Океан для троих (СИ) - Минт Реджи
– Одни разговоры. Стареешь.
Морено, рыкнув, сначала сжал ее горло, поддаваясь на подначку, потом отпустил, жарко и коротко заметив:
– Ну, свадьба уже была, значит, право первой ночи за мной, – и с силой раскрыв Дороти обеими ладонями, протиснулся внутрь, выдохнул на полдороге, прижал обеими руками за плечи к кровати и задвинул до конца.
Как обещал.
Дороти приняла на вдохе, зажалась сразу – даже не от боли, а от странности, непривычности происходящего, потом медленно расслабилась, сдаваясь, позволяя брать себя так, как того хочет Рауль, а тот хотел – дышал громко и ругался сквозь зубы, еле сдерживаясь.
Дороти приподнялась, насколько позволяли путы, выгнулась, чтобы ствол, горячий и твердый, проникал еще глубже. Резкие нетерпеливые движения внутри в равной доле нагнетали удовольствие, как и слова, которые говорил Морено. Боги, благослови его грязный язык!
– Все морские дьяволы, как же хочу, чтоб глубоко, – тихо выговаривал Морено, сбиваясь с ровных толчков на какой-то бешеный ритм и замирая, пережидая, пока удовольствие, поступившее к самому пику, немного схлынет. – Глубже, чем ты можешь дать. Вот так. Чтоб за весь год вытрахать. За тот год, пока я мог только перед сном о тебе вспоминать, дьявол побери, кулаком. Пока ты там на своих балах и охотах скакала.
Он таранил Дороти сильно, рвано, терся бедрами о горячие, покрасневшие от порки ягодицы и шептал, то зло, то нежно. То давил на спину, не давая пошевелиться самой, то отпускал. И брал как обещал – жарко, сильно, долго.
Наслаждение копилось, скручивалось в тугой клубок, но никак не могло стать полным – одного члена Рауля было мало, хотелось еще его рук. Или своих. Любых, лишь бы получить возможность провести по средоточию наслаждения вверх-вниз и надавить, пока чужой ствол внутри раскрывает все сильнее. Долбит, точно прибой.
И Дороти не выдержала, попросила тихо:
– Развяжи!
– Чтоб ты снова надумала себе ерунды и сбежала замуж за какого-то сивого мерина? Выкуси, Дороти. Так справишься.
– Не могу…
– Ничего, я же выучился этой твоей дряни из храмовых книжек, вот и ты сумеешь, – Рауль, показывая всю серьезность угрозы, толкнулся чуть глубже, специально нажимая там, где хотелось больше всего.
Дороти, не выдержав, вкруговую потерлась бедрами о жесткое покрывало, но ее прижали, лишая желанного трения, и прошептали на ухо:
– Мы сегодня не спешим. Верно? Дай мне глубже, и все будет. Попроси меня взять тебя – и я развяжу тебе руки, чтобы ты могла ими раздвинуть для меня свою круглую попку. Чтобы показала, какой ты умеешь быть. Такой, что за тебя и сдохнуть не жалко, да? И что тебя нельзя отпускать дальше десяти ярдов от койки…
– Рауль…
– Что? – Морено прикусил ее за шею и вынул член почти полностью, оставив внутри только крупное навершие. – Что, моя прекрасная капитан? Развязать? Хочешь быть моей целиком?
– Да…
То, что узлы и впрямь были с секретом, Дороти поняла по тому, что у Рауля на то, чтобы освободить ее руки, ушло всего мгновение – раз, и веревки ослабли, а потом и вовсе распустились. Исчезли путы с пояса.
Морено замер выжидающе, больше не толкаясь внутрь, лишь гладил Дороти по наверняка розовой от стыда и возбуждения шее, потом нагнулся и шепнул:
– Ну же! Дай мне…
И Дороти сделала, что от нее просили – выгнулась, завела руку за спину и разрушила последний бастион стыда, который и без того шел глубокими трещинами.
– Вот так, – Рауль толкнулся внутрь, рыкнул невнятное и поцеловал Дороти в губы – жадно, по-собственнически, потом перехватил вторую руку за запястье, не давая коснуться себя. – Вот видишь, как с ней надо…
Дороти не видела, потому что повязка по-прежнему плотно закрывала ее глаза, и сначала даже не поняла, что говорит Рауль не ей, а о ней, – слишком хорошо было, слишком сладко.
После всего холодного, бесприютного года, после грызущей тоски, она наконец ощущала себя живой. И нужной.
С кем-то. Важным. Выбранным. Незаслуженным.
