Океан для троих (СИ) - Минт Реджи
Когда пришло письмо из Адмиралтейства с предложением через год вернуться на флот и выбрать место службы, она ответила согласием и выбрала Восточные острова. Другой край света.
Там тоже был теплый океан и яркие птицы.
В августе Фиши, когда они обсуждали покупку очень симпатичной кобылы хорошего племени – крепкой, с шеей, изогнутой точно лук, и соразмерными, не слишком длинными ногами, неожиданно спросил:
– А мистер Арнольд животину-то видел? Как находит?
Дороти на миг замялась, не понимая, о чем ее спрашивают и при чем тут какой-то Арнольд, когда она присматривала лошадь для своего будущего мужа, финансовые дела которого не позволяли пока менять коня.
И только спустя минуту некрасивой паузы сообразила, что Арнольд – это и есть ее жених. Которого она привыкла про себя называть не иначе как “избранник”, “будущий супруг”, “лорд”, и даже не сразу вспомнила его имя.
Фиши точно внутрь ее головы заглянул, вздохнул, откашлялся и спросил дозволения уйти на лошадиную ярмарку.
Ночью назначенного свадебного дня прежний сон вернулся.
Он был ярким, сочным и так похож на правду, что у Дороти на языке остался вкус соли, которую она сняла с губ Дорана, и ворот ночной рубашки пропах табаком и корицей, потому что Рауль обнимал ее сзади.
Еще несколько мгновений Дороти плавала в этих волшебных ощущениях, а потом в дверь постучали, и отвратительно-настоящий Фиши принес свадебное платье, в котором предстояло пройти обряд.
Дороти заполнила пустоту внутри бокалом кьянти, приказала подать завтрак в спальню и села разбирать почту от партнеров из Иравии, где последние несколько караванов здорово пострадали от налетов кочевников. До церемонии она как раз управится с частью. Пока ей делали прическу, она успела надиктовать письмо и даже перекинуться парой слов со счетоводом.
По дороге к семейному храму она думала, что день для октября выдался удивительно хороший, в такие дни все играет на руку, все удается. Даже не вспоминать утренний сон удалось легко и просто.
Церковный неф встретил ее смесью воска, ладана и цветов – жрец успел привести тут все в божеский вид, а незаменимая миссис Тэтчвуд даже расставила горшки с розовыми пахучими лопухами везде, где только можно.
Дороти прошла к жертвеннику, уселась на скамью и вздохнула: ждать жениха не меньше получаса, а согласно обряду невесте покидать храм до завершения церемонии запрещено.
Она пожалела, что не прихватила с собой деловые бумаги. Хотя хороша бы она была – к ней от дверей торжественно идет ее будущий муж, а она торопливо стряхивает с колен расписки за зерно. Впрочем, брак заключался по расчету – со стороны Дороти, и вряд ли по большому чувству – со стороны жениха, если конечно не считать за таковое любовь к деньгам.
Шорох за спиной она списала на сквозняк – окна по случаю празднества оставили открытыми, чтобы дамы в своих корсетах могли дышать вволю.
Когда зашуршало второй раз, а потом что-то звякнуло, Дороти уже начала оборачиваться, но не успела – на шее сомкнулись сильные руки, мир перед глазами потемнел, и последнее, что она успела подумать, что все прекрасные дни в ее жизни заканчиваются как-то не так. А еще что для офицера флота она непозволительно разнежилась в тиши своего поместья и, кажется, сейчас последует расплата…
Когда она пришла в себя, вокруг было темно, пахло рыбой, сыростью и деревом – наверняка опустился вечер, потому что откуда-то тянуло прохладой. А вот темнота объяснялась проще – на глазах у Дороти была плотная повязка.
Сам она лежала на животе. Кажется, на кровати.
Точно, на узкой кровати. Руки были скручены в запястьях и притянуты куда-то к изголовью, а ноги перехвачены в лодыжках – но не так чтоб очень крепко, куда слабее, чем руки.
Судя по тому, что неудобства там, где веревки впивались в кожу, она не испытывала – связали ее недавно, но прочно, без изъянов, в этом она убедилась, попытавшись пошевелиться и перевернуться на спину. Не тут-то было – еще один ремень или веревка прочно притягивали ее к кровати за поясницу.
