Андрей Посняков - Дальний поход
Строящийся струг, похожий на выброшенного на берег и обглоданного волками кита, был хорошо виден еще от самого острога – на фоне светлого неба чернели шпангоуты-ребра, виднелись горы щепок и заготовленный для обшивки лес, который еще нужно было расколоть на доски – в те времена доски именно что кололись, пилорамы появились позже.
Сам «главный корабельщик» Костька Сиверов обычно дневал и ночевал возле своего детища, вот только сейчас вокруг корабля что-то никого видно не было, и это показалось атаману странным.
– Эй, Костька! – подойдя ближе, громко позвал Иван. – Ты где есть-то?
В ответ никто не откликнулся, однако невдалеке вдруг послышался какой-то шум, крики… Атаман обернулся, увидев бегущих от ельника парней – двух молодых казаков: Никодима с Евлампием.
– Эй, казаче! – Егоров помахал парням рукою. – Чего орете-то?
– Беда, атамане! – Один из казаков – Никодим – машинально пригладил растрепавшиеся на бегу волосы. – Тамо, за ельником, Чугреев Кондрат с Сиверовым Костькою драку на саблях затеяли!
– А Кудеяр Ручеек – с Семенкой Волком вот-вот не на жисть, а на смерть схватятся! – захлебываясь, продолжил Евлампий. – Мы случайно увидали, хотели разнять, да куда там! Едва сами саблюками не получили!
– Так, говорите, дерутся?! – резко переспросил атаман.
– Не… еще начинают только.
Сплюнув, Иван тут же послал парней за отцом Амвросием, сам же, придерживая саблю, со всех ног бросился к ельнику, не обращая внимания на бьющие по лицу ветки и чавкающую под ногами болотную грязь. Успел, слава богу, вовремя – Чугреев с Сиверовым уже успели обменяться ударами и теперь кружили друг против друга со сверкающими клинками в руках. Невдалеке от них, на другом краю опушки, ругались Ручеек с Семенкой Волком. Ругались, но в драку покуда не лезли – меж ними, увещевая обоих, стояла скалой осанистая казачка Олена.
– Тьфу ты, черти поганые! – в сердцах выругался атаман. – Так и знал, что из-за баб все. Эй, казаки! А ну, сабли в ножны! В ножны, я сказал.
Со стороны болота донесся громкий голос священника:
– Угомонитесь! Угомонитесь, дети мои!
Отец Амвросий, встав рядом с Иваном, поднял над головой крест:
– Троическое явися поклонение, родителев бо глас свидетельствоваше тебе, Господи! Возлюбленного тя сына именуя и дух в виде голубине! А ну, цыть! Именем Господним увещеваю!
То ли приказания атамана казаки ослушаться не посмели, то ли увещевания священника на них подействовали, а только буяны все враз присмирели, да сабельки опустив, потупились. Тут как раз и немец Штраубе подбежал, с аркебузой заряженной да парой десятков казаков.
– Идем, – хмуро бросил Иван драчунам. – Се вечер круг соберем – о вас решати будем.
Круг собрали сразу после вечерни, у стен острога, на пустоши разложили большой костер. Сначала, по очереди, выслушали буянов – конечно же, все из-за баб вышло, из-за кого же еще-то? Молодых мужиков много, баб почти нет… то есть у кого-то есть, а у кого-то – у подавляющего большинства! – нету, оттого последние к первым завистью самой черной исходят. Именно так и заявил отец Амвросий – черной завистью, да призвал всех чаще молиться да помыслы свои гнусные в богоугодные дела направляти.
– Вот и я так говорю, доннерветтер! – поддержал священника немец. – Богоугодное дело нам, атамане, дозволь! Давно мы колдунов не трясли, капища их поганские не разоряли! Острог, вон, выстроили – не разрушишь, не возьмешь. Да, славно, никакой вражина не доберется… Да только разве за этим мы сюда пришли? Я вас, казаки, спрашиваю!
– Нет, нет! – довольно закричали ватажники. – Не за этим!
Ободренный поддержкою, Штраубе продолжал дальше:
– Два струга мы ныне с ясаком к Строгановым, милостивцам нашим, послали, еще один струг строится, и еще два – есть… Так, может, один из них и дать младым рейтарам? А, герр капитан? Чтоб пошли те в набег лихой, не токмо за златом, но и за девками красными!
– Вот, вот! – собравшиеся обрадованно зашумели. – Любо говорит немец, любо! За девками – верно!
– Девки-то колдунские красивы, ага!
– Ну? Так что скажешь, атамане?
Иван хмыкнул – на сию тему он как-то уже размышлял, и еще сожалел, что так просто отпустил полоняниц… хотя, конечно же, не отпустил, просто не приказал охранять накрепко. Теперь вот – расхлебывай. Что и говорить, без девок казакам плохо, чай, не монахи, этак и до открытого бунта недалеко, а потому предложение мекленбуржца оказалось как нельзя более кстати. Егоров и сам то же самое бы предложил, и конечно, общей воле круга не стал прекословить:
– Раз решили, казаче – так тому и быть! Дам струг… Ганс – набирай охотников.
