли на веслах вдоль берега. День сильно удлинился, и это бодрило, внушало впечатление, что для всего задуманного есть много-много времени впереди, но все же близился вечер, следовало задуматься о ночлеге. По уверениям всезнающего Гельда, большой усадьбы поблизости не имелось, лишь несколько рыбачьих избушек. Ему очень хотелось устроить своих женщин под крышей, но Бергвид предпочитал ночевать на берегу.
– Я не какой-то там рыбак, чтобы давиться дымом! – говорил он.
После жизни среди челяди ночлег с дружиной под открытым небом, возле боевого корабля, все еще был для Бергвида удовольствием. Гельд уже подумывал отделиться от «войска» и позаботиться о себе самому, когда Яльгейр с кормы идущего первым «Ястреба» замахал руками: нашел! Впереди виднелась низкая прибрежная площадка, за которой на пригорке темнел прижавшийся к скале серый бревенчатый домик. На кольях сушились растянутые сети, волны слизывали с песка остатки чешуи и требухи от вычищенного днем улова.
Хозяева избушки попрятались, завидев несколько больших кораблей с вооруженными дружинами на борту. Корабли пристали, хирдманы потянули их на берег, Гельд пошел вверх по откосу к избушке. Нет, добрым людям незачем волноваться, им не причинят вреда или обиды. Он просит устроить на ночь под крышей только восемь человек женщин, стариков и детей, они могут спать на полу, тюфяки и одеяла у них с собой, а за место на лежанке для своей жены с девочкой он готов заплатить отдельно.
– Какая хорошенькая у тебя девочка! – приговаривала успокоенная хозяйка, когда Тюра разматывала с головы Асты два платка и утирала ей промокший нос. – И так похожа на отца…
Вскоре Гельд уже рассматривал у огня куски янтаря, которые хозяйские дети во множестве находили на песке после бурь, отбирал пригодные для перепродажи и обработки, взвешивал на маленьких весах, для расплаты его люди несли с «Кабана» куски цветной ткани и мешочки ржи, особенно ценимой весной, когда осенние запасы кончаются. Между делом Гельд расспрашивал семейство рыбака, что они думают насчет фьяллей и пойдут ли в поход, если до них доберется «ратная стрела». Он везде об этом расспрашивал. И везде его спрашивали в ответ, кто из знатных людей возглавит поход. Имя Бергвида пока что никому ничего не говорило: его историю выслушивали с любопытством и простодушным восхищением перед всем чудесным, но присоединиться к нему высказывали готовность немногие.
Хагир теперь уже старался не присутствовать при этих разговорах: его мучил какой-то тайный стыд. Порой на него накатывало ощущение, что они, взрослые мужчины, играют в войну, как дети. Он вспоминал, что враг у них отнюдь не воображаемый и не понарошку, что землю квиттов грабят всерьез и убивают их всерьез, но чувство серьезности затеянного дела возвращалось не сразу. Хагир сам стыдился этих приступов неуверенности, боялся их, как топких мест в болоте, и никому о них не рассказывал. Дракон Памяти помогал ему воспрянуть духом, но при этом Хагир помнил: войско из кубка не выскочит, биться за честь и свободу им предстоит самим.
Стемнело, море было почти спокойным, только холодные порывы ветра с гор трепали пламя костров. Кое-кто из хирдманов уже спал, многие разговаривали, кто-то пел вполголоса. Яльгейр Одноухий и Халльгард сын Халльгрима играли в кости возле самого большого костра.
– Ой, смотрите, к нам девочка идет! – радостно воскликнул кто-то из хирдманов у крайнего костра. – Ты откуда, малышка? – крикнул он куда-то в темноту. – Не замерзла? Иди к нам, погрейся!
– Тебе, Хард, мерещится! – посмеивались вокруг. – Давно не видел девочек? Откуда ей тут взяться?
Но, смеясь, многие заметили, что кто-то действительно приближается. Вдоль берега кто-то шел, раздавался чуть слышный скрип шагов по мерзлому песку… или просто шумит волна… То ли человеческая фигура идет из темноты, то ли дрожат неверные тени от лунного света, что падает сквозь рваные облака… Хирдманы моргали, щурились, трясли головами: возникало ощущение сна. Вот только как они попали в этот сон, когда и где уснули?
Кто-то, смутно похожий на тень от черной ночной птицы, приближался по самой границе песка и воды. Хагир, щурясь и вглядываясь в темноту, шагнул вперед. Вдоль спины скользнул холодок: память отозвалась на знакомое ощущение. Сердце холодело и при том билось сильнее, как будто само боялось и хотело убежать от опасности.
Нет, это была не тень и не морок: теперь уже ясно слышался легчайший скрип песка и камешков под чьими-то ногами, ветер с моря раздувал чьи-то длинные волосы, и от этого ночной гость походил на летучую мышь с распростертыми крыльями… Хагир испытывал немыслимую смесь чувств: странное удовлетворение оттого, что встреча в сердце Медного Леса ему не померещилась, тревожное ожидание, недоверие и даже страх, что она может выходить из своего живого царства. Или ее владения не кончаются у перевала Троллиное Седло, а простираются до самого моря? Так или иначе, но она здесь, трепет и ужас, сердце Медного Леса, душа камней в человеческом теле. С чем она пришла?
