Микенский цикл - Валентинов Андрей
Слепая... Старая слепая женщина на пороге неведомого святилища. Жрица, конечно. А ведь любят ее девчонки! Вон, окружили, руки худые тянут...
Шагнул я ближе. Хрустнула ветка под ногой.
– Ой, чужой! Чужой! Светлая! Светлая! Защити!
И – врассыпную. Замелькали босые пятки. Усмехнулся я, остановился. К чему мешать?
– Подойди!
И вздрогнул я от Ее голоса...
Смотрели на меня слепые глаза. Смотрели, не видя. Замер я, вздохнуть не решаясь.
Не узнать! Только голос прежний. Почти прежний...
– Ты напугал моих девочек, гость!..
– Девчонок, – прошептал я. – Радуйся, Светлая!
Что-то изменилось на недвижном, покрытом морщинами лице. Дрогнули бесцветные губы.
– Ты... Твой голос... Ты знаешь меня?
– Знаю...
Я прикрыл глаза, до боли сжал костяшки пальцев...
– Одна несравненная дева желаннее всех для меня, – та, что блистает под стать
Новогодней звезде в начале счастливого года. Лучится ее красота, и светится кожа ее...
Она молчала. Только губы еле заметно шевелились, словно пытаясь повторить.
– Горделивая шея у нее над сверкающей грудью. Кудри ее – лазурит неподдельный.
Золота лучше – округлые руки ее. С венчиком лотоса могут сравниться пальцы...
– Скворец... – еле слышно прошептала Она. – Наглый, самоуверенный мальчишка с серебристой кровью...
Я упал на колени, прижался лицом к Ее ладоням.
– Я искал тебя, Светлая! Я искал... Я нашел...
– Это я нашла тебя, Диомед, наглый мальчишка! – улыбнулась Она. – Когда твой корабль причалил, Я уже знала. И когда ты шел сюда – слышала. Это я еще могу... Встань, мальчик, незачем стоять на коленях перед старухой!
– Ты не старуха! – выдохнул я. – Ты самая... самая...
– "Поступь ее благородна, – вздохнула Она, – глубоко и таинственно лоно, и стройные бедра словно ведут на ходу спор о ее красоте..." Я не забыла, маленький наглец! И все-таки встань, мне надо вернуться. День слишком яркий...
Я поддержал Ее под локоть, и мы шагнули к ближайшему камню. Она искала темноты, но ведь там, в каменном круге, такое же горячее солнце!..
Внезапно Она остановилась – прикоснулась худой рукой к теплому камню.
– Значит, ты искал Меня, Диомед? Нашел?
В слепых глазах словно проснулось что-то живое. Я улыбнулся.
...та, что блистает под стать Новогодней звезде в начале счастливого года...
– Нашел, Светлая. Нашел – и потерял. И, кажется, снова нашел.
– Меня, старуху? – внезапно рассмеялась она. – Уходи, Диомед, наглый седой мальчишка, уходи, пока не поздно!
Седой? Я поднес руку к виску. Несколько белых волос – разве это седина? Обидно даже!.. Но ведь Она не видит!
– Я не уйду, Светлая! Не уйду!
– Ну, тогда...
Ее рука сжала мои пальцы. Мы шагнули за камень...
....Плеснул в лицо нежданный ветер – свежий, прохладный.
Ночной.
Исчезло солнце, черным пологом задернулось безоблачное небо... Поляна огромное поваленное дерево вдали, острый свет полуночных звезд, огоньки над сонной травой.
И Ее серебристый смех – легкий, такой знакомый.
– Узнаешь, наглый скворец?
Отвечать не было сил. Все как в моем сне. Только Она жива...
– Обернись!
Живые темные глаза смеялись. Исчезла немощная старуха. Передо мною стояла Она, и серебряным огнем светилось Ее тело.
...Горделивая шея у нее над сверкающей грудью. Кудри ее – лазурит неподдельный. Золота лучше – округлые руки ее. С венчиком лотоса могут сравниться пальцы...
– И не вздумай падать на колени, глупый мальчишка! – вновь рассмеялась Она. – Сядь! Я бухнулся на траву – как когда-то.
– ...Ты был прав, Диомед, там, в Аркадии, Я уже мертва. Все, чем была Я, – лес, поляна, трава на ней – этого уже нет. Твой сон не солгал...
Ее пальцы – живые, теплые, гладят меня по волосам. Не хочется открывать глаза, не хочется ни о чем думать.