– Любо, атамане, любо!
Ватажники закричали, забросали вверх шапки да гурьбой ринулись к Штраубе – записываться в «охотники».
– Эй, эй, – отбивался немец. – Куда вас столько-то? Струг столько людей не возьмет, а еще, не забывайте, девок обратно везти надо.
Тут же, на круге, выбрали и головного – для похода сего – атамана, Ганс хоть и лихой казак, да для такого дела никак не годился, уж больно горяч! Немец и сам хорошо понимал это, потому и от должности командира отказался сразу:
– Простым воином – пойду с удовольствием и назначенному старшому во всем помогать буду, святой Бригитой клянусь!
И в самом деле, задуманный поход, несмотря на всю его кажущуюся легкомысленность, должен был возглавить человек опытный, авторитетный, с холодной головой и расчетливыми мозгами… как, скажем, посланный с ясаком Силантий Андреев или сам атаман.
Уж потом и не вспомнили, кто первым выкрикнул Матвея Серьгу – то ли Семенко Волк, то ли бугаинушко Михейко по прозванью Ослоп – из-за оружья своего любимого, огромной, утыканной гвоздями, дубины – а только выкрикнули, и все согласно загомонили:
– Люб нам Матвей! Люб! Матвея – в старшие! С ним точно не пропадем!
Гордый оказанной честью, Матвей Серьга вышел на середину круга, встал, освещенный оранжевым пламенем костра, поклонился ватажникам, приложив руку к сердцу:
– Благодарю за доверие, казаки! Богородицей-девой клянусь – все для вас сделаю, доверие оправдаю.
– Любо, Матвей! Любо!
Взобравшись на мостки заборола, вытянув шею, наблюдала за тем, что творилось на круге молодая колдунья Митаюки-нэ. Не столько слышала, что там происходит, сколько чуяла, ощущала и поначалу улыбалась – все шло так, как она и задумывала… но – только поначалу. Поняли ватажники, что без дев им никак – передерутся, – набег замыслили – очень хорошо… а вот Матвея в старшие выкликнули совсем некстати! Вовсе не то замыслила волшебница-дева, вовсе не то! Матвей – верный супруг ее – должен был здесь, в остроге, остаться… да и остался бы, коли б… Коли б не молебен шамана Амвросия, коли б не мелкий пакостник-враг – остяк Маюни со своим бубном… Ишь, колотит! А русобородый шаман крестом сверкающим машет… Плохо Митаюки-нэ – чары-то ее не подействовали! А она так надеялась, что уберется в набег большая часть казаков во главе со своим атаманом… Увы! Просчиталась!
Девушка неожиданно улыбнулась, сверкнула очами черными – уж что-что, а проигрывать она умела, умела и терпеть, и ждать…
– Что, не вышло по-твоему, Митаюки-некоця?
Ох, хитрющая старуха! И как она здесь? Откуда узнала? Впрочем, ясно откуда – колдунья же… не ей, Митаюки, чета! И обозвала-то… как маленького неразумного ребенка – «некоця»…
– А ты, Нине-пухуця, и радуешься? – Девушка зло обернулась.
– Глазами-то не сверкай, – тихо засмеялась старуха. – А вот совет мой выслушай: любое пораженье можно обратить в дорогу к победе. Вот и обрати, Митаюки-некоця!
– Что-что? – сразу же задумалась дева. – Что ты сказала, бабушка? Эй, эй… ты где?
Напрасно звала! Исчезла старая ведьма, словно и не было, словно и не стояла она вот только что тут, на забороле. Честно сказать, не особенно-то она Митаюки и помогала, так… чуть-чуть, иногда – сама по себе была, свое что-то задумала – черное, губительное для всего народа сир-тя.
Но советовала она правильно! Поражение в дорогу к победе обратить надо – тут старуха права. Не получилось атамана с шаманом из острога убрать – ладно, надо думать, что другое получится? Что власти мужа – а через него, и ее, Митаюки-нэ, власти – поспособствовать может? А удачный набег – вот что! И в этом надо Матвею помочь, обязательно помочь надо, а для начала сделать так, чтоб супруг ее, женушку свою ненаглядную, с собой в поход взял. Как сделать так, юная колдунья хорошо знала, учили в доме девичества, а она не последней ученицей была!
Быстренько спустилась с мостков Митаюки, вбежала, забралась в башню на третий ярус – там пока жили, еще не в своей избе, – надела легкую кухлянку из тонкой оленьей шкуры, короткую – едва бедра прикрыть, – пышные волосы по плечам распустила, на ложе из мягкого мха возлегла, якобы спит – красивая, неудержимо-притягательная, желанная…
Вернувшись, муж сапоги сбросил, скинул кафтан да рубаху – и к ней:
