Стивен Эриксон - Дань псам
Сегодня, если захочешь придти и забрать одного из нас, возьми меня. Я старше всех. Я уже не понесу. Я бесполезна.
Потом она склонилась, отбросив копье, и упала в траву. Перекатилась на спину, показав горло.
Они безумны — так решил Грантл. Их свели с ума ужасы джунглей, ведь они здесь чужаки, потерялись, ища какой-то далекий берег. Каждая ночь путешествия приносила новый страх.
Но это сон. Из какого-то древнего времени. Даже если он решит провести их к желанному берегу, сон окончится гораздо раньше. Он проснется, оставив их судьбе. А что, если он вскоре проголодается? Если инстинкт взыграет, заставив наброситься на беспомощную женщину, сомкнуть клыки на горле?
Не отсюда ли появилась идея человеческих жертвоприношений? Когда природа смотрит на тебя жадным глазом, когда у тебя нет для защиты ничего лучше заостренных палок и чадного костра?
Сегодняшней ночью он их не убьет.
Нужно найти и убить кого-нибудь другого. Грантл бросился в джунгли. Его переполнили тысячи запахов, тысячи тихих звуков раздавались из темных теней. Он нес тяжелое тело без усилий, ступал неслышно. Под пологом мира царит сумрак, и так будет всегда — но он видел всё, и блеск крыльев зеленого богомола, и россыпь ландышей на сырой земле, и торопливое бегство тысяченожки. Он пересек тропу оленей, заметил, где они обрывали темнолистные побеги. Перескочил через бревно, сдвинутое с места и разломанное нетерпеливыми рылами кабанов.
Некоторое время спустя, когда наступила ночь, он обнаружил искомый запах. Кислый, жгучий, странный, но почему-то знакомый. Запах то и дело исчезал, доказывая, что оставившая его тварь осторожна, что она отдыхает на деревьях.
Самка.
Он замедлил шаги, ибо нашел следы добычи. Ночь прошла, темнота уступала место оттенкам серого. Если она заметит его, то убежит. Но ведь от него не убегает лишь слон, и ему вовсе не нравится нападать на мудрого левиафана с дурным чувством юмора.
Делая шаг за шагом, он подобрался к месту, на котором она убила добычу. Вапити — вонь его паники еще висит в воздухе. Земля истоптана крошечными копытцами, черные листья пахнут кровью. Грантл остановился, лег. Поднял голову.
Самка леопарда была создана для ночной охоты: черная шкура, пятна едва различимы.
Она смотрела без страха, и Грантл заколебался.
В голове прозвучал голос, сладкий и зловещий: «Иди своим путем, Лорд. Нам нечего делить… если бы я и захотела. Но не рассчитывай».
— Я пришел за тобой, — подумал Грантл.
Глаза ее широко раскрылись, мышцы на шее напряглись. «Значит, все звери имеют ездоков?»
Сначала Грантл не понял вопроса, но затем понимание пришло, принеся внезапную вспышку интереса. — Твоя душа забрела далеко, леди?
«Сквозь время. Сквозь непостижимые расстояния. Сюда каждую ночь уносит меня сон. Я вечно охочусь, вечно вкушаю кровь, вечно ухожу с пути таких как ты, Лорд».
— Меня призвала молитва, — сказал Грантл, только сейчас поняв, что это истина, что оставшиеся позади полулюди действительно воззвали к нему, словно вызов убийцы отвечал врожденному желанию бросить вызов слепому случаю. Его вызвали убивать, понял он, вызвали, чтобы доказать существование судьбы.
«Забавная идея, Лорд».
«Пощади их, Леди».
«Кого?»
— Ты знаешь, о ком я. В этом времени есть лишь один вид существ, способных молиться.
Он ощутил сухую усмешку. «Ты не прав. Хотя все прочие не считают зверей богами или богинями».
— Прочие?
«За много ночей отсюда есть горы, и в горах можно найти крепости К’чайн Че’малле. Есть великая река, текущая к теплому океану, и по ее берегам расположились ямные города Форкрул Ассейлов. Есть здесь и одинокие башни, в которых живут, ожидая смерти, Джагуты. Есть и деревни Тартено Тоблакаев, а в тундре ютятся их родичи Неф-Трелли».
— Ты знаешь этот мир куда лучше меня, Леди.
«Ты все еще намерен меня убить?»
— Прекрати охоту на полулюдей!
«Как скажешь. Но знай, что иногда мой зверь не имеет седока, да и твой зверь охотится сам по себе».
— Понимаю.
Она встала с лежки и стала вниз головой спускаться по сучьям, изящно спрыгнув на мягкую лесную почву. «Почему они так заботят тебя?»
— Не знаю. Возможно, я их пожалел.
«Нашему роду, Лорд, жалость не свойственна».
— Не согласен. Именно ее мы и можем давать, обитая в теле зверей. Видит Худ, только ее мы и можем давать.
«Худ?»
— Бог Смерти.
«Похоже, ты пришел из странного мира».
Удивленный Грантл помолчал. — А откуда пришла ты, Леди?
«Из города Новый Морн».
— Я знаю развалины, называемые Морн.
«Мой город — не развалины».
— Может, ты живешь во времени до появления Худа.
«Может». — Она потянулась, блестящие глаза превратились в щелки. «Я скоро ухожу, Лорд. Если останешься, освобожденный зверь не обрадуется твоему присутствию».
— О. Она так глупа, чтобы напасть на меня?
«И умереть? Нет. Но я не прокляла ее чувством страха».
— Ах, и в тебе есть жалость?
«Не жалость. Любовь».
Да, он тоже понимал, как кто-то способен любить этих великолепных животных, ценить возможность «езды» в их душах как драгоценный дар. — Я ухожу, Леди. Думаешь, мы встретимся еще раз?
«Кажется, мы делим с тобой одну ночь, Лорд».
Она ускользнула, и даже необыкновенное зрение Грантла не помогло ему проследить ее скачки. Он развернулся и потрусил в противоположном направлении. Да. Он чувствует, что хватка слабеет, что скоро он вернется в привычный мир. К бледному скучному прозябанию, к жизни неуклюжего, полуслепого, полуглухого и полумертвого.
Он позволил вырваться глухому, гневному рыку. Обитатели леса замолкли.
Наконец некая смелая мартышка высоко в ветвях швырнула палку. Стук возле левой лапы заставил его отпрыгнуть.
Из темноты сверху донесся кудахчущий смешок.
* * *Буря хаоса притягивала его взор. Буря заполнила полнеба безумием вихря из полос свинцового, серебристого и зернисто-черного оттенков. Он уже мог различить фронт урагана, терзавший почву, поднимавший неспокойную стену песка, пыли и камней. Все ближе.
Неминуемое забвение казалось Дичу не столь уж страшным. Его тащила цепь, сковавшая правую лодыжку. Почти вся кожа слезла — он видел кости и сухожилия локтя, запятнанные грязью и окруженные облачком брызг крови. Колени мало чем отличались от локтя; браслет цепи медленно вгрызался в кость ноги. Он гадал, что случится, когда кость наконец переломится. Что он почувствует? Будет лежать, оставшись наконец в покое, смотря, как цепь и браслет звенят, удаляясь. Он станет… свободным.
Мучения здешнего ада не должны включать боль. Она кажется несправедливостью. Разумеется, боль почти ушла — он слишком устал, чтобы дергаться и трепетать, стискивать зубы и рыдать — но воспоминания еще жгли мозг, словно в черепе разведен костер.
Его тащит по россыпям камней, острые края рвут спину, проводят новые борозды по обнаженному мясу, ударяют о затылок, срывая последние клочки скальпа. Иногда цепь натягивается сильнее, и его переворачивает. Он имеет возможность снова и снова любоваться надвигающейся бурей.
Со стороны движущегося где-то впереди фургона доносятся звуки страдания, сзади слышен неумолчный хор отпавших.
Как плохо, думал он иногда, что могучий демон не нашел его в миг падения, не вскинул на плечо — не то чтобы он смог бы нести больше того, что уже нес, но хотя бы оттащил его в сторону, и массивное колесо не оторвало бы правую руку до плеча, превратив кости и плоть в кровавую кашу. От конечности остались лишь концы рваных жил. После этого он потерял всякую надежду встать и присоединиться к процессии. «Да и слабой была надежда. Я стал еще одним мертвым весом, я влачусь позади, добавляя страданий тем, что тащат повозку».
Неподалеку, почти параллельно ему, огромная замшелая цепь тащит останки дракона. Крылья как рваные паруса, торчащие концы сломанных ребер, лишившая почти всей кожи голова болтается за ободранной шеей. Увидев его в первый раз, он был потрясен, устрашен. Но и сейчас каждый взгляд в ту сторону вызывал волну страха. Неудача могущественного существа — доказательство безнадежности их отчаянных усилий.
Аномандер Рейк больше не убивает. Легион не справляется. Уничтожение все ближе.
«Жизнь боится хаоса. Всегда так было. Мы боимся его сильнее всего иного, ибо хаос — анафема. Порядок сражается против распада. Порядок ищет сотрудничества, видя в нем механизм выживания — в любом масштабе, от заживления ранки на коже до спасения особей и целых видов. Разумеется, сотрудничество не обязано по своей природе быть мирным. Крошечные неудачи обеспечивают конечный успех.
Да, тащась за повозкой, оказавшись на краю существования, я начал это понимать…
Поглядите на меня, вкушающего плоды размышлений.