– Но здесь есть убежище даже для тех, кто умер. За этими камнями Я – по-прежнему Я. Но только полуживая старуха может выйти за их кольцо. И то очень ненадолго...
Я обнял Ее за плечи. Она покачала головой, вздохнула.
– Чего ты хочешь, мальчик?
Я вдохнул запах Ее кожи, осторожно коснулся губами...
– Остаться с Тобой! Ты была права, Светлая, я искал Тебя в других, искал всю жизнь, я воевал, брал города, плыл через Океан...
– Чтобы остаться тут со Мною? – вздохнула Она.
– Да...
– Оглядись еще раз.
Я улыбнулся. Все и так ясно. Поляна, огоньки над травой, седой мох на старом дереве...
– Ты мог бы провести здесь всю жизнь, Диомед? Ты уже не мальчишка, ты взрослый.
– А что там хорошего снаружи? – упрямо возразил я. – Война, предательство, ложь, кровь!..
– Там жизнь, Диомед.
Она встала, и вновь ахнул я, не в силах отвести глаз от Ее красоты.
– Ничто не дается просто так. Я могу жить только здесь, но дело не во мне. Неужели ты не понял? В этом городе все такие, как Я! Города давно нет, и людей в нем тоже нет...
– О чем Ты? – поразился я. – Нет?!
Но память уже подсказала, напомнила, холодом скользнула по коже.
– Так что это за остров, дядюшка Антиген? Большой? Настоящий ?
– И все тебе скажи, маленький ванакт! Большой он, как вся наша Ахайя. А вот настоящий ли ? Один раз туда пристали – только камень да трава жухлая. А другой раз... Да сам узнаешь.
– Этот город погиб в давние века, Диомед. Но Тот, Кто властен в Океане, сохранил один день из его жизни. Всего один день. И этот день вечно повторяется здесь. Поэтому никто не помнит, что было вчера. Здесь нет «вчера». И «завтра» тоже нет. Тот, кто не уплывет отсюда до заката, навсегда останется тенью, пленником этого единственного дня...
Исчезла поляна, звезды, деревья. Закружились серые тени, беззвучные, безликие...
– Даже таким, как Я, с серебром в крови, не дано большего. Я не знаю, встречались ли мы уже с тобой тут, в этом городе, остался ли ты здесь навечно...
– Нет! – Я помотал головой, все еще не веря. – Быть не может! Нет!..
– За все приходится платить, Диомед. И за бессмертие тоже – за бессмертие одного дня. Если ты еще можешь – уходи. Не ищи Меня больше, мальчик, Я ведь всегда с тобой. Мы еще встретимся... А сейчас – уходи! Скорее!
– Нет, нет, нет, – шептал я, не в силах оторвать губы от Ее кожи.
Вздрогнули огоньки над тихой травой. Вздрогнули, закружились. Сначала медленно, потом все быстрее, быстрее...
– Тидид! Тидид! Я все понял! Надо быстрее уплывать!
– Знаю, Одиссей...
– Все это вокруг – обман, неправда. Город давно погиб, здесь только его тень, надо скорее!..
– Знаю...
– ...По местам стоять, якоря выбрать, гистоны и долоны поднять, весла на воду!..
Красный, словно налившийся кровью лик Гелиоса вот-вот коснется золотых зубцов. Ярым золотом горят колонны гигантского храма.
Пора!
Я отвернулся от обреченного города, и в глазах засеребрилась вечная ширь Океана...
Прощай, Светлая! Ты права – мы никогда с Тобой не расставались.
Хайре!
– Так пенься, хлябь океанская!
Стучитесь, волны, в борта!
Нас ждет страна, что лежит вдали,
Мы назад не свернем!..
* * *
Почему-то думалось, что хуже не будет. Что может быть страшнее безвидного серого неба, бесконечных волн, сырого тумана?
Страшнее – лед.
Сперва тонкие льдинки, с легким треском ломавшиеся под ударами весел, затем белые поля, белые острова...
– Ты уже видел такое, дядюшка Антиген?
– Видел, ох, видел, маленький ванакт!
Плыть было еще можно – проскальзывая по узким проходам между пористыми льдинами, перетаскивая черные дельфиньи туши волоком по скользкой тверди...
– Ай, какое плохое море, ванакт Диомед! Совсем плохое, да! Знаешь, я еще совсем маленький был, так у нас в Этолии тоже такая зима случилась. Реки замерзли, море замерзло, небо тоже замерзло. Ай, какая плохая зима!
