Шимун Врочек - Легионы просят огня
И полное отсутствие чувства самосохранения.
Полуголые германцы бросились на железный строй легионов, радостно вопя и скалясь…
«Ти — ваз! Ти — ваз!»
Добежали.
И два наших легиона поминай, как звали.
Варвары ничего не боялись. Словно германцам было все равно. Словно они уже были мертвые.
Забавное совпадение: они пришли с Севера.
А вход в Преисподнюю, как известно, находится где‑то там…
Тевтоны и кимвры, два германских племени, здорово нас тогда потрепали.
И только Гай Марий сумел справиться с ними. Чуть позже — Юлий Цезарь. И дальше — Друз, прозванный Германиком. Получается, для достойного отпора германцам понадобились таланты двух великих полководцев и одного незаурядного!
А спустя несколько лет на север пришли мы. В ответ.
— Я все сделаю, — Эггин язвителен. — Любые ваши пожелания, легат. Не стесняйтесь.
Вот сукин сын, повторяю я мысленно.
— Можете идти, префект.
* * *В палатке Нумония Валы, командира Восемнадцатого легиона — гости. Сегодня у нас дружеская попойка. Варвары там, не варвары, а выпить надо.
Горят светильники. Мраморные философы выглядят в этом свете еще угрюмее. Губастый Сократ глядит перед собой слепыми глазами. Он бы уж точно не отказался промочить горло!
— Гай, — окликают меня.
— Позвольте представить, легат, — говорит Нумоний. — Это Понтий Пилат, префект конницы из Пятого Македонского. За искусство в обращении с оружием его прозвали Золотое копье. Здесь он по поручению своего командира.
— Легат, — кивает Пилат. Среднего роста, крепкий. С умными — даже слишком — глазами. На руке префекта я вижу золотое кольцо всадника. Сколько Понтию лет? Девятнадцать, двадцать? Несмотря на молодость, у него лицо настоящего солдата.
Пятый Македонский. Хороший, говорят, легион.
— Префект, — говорю я. — У меня к вам просьба. Недавно в ваш легион отправился один из моих солдат. Возможно, вы его знаете… Оптион Марк по прозванию Крысобой. Думаю, его нетрудно узнать. Он — настоящий великан.
Пилат медлит, затем кивает. Его серо — желтые, звериные глаза внимательно рассматривают меня.
— Кажется, я его знаю. Я прослежу за его судьбой, легат.
Он похож на честного человека, поэтому я киваю тоже.
— Хорошо. Спасибо.
Пока мы обсуждаем новости из Паннонии, появляется новый гость. Варвар. Здоровается с хозяином, кивает нам, как равным. Смешно.
— Кто это? — спрашивает Пилат. Нумоний Вала морщится. Подозреваю, что варвар явился без приглашения. Впрочем, если германец пьет вино, а не пиво, это терпимо.
Вошедший — седоватый, грузный, но все еще очень крепкий мужчина. Одет со спокойной роскошью, как варвар. Зато манерами подражает римлянам — сдержанный и холодный. Он даже вполне убедителен в этой роли…
Но рядом с Арминием, царем херусков, впечатления не производит.
Нет.
Нумоний пожимает плечами:
— Это Сегест, царь хавков. Наш основной — помимо Арминия, царя херусков — союзник здесь, в Германии. Его народ один из самых многочисленных. Хавки — серьезная сила, префект.
Пилат медленно кивает.
— Я понимаю. А рядом с ним кто?
Поворачиваю голову, моргаю. Арминий!
Они едва не сталкиваются плечами. Смотрят друг на друга — молча. Затем Арминий с Сегестом, не обменявшись и кивком, расходятся в разные стороны. Воздух между ними словно покрылся коркой альпийского льда.
— Легаты, — Арминий подходит к нам. — Префект.
— Выпьете, царь? — предлагает Нумоний Вала. Арминий — один из немногих варваров, которых легат Восемнадцатого уважает.
* * *— Конечно, я царь. Rex.
Голос Арминия рокочет низко и приятно, латынь грамотна и изящна. И только легкий варварский акцент выдает провинциала. Ставил Луций себе произношение или так получилось само, из‑за долгой жизни в Германии? Не знаю.
— Я — царь, которого выбрали общим собранием народа. Конечно, я достоин этого по происхождению — мой род богат и знаменит, но этого мало. Царя должны признать воины. Когда я вернулся из Паннонии с трофеями и славой, мужчины херуски, имеющие право носить оружие, избрали меня царем. Они прокричали мое имя трижды и подняли меня на щит. Так я возглавил свой народ.