Поэтому второй голос, который раздался откуда-то сбоку, заставил ее вздрогнуть и замереть.
– Вижу. Возьми ее глубже. Да… Какая красивая… Жаль, темно. Надо больше свечей!
Доран говорил тихо и сипло, точно был простужен.
Дороти дернулась, пытаясь выбраться из-под Рауля, но ей не дали – крепко вогнали ствол и с силой прижали за плечи к кровати, а когда она снова взбрыкнул, прошептали в ухо:
– Нет, так дело не пойдет, – усмешка в голосе Рауля была не злой, а какой-то острой. Словно его заводила растерянность Дороти. Заводило присутствие Дорана, то, что он все видел. – Я еще свое не получил.
– Можно подумать, у тебя кто-то когда мог что-то отобрать, – теплая усмешка окатила с головой.
Теперь голос Дорана звучал близко, а потом Дороти мягко выдохнули в губы, и она застонала бессильно, насаженная на клинок одного любовника и вдыхая запах второго.
Чужих. Своих. Обоих.
Доран ее поцеловал, легко, мимолетно – как уже тысячу раз целовал в тех самых снах, но теперь все было взаправду и в тысячу раз прекраснее. Дороти оставила все на потом и просто разрешила себе быть. С ними и самой собой.
Ее снова поцеловали – сначала нежно, невесомо, точно перышком прошлись. Но Дороти было мало, она прошептала:
– Еще! – разрешая сразу и все. И всем.
Ее поняли, послушались – жадно смяли губы, вторглись языком, обхватили за шею, а потом отодвинулись, выдыхая судорожно.
– Доран, – только успела прошептать Дороти, и ее, точно по сигналу, поцеловали снова. И снова. Не давая вдохнуть, мучая ее губы – своими, теплыми, солоноватыми.
Рауль отодвинулся, перестал наваливаться, дотронулся легкой лаской до шеи, провел кончиками пальцев по спине и прошептал:
– У нее сладкий рот, да? Ты смотрел – я тоже хочу смотреть. Видеть, как ты возьмешь ее спереди… Пусть она приласкает тебя языком по всей длине, а потом возьмет глубже, пусть даже стонать не сможет, а я сделаю так, чтобы она попыталась.
– Делай, – согласился Доран прямо в губы Дороти и отодвинулся.
Рауль подхватил ее под живот, не снимая с члена, а наоборот – часто и мелко толкаясь и лишая всякого соображения. Дороти послушалась, и Доран скользнул ближе, пригибая ее голову к своему паху, лаская пальцами затылок, перебирая длинные локоны.
Дороти слепо потянулась вперед, повинуясь ласковым рукам, и раскрыла губы. Доран толкнулся ей в рот – жадно, сразу глубоко и замер. Дороти прижала к стволу язык снизу и надавила. Наградой ей был тихий вздох, и ласковые пальцы исчезли – твердая ладонь легла на затылок, не давая качнуться назад. Она сжалась и сжала в себе обоих – и Рауля лоном, и Дорана горлом. И получила два потрясенных выдоха.
– Да, вот так, возьми глубже, – просипел Рауль. – Только так. Не думай, моя капитан, не твое это. Просто пусти нас. Двоих сразу. Будет хорошо. Сладко будет.
И Дороти впустила, неумело лаская Дорана языком и губами, давая брать себя глубоко в горло, так что даже стонать не получалось, а тот и не отказывался – шумно выдыхая через нос и удерживая рукой за узел закрывающей глаза повязки. Словно действительно боялся, что Дороти непостижимым образом растворится и исчезнет.
Рауль точно с цепи сорвался – снова сменил член на пальцы, надавил там внутри, да так, что Дороти выгнуло, а потом прижался губами к ее ягодицам, к коже, которая горела уже вся – сначала от наказания, а теперь от удовольствия, прикусил несильно, лизнул широко и внезапно скользнул языком туда к пальцам. И жадным широкими мазками начал ласкать как раз там, где половинки ягодиц соединялись и ниже, собирая капли влаги. Дороти застонала, член Дорана не давал кричать громко, глушил жадные звуки. Поэтому она просто глухо мычала – от каждого сильного толчка внутрь рта и от каждого горячего прикосновения языка.
Долго продержаться не удалось, Дороти кончала так, как давно уже не приходилось, сильно выгибаясь и уже совсем бесстыдно насаживаясь на пальцы и язык.
– Влажная девочка. Вся мокрая для меня. Скользко будет, хорошо, – Рауль снова задвинул ствол внутрь, в еще пульсирующее лоно. – Еще хочу… Доран… не выпускай ее. Не отпускай.
