Елизавета Дворецкая - Ведьмина звезда, кн. 2: Дракон Памяти
Хагир молчал, пытаясь осознать все это. Пока он понял одно: Вигмар Лисица не пойдет воевать, потому что считает войну безнадежной, и находит этому какое-то законное и естественное объяснение.
– Сейчас все со всеми воюют, но никто не одерживает побед, – добавил Вигмар. – Благородные люди поднимают оружие на фьяллей, подлецы – на тех, у кого есть что отнять. Но все это – волны отлива. Я ни во что не стану вмешиваться.
– Но почему же вы воевали тогда, пятнадцать, семнадцать лет назад? – спросил Хагир. И здесь то же самое: ему требовался тот Вигмар, что был пятнадцать лет назад, а его больше нет! – Разве тогда нельзя было терпеть? Ведь война только что началась, земля еще не была так разорена.
– Во-первых, ждать разорения не многим лучше, чем на деле его пережить. А во-вторых, мы были другие. Было больше гордых и смелых людей, которых в тех же битвах и перебили. Мы были моложе, я и твой родич Ингвид.
– Ему было за сорок! Столько, сколько тебе сейчас!
– Он в сорок был душой моложе, чем ты в двадцать пять! Ты вырос на поражениях и оттого никогда не был по-настоящему молодым! Ты гордишься только прошлым своего рода и оттого постоянно ощущаешь себя ограбленным, ущемленным, униженным! А мы видели свою силу в настоящем, мы были горды, были готовы умереть, но не отступить! Свои поражения мы считали случайными. Наш отлив начинался, но мы еще этого не знали. А нынешние люди знают, все до единого. Наши души лежат сейчас на самом дне. Трепыхаясь, они обманывают сами себя и втайне об этом знают. Они сломаются от первого же удара, потому что сами в себя не верят. И только потом, позже, их начнет потихоньку выносить обратно наверх. И когда они вынырнут со дна, тогда ты сам об этом узнаешь. И тогда не ты ко мне приедешь, а я к тебе. Вместе со всеми сыновьями, кому исполнится уже двенадцать лет. А пока… Послушай меня: отправляйся в Нагорье, вышвырни оттуда этого подлеца, прости, твоего родича Гримкеля, который своей жизнью только позорит нашу землю, – на это я тебе с удовольствием дам людей! Возьми в свои руки хозяйство, плавь железо, женись и расти сыновей. Я даже готов отдать тебе мою дочь, если ты подождешь ее еще года три-четыре. И вот тогда лет через пятнадцать-двадцать мы повоюем как следует. Ты, я, Даг Кремневый, Асольв Непризнанный и еще много, много людей.
Хагир молчал. Он не спорил: Вигмар твердо верил, что только этот путь и приведет Квиттинг к нескорой, но верной победе. Но и согласиться он не мог: его душа стремилась к немедленной мести за Острый мыс и Березняк, тяжесть его сердца могла быть облегчена только напряженным горячим действием. Он не сможет носить эту тяжесть еще двадцать лет.
– Не уговаривай его, – сказала Вигмару жена, красивая светлокожая женщина лет тридцати пяти. Все это время она сидела поблизости с прялкой и внимательно слушала разговор, не вмешиваясь. – Что для тебя хорошо, то ему не подходит. Про твои приливы и отливы слишком грустно слушать: он не виноват, что его молодость, лучшее время, пришлась на отлив. Понятно, что он любой ценой хочет превратить его в прилив.
– Но это глупо! – с воодушевлением воскликнул Вигмар, и Хагир вдруг поверил, что тот когда-то был молод и неукротим. – Идти против потока то же самое, что среди зимы ломать лед на реке, не дожидаясь, чтобы сам растаял! Весна придет в свое время, и не раньше. Так заведено. И хоть ты бейся головой о каждый встречный камень, это не поможет. Надо пережидать и стараться понести как можно меньше потерь. Сохрани корабль, и тогда поплывешь гораздо быстрее, как только ветер сменится. А грести против бури значит переломать весла, опрокинуть корабль и самому не дожить до попутного ветра. Может быть, имеет смысл не рвать паруса, а переждать. А попутный ветер непременно подует, это так же неизбежно, как весна после зимы. Хотя, может быть, ты к тому времени слегка поседеешь. Но тогда Великанская весна достанется твоим детям. Лучше радоваться за них, чем сокрушаться за себя. Позаботься пока, чтобы они у тебя были.
Хагир опять промолчал. Он уже говорил, что ради счастья детей надо что-то сделать. Но что толку в словах, если битвы Вигмара уже позади? Когда-то он сделал все, что мог. Теперь черед за другими.
– Ничего не наладится само собой! – убежденно сказал Хагир. – Может, ты и прав насчет приливов и отливов, но, мне думается, ветер с неба посылает орел, а в нашей жизни ветра и течения создаем мы сами. Надо что-то делать, чтобы что-то сделалось.