«Сколько же воинов было на том собрании? Несколько тысяч?», думаю я. Херуски большое племя. Тьфу, проклятье! Луций — Арминий убедителен настолько, что даже я начинаю ему верить…
— А если собрание решит выбрать другого царя? — спрашивает Пилат.
Арминий пожимает плечами, улыбается.
— Тогда что вы сделаете? — Пилат не собирается отступать. Упорный малый.
— Он подчинится желанию своего народа, — говорит Нумоний Вала. — Верно, префект?
— Так и есть, — кивает Арминий. — Легат совершенно прав. Как у вас, римлян, говорится? Если таково желание моего народа, то я умываю руки.
Пилат медлит.
— Я считаю это… не совсем правильным.
— Как и я, префект… Как и я.
Мы смеемся.
Арминий прощается и уходит.
— Какой интересный человек. Он мог бы быть консулом, — говорит Пилат. — Жаль, что он родился варваром.
Чудовищное обаяние все‑таки у моего братца. Даже на человека, который его впервые видит, Луций произвел сильное впечатление.
К глубокой ночи некоторые из нас плохо стоят на ногах. Но префект конницы из Пятого Македонского — крепкий парень. Он еще пытается философствовать.
— Когда власть избранных заменяют властью толпы… — и Пилат качает головой. Рассказ Арминия явно не дает ему покоя.
— Не дай боги вам когда‑нибудь столкнуться с желаниями толпы, префект, — замечает Нумоний. По легату Восемнадцатого трудно понять, сколько он выпил. — Это страшная сила, поверьте. Зря вы ее недооцениваете. Она может заставить вас сделать то, чего сами вы никогда бы делать не стали.
Легат Восемнадцатого точно злится на кого‑то. Отрывисто произносит слова, не глядя на собеседника.
— Вряд ли такое случиться, — Пилат серьезен, но в глазах мелькают насмешливые искорки. — Но если даже случиться, надеюсь, я сумею сделать правильный выбор, легат. Свой выбор.
Мы с Нумонием переглядываемся. Нумоний поднимает бровь. Эх, префект.
Молодость, молодость. Как ты наивна!
Даже я смотрю на его девятнадцать лет свысока.
— Не сомневаюсь, — говорит Нумоний мягко. — Не сомневаюсь.
* * *За окном таверны «Счастливая рыба» медленно синеет сумрак. Однорукий поднимает чашу с вином и нюхает. Ставит на стол, не пригубив. Все как обычно. Тиуториг, беловолосый варвар с ледяными глазами, никогда не пьет. Словно боится, что его отравят.
— Это будет… непросто, — говорит он.
Человек смотрит на Тиуторига в узкие прорези серебряной маски.
— Но возможно?
— Конечно.
— Что ты предлагаешь?
Тиуториг медлит, затем говорит:
— Атакуем здесь и здесь. — Он склоняется к столу и показывает на карте. Она непривычная, но можно приспособиться. — Одновременно отрезаем хвост и голову каравана… Главное, полная внезапность. Затем добиваем тело.
Человек в серебряной маске кивает.
— Хороший план. Только мы кое‑что изменим…
Он говорит. Тиуториг слушает, затем кивает. Так действительно лучше.
— Может сработать, — он чешет культю левой рукой, зевает.
— Вар сделал глупость, отправившись в лес с обозом, — говорит человек в серебряной маске.
— Он еще ее не сделал.
Серебряная маска качнулась. Тиуторигу показалось даже, что она улыбается.
— Сделает. Обязательно сделает.
* * *На следующий день я прибываю в Ализон. Мокрые и раскисшие от ночного дождя улицы. В лужах отражается серое небо. Мне нужно увидеться с Туснельдой.
Знает ли она, кто такой Арминий?
Хороший вопрос.
— На самом деле Рима нет, — говорит Туснельда.
Шорох зелени вокруг нас, запах цветов — последних в этом году, и черное пятно няньки, сидящей на приличном расстоянии — так, чтобы нас не слышать.
Хотя уверен, черная гарпия слышит, как растет трава, и видит не хуже орла.
Я медлю, затем спрашиваю:
— Почему Рима нет?
Она пожимает плечами.
— Потому что его никто никогда не видел.
Волей — неволей мои брови поднимаются. Удивление.
— Я видел Рим, — говорю я.
Она фыркает.
— Ты думаешь, это доказательство, римлянин? Но на самом деле… то, что ты говоришь — не обязательно правда.
В первый момент я хотел рассмеяться, потому что рассуждения ее совершенно детские… или — как это? — варварские, но потом… При всей внешней странности слов Туснельды, звучит это вполне убедительно. Что ж… попробуем отнестись к этому, как к логической задаче. Упражнение в рассуждении о некоей ситуации, которой никогда не было. Мои греческие учителя любили такие игры ума.
