Гэв Торп - Отряд ликвидации

Растирая руки, чтобы вернуть циркуляцию крови, арестант шагнул вперед. Затем, не говоря ни слова, заключенный резко шагнул влево от себя, правая рука выстрелила и выбила дубинку из хватки молодого надзирателя, который завизжал и схватился за сломанное запястье. Второй охранник шагнул вперед, но заключенный был быстрее, он развернулся на одной пятке и с разворота пнул ногой в живот, с глухим ударом и хриплым криком боли надзиратель впечатался в стену. Охранник со сломанной рукой уже пришел в себя, но арестант снова обратил свое внимание на него, сжатыми пальцами он ударил его в глотку и, обхватив шею охранника рукой, зажал голову в замок. Раздался громкий хруст, когда шея охранника сломалась, арестант удовлетворенно зарычал и позволил телу грудой свалиться на пол. Затем он шагнул к выжившему надзирателю и уже был готов повторить, когда в камеру вошел офицер.

— Думаю, хватит, — тихо произнес гость, и заключенный обернулся, хищная ухмылка от жестокого развлечения появилась на его покрытом шрамами лице.

— Я до усрачки рад вас видеть, Полковник, — хрипло смеясь, произнес арестант, — я снова вам нужен?

— Да, ты снова нужен, Кейдж, — ответил Полковник.

Глава вторая

Винкуларум

+++ Фигуры собираются, план пришел в движение +++

+++ Время подготовиться к открытым ходам +++

Со смесью облегчения и страха я смотрю на Полковника. С одной стороны, тот факт, что он оказался здесь, означал завершение шести месяцев страданий и скуки. С другой, его присутствие означало, что я очень скоро могу погибнуть. Я полгода надеялся, и в то же время боялся, что это мгновение наступит, меня разрывало между ожиданием и предвкушением. Хотя все равно я был рад его видеть, потому что скорее готов рискнуть с Полковником, чем до конца своей жизни гнить в этой проклятой камере. Он просто стоит тут и выглядит точно таким же, каким я видел его в последний раз, словно он только что вернулся после секундного отсутствия, а не бросил меня на двести дней в камеру, пялиться на четыре голые стены.

— Отмойте его и приведите в зал для аудиенций, — коротко бросает Шеффер охране, затем еще раз смотрит на меня, разворачивается и широкими шагами входит за дверь.

— Ты слышал офицера, — возвращает меня к жизни надзиратель, поскольку я стою на месте и пялюсь в удаляющуюся спину Полковника. Охранник нервно смотрит на труп в углу камеры и отходит от меня на пару шагов, его глаза излучают настороженность, а руку он держит около пистолета на ремне.

Я следую за ним к лифту и в молчании жду там пару минут, пока подъемник увозит Полковника обратно к крыше башни. Мой разум бурлит. Что Полковник припас для меня? Что за миссия в этот раз? Командующий 13-ым Штрафным Легионом, известным скорее как "Последний Шанс", Полковник Шеффер в последний раз провел меня и примерно четыре тысячи штрафников через кровавые, самоубийственные миссии на десятке миров, и, в конце концов, от нас осталось только несколько выживших. Это снова повторится? Я снова проведу следующие два года на кораблях, швыряемый от одной зоны боевых действий к другой, раздумывая каждый раз, будет ли это сражение для меня последним? Честно говоря, мне на это наплевать. Если время, проведенное в этой зловонной камере, меня чему и научило, так это тому, что жизнь на поле боя, драка за свою жизнь, гораздо более приятная, чем просиживание на своей заднице девять десятых дня.

Хотя я знал, что он вернется за мной. Когда он улетал, он ничего не сказал, но я помню его слова, что он произнес три года тому назад, когда мы впервые встретились. "Как раз ублюдок по мне" — вот как он отозвался. После этого он меня нокаутировал, должен добавить, но в те дни я не держал на него зла. Он сделал кое-что хуже со мной и с другими.

С дрожащим лязгом подъемник останавливается, и надзиратель сопровождает меня внутрь. Мы грохочем пару этажей к уровню охраны, где расположены душевые. Я никогда раньше не ехал этим путем, последние пять месяцев мои гигиенические процедуры каждый второй день состояли из поливания моего тела холодной водой из шлангов. Следуя за охранником без задней мысли, мой разум все еще занят появлением Полковника. Оно не гарантирует ничего, кроме кровавой бани и сражений, но Полковник всегда это собой и символизировал. Хотя не только, но и непреклонную, бескомпромиссную веру в Императора и непоколебимую преданность Империуму.