Дороти выругалась вполголоса, попыталась выкрутиться из пут, не преуспела и остановилась на подумать. Вокруг пахло не сильно приятно, но насквозь знакомо – рыба, дерево, мокрые веревки, специи. Запахи были привычными и даже успокаивали. Она однозначно на корабле.
Судя по мелкой качке – тут Дороти замерла, прислушиваясь, стараясь поймать ритм – корабль стоял на приколе.
Она снова заметалась, но через минуту вынуждена была признать – связали ее бережно и на совесть. Теперь следовало дождаться похитителей, чтобы выяснить, что им нужно.
По любым бандитским меркам Дороти Вильямс была не самым выгодным товаром – дурная репутация, явно попытается бежать, содержать накладно, если только в бочку закатать, денег за нее отсыпят куда меньше, чем неприятностей. “Намного меньше”, – мстительно подумала Дороти, припоминая ухватки будущей свекрови, у которой ни одна медяшка мимо кошелька не пролетала. Особенно чужая.
Однако все же зачем и кому ее красть?
Внезапно за стеной заскрежетала якорная цепь, кровать под Дороти вздрогнула и качнулась – судно снималось со стоянки. Цепь еще выбрали не до конца, а рулевой уже перевалил штурвал, резко, в особой манере – и Дороти потрясенно выдохнула, потому что эту манеру и этого рулевого она точно знала.
Так отчаливал только Фиши, мало того – так отчаливал Фиши в прекрасном расположении духа.
В предательство после года жизни в поместье под одной крышей верилось слабо. Хотя из пирата до конца пирата не вытравишь, но тут скорее было что-то другое – не стал бы Фиши за-ради сотни золотом впрягаться в такое, а значит, все проще… Куда проще.
И в подтверждение догадки за дверью предположительно капитанской каюты, где располагалась та самая кровать, на которой привязали Дороти, раздались очень знакомые шаги – твердые, но тихие, словно бесшумность была многолетней привычкой.
Морено.
Дороти помнила эти шаги, а если бы и запамятовала – сны не давали забыть. Напоминали.
Потом дверь скрипнула, и Черный Пес вошел в каюту. Закрыл дверь, скинул шляпу на стол, отодвинул низкое капитанское кресло и уселся в него, шумно вытянув ноги.
Все это Дороти прочитала по звукам, словно знала наперед каждый шаг, словно не было этого странного нелепого года с делами, поместьем, бумагами, свадьбой…
Она стиснула зубы, чтобы не застонать от бессилия. То, от чего она бежала, само нашло ее. Пришло, когда она уже распрощалась со всякой надеждой и даже мечтать перестала. Пришло, чтобы посмеяться, ужалить побольнее…
А кровать тут пахла потом, табаком и корицей – и как она не заметила сразу, а еще солью.
– Морено.
Сказала, как руку протянула, ожидая ответное привычное “моя прекрасная командор”, но его не последовало.
Морено – а это точно был он – продолжил сидеть в кресле и смотреть на беззащитную связанную Дороти. И молчать.
Стало неуютно.
Цепь выбрали до конца, и качка подсказала, что корабль выходит из гавани в открытое море – очень приметные два галса, чтобы обогнуть буи, сигнальный выстрел с пограничной шхуны, разрешающий проход.
И все. Впереди только море.
Второй раз Дороти звать не стала, гордость не позволила, выдохнула, смиряя ярость и проглатывая тысячу вопросов, что вертелись у нее на языке, от “Как там Доран?” до “За каким чертом ты опять рядом?”.
Минуты текли, Морено сидел и в раздумье похлопывал чем-то. Наверно, Дороти действительно слишком расслабилась в мирной жизни, если сразу не узнал этот звук. Хлесткий, резкий, с которым кожа встречает затянутое в ткань колено.
Ремень, он постукивал по ноге ремнем. Точно.
Внутри что-то сжалось в ожидании, но губу Дороти упрямо закусила, не давая вопросам вырваться наружу. Тут за штурвалом не она, а значит, Черный Пес сам все расскажет, когда посчитает нужным, потому что…
Звук выдвигаемого кресла нарушил течение и без того рассеянных мыслей. Темнота, неподвижность, привычные запахи – все вместе творили с восприятием что-то странное, жуткое и темное. Слабое возбуждение – как отголосок тех жарких снов – снова поселилось в солнечном сплетении, пояснице, а потом скользнуло ниже, и, дьявол, как невовремя. И постыдно!
