Рикарда Джордан - Изгнанница. Клятва рыцаря
Господин Мартинус, напротив, планировал задержаться в Париже подольше — но Мириам его больше не интересовала. Он намеревался пустить в ход все свои связи, чтобы устроить господина Леопольда в одну из школ — либо в ту, что находилась недалеко от Малого моста, либо в ту, что располагалась возле горы святой Женевьевы. Если понадобятся деньги, за этим дело не станет: магистр занимался своим промыслом еще активней, чем Соломон лечением пациентов или Авраам производством «сертификатов подлинности» реликвий. Каждый рыцарь хотел знать, улыбнется ли ему счастье в предстоящих битвах, и гороскопы они оплачивали значительно щедрей, чем лечение всяких хворей.
— Раньше в Париже было много больших постоялых дворов, принадлежавших евреям, — рассказывал Соломон Герлин, которая беспокоилась по поводу кашля Дитмара. — Вряд ли владельцы покинули их после того, как короля обуяла жажды наживы. Если мы хорошо заплатим, то для нас найдется и отдельная комнатка. Сухая, теплая и чистая. Там малыш быстро поправится.
Герлин не терпелось поскорее попасть во французскую столицу.
Город Париж раскинулся на обоих берегах Сены, здесь пересекались важнейшие торговые пути. Он постоянно разрастался и уже выплеснулся за пределы новых городских стен, которые были возведены всего несколько лет назад по приказу короля Филиппа. В течение многих лет король продолжал строить и свою резиденцию, и сам город, столицу своей империи. Филипп проживал на острове Сите посреди реки. Хоть расположенному там дворцу и недоставало уюта, и был он тесноват, но располагался в самом центре столицы. Мелкая торговля, школы и культурная жизнь города сосредоточились на острове. Королю очень хотелось расширить свой дворец, однако из-за недостатка места это было невозможно. Поэтому Филипп принялся строить замок-крепость Лувр на правом берегу Сены, в той части города, которая становилась новым торговым и деловым центром. Большая круглая башня крепости служила также темницей, эта громада возвышалась над городом. В уже возведенных стенах крепости король собирал отряды, чтобы потом отправить их в Вермандуа или Валуа — земли, на которые претендовал Ричард.
Господин Бертольд и его рыцари наконец попрощались с «паломниками» господина Мартинуса, при этом рыцарь снова бросил испытующий взгляд на Герлин и Соломона.
— Я так и не вспомнил, откуда я знаю нашего чудаковатого цирюльника и его «жену», — язвительным тоном произнес он, когда Герлин присела перед ним в грациозном реверансе. — Я очень надеялся, что госпожа Линдис окажется дамой благородного происхождения и подарит мне на прощанье невинный поцелуй.
— Прекратите докучать моей жене! — решительно потребовал Соломон, заслоняя собой Герлин и положив руку на рукоять меча.
Вокруг них стояли рыцари и солдаты, и Бертольд вряд ли стал бы вступать в бой в присутствии стольких свидетелей, к тому же связываться с женой цирюльника было ниже достоинства рыцаря.
Бертольд из Бингена с улыбкой махнул рукой и отступил назад.
— Спокойствие, цирюльник! Мне ничего не нужно от вашей супруги… Но если бы я только знал, где уже видел эти волосы и глаза…
Герлин больше не могла этого выдержать. Едва заметно поклонившись, она отошла к повозке и забралась в нее. Соломон и Авраам хотели сразу же отправиться на остров Сите, тогда как Мартинус пребывал в нерешительности. Ему нужно было попасть в центр города, его целью был Нотр-Дам. Однако сейчас возле Лувра можно было неплохо подзаработать, так что он склонялся к тому, чтобы задержаться здесь еще на пару дней. Марта охотно согласилась с ним — она была чрезвычайно корыстолюбивой женщиной.
А вот Леопольд устал от общества сварливых, просто невыносимых родителей. Возможно, ему не судилось стать великим ученым, однако он наверняка будет стараться попасть в одну из школ при соборах, хотя бы для того, чтобы не слышать постоянные причитания Марты. Герлин пожелала юноше удачи и поблагодарила небеса, когда Мартинус и его спутники наконец остались позади. Мириам же бурно радовалась тому, что можно будет остановиться на еврейском или же когда-то еврейском постоялом дворе, при этом Герлин только покачала головой.
— Что вообще означает «когда-то еврейский»? — осведомилась она. — Вы так радуетесь, словно мы скоро окажемся среди друзей, но ведь еврейские общины были уничтожены, или я чего-то не понимаю?