Я никогда особо не верил, но так было только до "Последнего Шанса", где я осознал свою роль в огромной схеме бытия. Я убийца, хладнокровный ублюдок, и не возражаю против этого. Но теперь я один из убийц Императора, Его хладнокровный ублюдок, и Он снова хочет использовать меня. Это дает мне определенную долю удовлетворения, хотя все что я знаю, так это как причинять боль, убивать и калечить, но зато у меня появилось ощущение предназначения, которого никогда не было раньше. Там снаружи жестокая, суровая галактика, и если ты собираешься в ней выжить, тебе придется выучить кое-какие жесткие тяжелые уроки. Я выучил их, в то время как четыре тысячи других штрафников "Последнего шанса" — нет, и я все еще здесь. Все время пока я был в камере, вспоминая каждую битву, каждый выстрел и каждый удар ножа, я полагал, что Император и Полковник еще не закончили со мной. Я считаю, что они оба вообще никогда не отстанут от меня, даже когда я сдохну, в этом я уверен.

Я стягиваю обноски и вхожу в душевую кабину. Охранник включает воду снаружи, и из решетки на потолке в меня каскадом бьет хлесткая струя горячей воды. Охранник швыряет мне зернистый кусок мыла, и я начинаю скоблить и очищать себя.

— Мне нужно побриться, — перекрикиваю я плеск воды. Охранник что-то бормочет в ответ, но я не слышу его из-за барабанящей по голове воды.

— Я говорю, дай мне лезвие, мне нужно избавиться от этих долбаных волос и бороды!

— Тебе не позволено иметь острые предметы, Кейдж, — кричит в ответ охранник, — у меня есть приказы…

— Да ради Императора, ты, кусок дерьма, я не собираюсь предстать перед Полковником как хренов нищий, — возражаю я, выглядывая из кабинки. Он быстро отступает. Я указываю на пистолет и нож на его поясе.

— Если бы я хотел убить тебя, ты бы уже остывал, — с улыбкой говорю я ему, — дай мне свой чертов нож, пока я не вышел и не взял его сам.

Он отстегивает ножны и швыряет их мне, при этом выглядит так, словно готов удрать в любую секунду. При виде страха в его глазах, я дрожу от удовольствия. Да я сделал бы все что угодно, чтобы несколько лет тому назад заслужить такую репутацию на Олимпе. Именно такой ужас сделал бы все намного проще для моего подъема из низов.

Я шагаю обратно под поток воды и мылю лицо и голову, затем вытаскиваю нож и выкидываю ножны обратно на плиточный пол. Начинаю отрезать волосы как можно ближе к коже, выбрасываю пучки в водоворот сливного отверстия на полу. Затем я бреюсь и отрезаю бороду, скоблю ножом щеки и подбородок, заодно снимаю небольшой слой кожи. Жалит сильнее, чем рана от лазера, но мне все равно. Я провожу рукой по гладкой коже, наслаждаясь ощущением чистоты, как кажется, впервые за века.

С гривой на голове чуть сложнее, но в конечном итоге я умудряюсь ее срезать, оставив себе на затылке несколько отметин и порезов, угол неудобный. Мое лицо было разорвано на части, а затем снова собрано несколько лет тому назад, так что мне никогда не выиграть ни одной медали на конкурсе красоты.

Удовлетворенный полученным презентабельным видом, я вытираюсь насухо грубым царапающимся полотенцем, предложенным охранником. Он в это время уходит искать мне какую-нибудь подходящую одежду. Вскоре он возвращается со стандартной формой заключенного: с отвратительными, мешковатыми серыми брюками, тканой рубашкой из необработанного льна, и парой бесформенных и плохо сидящих ботинок. Надев это, я ощутил себя прямо таки идиотом, словно маленький пацан напялил на себя одежду старшего брата. Следую за своим охранником к лифту на беседу с Шеффером.

Он стучит в дверь, и Полковник приглашает меня внутрь. В отличие от остальной башни, круглый зал украшен яркой фреской, которая бежит по всем стенам, насколько я могу судить, на ней изображено что-то из сцен Экклезиархии. Житие какого-то великомученика, судя по последней картинке, где мужика с пылающим нимбом разрывают на части зеленокожие чудища, я так понимаю, причудливая интерпретация орков. Я дрался с настоящими орками, и во плоти они даже еще страшнее, чем гротескные пародии, намалеванные в зале.

Полковник сидит за простым столом из темной, почти черной древесины. Напротив него стоит простой, подходящий по цвету стул. Столешница сильно завалена бумагами в мягких коричневых футлярах, перевязанных красным шнуром и запечатанных различными официальными печатями.

— Кейдж, — произносит Полковник, отрывая взгляд от пачки пергаментов в своих руках, — присаживайся.