– Пусть каждый делает то, на что у него хватит сил, – мягко и немного грустно подсказала хозяйка.
Вигмар двинул бровями: делай как знаешь, я тебе не воспитатель.
– Наверное, каждый должен пережить свои битвы, – сказал он. – Я своих хлебнул по горло, и кто я такой, чтобы отговаривать тебя от твоей доли? Надо же и тебе запастись гордыми рассказами для будущих сыновей!
Он потрепал по рыжеватому затылку одного из младших, лет шести-семи. Хагир подавил вздох.
– Я имел в виду не это, – произнес он. – Конечно, я не прочь прославиться, но я отлично знаю, какой ценой слава достается, и ради одной славы не повел бы людей на смерть.
– Я это все понимаю. Но твое желание во что бы то ни стало действовать есть то же тщеславие, желание нравиться самому себе и иметь право на гордость. Впрочем, не будем больше спорить. Я тебя понял, а ты меня поймешь, когда немножко подумаешь.
Вечером в усадьбу приехали родичи Вигмара: Тьодольв сын Вальгаута с дружиной и тремя сыновьями-подростками, Гейр сын Кольбёрна, очень похожий на хозяйку, с четырьмя сыновьями, чьи имена представляли собой набор оружия в дополнение к отцу.[13] Хагир снова пересказал свои новости насчет Бергвида, и Вигмар ничуть не мешал ему повторять все те доводы и призывы, которые не шли у него из ума. Но никто из старших не высказался за поход. У подростков в глазах блестело увлечение, но даже мальчики держались с независимым достоинством.
– Зачем нам какие-то побережья? – услышал Хагир обрывок речи кого-то из сыновей хозяина, кажется, все того же Хроара. – Мы здесь получше любого конунга.
Хагиру вспомнился Бранд Угольщик, который тоже хотел править захваченным в глуши куском земли, как конунг, и убил Ингвида Синеглазого, который мог ему помешать. Помешать Вигмару не так легко, поэтому он пока не имеет надобности в чьих-то смертях. Но, если такая надобность возникнет, его рука не дрогнет. Других конунгов ему не нужно, и Бергвид сын Стюрмира для него пустое место. Он привык полагаться только на себя, и у него хватит сил выжить в одиночку. А что делать тому, кто один не справится?
На обратном пути Хагир не торопился: стыдно возвращаться ни с чем. Гельд и Даг скажут «мы тебе говорили», а Бергвид презрительно усмехнется, что, дескать, от разных там Лисиц и нечего было ждать добра. Но еще сильнее Хагира мучило внутреннее сомнение. Временами оно завладевало им так полно, что о стыде и обиде за неудачу он совсем забывал и нарочно придерживал коня, чтобы дать себе время справиться с этим сомнением. Он старался прогнать его, задавить, но рассуждения Вигмара о приливах и отливах в жизни народа, его убеждение, что сейчас квитты не способны ни на что стоящее, притаились где-то в глубине и потихоньку подтачивали его решимость. Вигмар Лисица – очень храбрый, решительный, умный и дальновидный человек, так говорили все, кого Хагир уважал: и Гельд, и Даг, и Ингвид Синеглазый. И если он отказывается от похода, то, выходит, сама судьба против. Но сердце Хагира не хотело признавать поражение еще до битвы. «Значит, это не его битва! – упрямо думал он по пути. – Значит, она моя».
Когда впереди показались две вершины Троллиного Седла, Хагир простился с провожатыми, которых ему дал Вигмар Лисица, и двинулся дальше один. Он ехал по дну узкой, довольно длинной долины, где росло немножко тонких осин и взъерошенных елей и отовсюду торчали серые выступы гранита, то присыпанные землей, то прикрытые мхом.
Вдруг выше, на горном склоне впереди и чуть в стороне, мелькнуло что-то живое; Хагир вздрогнул, быстро глянул и успел различить очертания мелькнувшего зверя. Зверь был так огромен, что скорее следовало принять его за тень, за видение, за игру света на серой гранитной скале. Похоже на волка, но не бывает волков размером с медведя! Хагир высвободил из петли копье и держал его наготове. Конь беспокоился.
Внимательно оглядывая склон, Хагир стал подниматься к перевалу. Впереди виднелась россыпь валунов, между которыми торчали рыжие ветки можжевельника. Подъехав шагов на десять, Хагир вдруг заметил, что на одном из валунов сидит маленькая женская фигурка. Она возникла так внезапно, что он вздрогнул и впился в нее взглядом. Маленькое бледное личико выглядывало из копны спутанных рыжих волос, таких длинных и густых, что они почти прикрыли ее всю. Окутанная волосами и одетая в серую косматую накидку из волчьего меха девушка почти сливалась с серым гранитом и рыжим можжевельником, и Хагир напряженно вглядывался: да есть ли там человек, или взгляд обманывают дрожащие можжевеловые ветки?