Авраам многозначительно улыбнулся, а Соломон повернулся к ней и мягко спросил:
— Разве ты не помнишь, что я тебе рассказывал в Бамберге? Когда ты меня спросила, могу ли я посещать христианскую церковь, не грех ли это, я сказал тебе, что в случае необходимости нам разрешено даже окреститься — если мы и дальше будем соблюдать заповеди Божии. Это истолковывается по-разному. Некоторые считают, что это возможно только в случаях, когда есть угроза жизни, другие же полагают, что окреститься можно даже в тех ситуациях, когда могут пострадать положение и работа. Во многих землях евреям позволяют трудиться только в сфере финансов. Если здесь выйдет такой указ, то всем ремесленникам, ученым, лекарям придется основывать банки или открывать ссудные кассы! Это приведет к разорению не только конкретных людей, но и общин. Сколько ссудных касс необходимо в одном месте? И действительно ли стоит врачу нарушать данную им клятву и не лечить больных только потому, что ему это запрещает король? В таком случае пострадавшие могут переселиться куда-нибудь или же принять христианство — для вида. Тогда они каждое воскресенье покорно ходят в церковь, а в день шаббата и другие еврейские праздники молятся так, чтобы их никто не услышал. Разумеется, это опасно, но зачастую другого выхода нет. В Париже дело обстоит так же. Наверняка существует еврейская община, которая старается никак себя не проявлять.
— Значит, там есть и миква[10], господин Соломон? — робко спросила Мириам. Она все еще тихо и несмело обращалась к лекарю, когда речь шла не о вычислениях положения звезд.
Соломон доброжелательно улыбнулся:
— В этом я не сомневаюсь, Мириам. Но узнавать об этом нужно с большой осторожностью.
Пока они шли к следующему мосту через Сену, девушка восторженно рассказывала Герлин о микве — своеобразной ритуальной купальне, которая смывает все грехи, а значит, она сможет очиститься после отношений с Мартинусом. Похоже, девушка собиралась взять с собой Герлин, однако той хватило бы и обычной ванны. За время поездки у нее не накопилось грехов — разве что она убивала блох и клопов.
Прежде чем перейти через Сену, Соломон и Авраам сменили яркие дорожные платья на приличные одеяния успешного торговца и ученого. В длинной тунике лекаря Соломон выглядел старше и серьезней, однако взгляд, который он бросил на Герлин, был исполнен нежности, восхищения и, пожалуй, страсти.
— Тебе лучше надеть вуаль и прикрыть волосы, Герлин. Тогда можно будет не опасаться, что кто-то тебя узнает. — Соломон снова называл девушку ее настоящим именем, однако сохранил доверительное «ты», чему Герлин была рада.
Ее также радовали его утешительные слова, ведь они показывали, что Соломон знал, в каком напряжении она пребывала последние недели. Однако он наверняка не представлял, как тяжело ей будет жить под видом еврейки или мнимой христианки в Париже. Ей даже нельзя будет раздеть своего маленького сына в присутствии других женщин. Между тем Дитмар был очень живым ребенком и уже учился ходить. Герлин всегда нужно было надевать ему подштанники, хотя для таких маленьких мальчиков это было необязательно. Еврейские мальчики проходили ритуал обрезания в более раннем возрасте, даже если их для вида крестили.
Остров Сите был самым оживленным местом из всех, где Герлин когда-либо бывала. Узкие улочки были забиты лавками, трактирами и питейными заведениями. Люди говорили так быстро, что даже Герлин было трудно уловить суть сказанного, и это при том, что она изучала французский язык еще при дворе госпожи Алиеноры и владела им так же хорошо, как и своим родным. Соломону, Мириам и Аврааму приходилось еще труднее, однако последний быстро учился, ведь ему нужно было убеждать солдат короля купить ногти святого Христофора на их родном языке, да и сертификаты они бы охотней читали на французском.
На самом деле еврейского квартала в Париже никогда и не было. До изгнания единоверцы Соломона жили по всему городу. Теперь остатки общины было нелегко разыскать, и Герлин совершенно не представляла, с чего начать. Однако, похоже, Соломон и Авраам интуитивно различали своих единоверцев. Слоняясь по рынку, они стали осторожно наводить справки, и, к изумлению Герлин, тут же нашлись торговцы, знавшие отца Авраама. Они направили лекаря и его племянника к тем, кто имел связи в Вене, чтобы передать сообщение родителям Мириам. Отправить письма также не составило труда, да и надежды Соломона снять комнату на постоялом дворе вскоре оправдались. Они нашли чистый постоялый двор с баней, которым управляла «когда-то еврейская» супружеская пара. Пожилую хозяйку умиляли Дитмар — она заговорщицки улыбнулась Герлин, когда та назвала его имя, — и Мириам. Красивая девушка с хорошими манерами сразу же покорила ее сердце, поскольку якобы напоминала ей дочь.
