Виталий Гладкий - Посох царя Московии
— Ну ладно, плесните и мне, — согласился Никифор Матвеевич. — Я давно этим делом не балуюсь. Вылечили. Но по такому случаю…
— Каким образом вылечили? — полюбопытствовал Глеб.
— Нет, не думайте, я не был запойным пьяницей, — улыбнулся старик. — Пошел сдуру… за компанию. Но давайте сначала выпьем, отведаем ушицы, а потом я расскажу вам свою историю.
Глеб и Дарья-Дарина с таким азартом налегли на уху, что вскоре казанок показал дно.
— Господи… — простонала девушка. — Стоило сюда заехать только ради этой ухи. Какая прелесть…
Никифор Матвеевич только посмеивался. Когда Глеб, насытившись, закурил, он нахмурился и сказал:
— А вот это уже ни к чему. Нет-нет, ты кури, кури! — поспешил он, заметив, что смутившийся Глеб хочет потушить сигарету. — Я так гутарю потому, что курение вредно. По молодости и я немного баловался, потом перестал. А там война… тоже смолил. Но после победы — как обрезало. Я загадал, ежели фрица победим — брошу. И бросил. С тех пор ни-ни. Чего и вам советую.
— Вы обещали рассказать, как вылечились от этого дела, — показал Глеб на бутылку виски, чтобы сменить тему.
— А… Да-да-да… — Никифор Матвеевич заулыбался. — Есть в наших местах одна горушка. В лесу, в глухомани… Редко кто про нее знает. Только местные. Из горы бьет ключ, а вода в нем необыкновенная, хоть и немного горьковатая. Кто животом мается или чем отравился — сразу к роднику. Испил водицы — и все как рукой снимает…
— Минел… минелральный источник, — пояснила Дарья-Дарина слегка заплетающимся языком.
Глеб лишь рассмеялся про себя. Он подливал в ее рюмку, не скупясь, чтобы хоть первую ночь на природе девушка спала как убитая. А то начнет ныть и пугаться даже шороха травы.
— Ну, наверное, минеральный… — не стал спорить старик. — Но у той воды есть еще одна особенность. Только, чур, никому! Вы, я вижу, ребятки порядочные. Не нужно об этом кричать на весь белый свет. Иначе понаедет сюда народ, все поистопчет. Да ладно б только хорошие люди, а то, не приведи Господь, какие-нибудь городские бандиты.
— Не скажем, — хором ответили Глеб и Дарья.
— Верю. Потому и открываюсь вам. Так вот, от той воды сразу трезвеешь. И это еще не все. Ежели выпить пару кружек, никогда больше к рюмке не потянешься. Напрочь отрезает. Человек становится трезвенником. Наши окрестные бабы прознали про это дело и ну мужиков туда водить. Сначала хитрили: приведут к горушке, сядут полдничать, напоят своего благоверного — вроде как обычной водой — и домой. Он потом с мужиками за стол — а водка в горло не идет, сразу обратно возвращается. Хоть ты ее силком заливай…
В костре затрещало и рой мелких угольков-светлячков брызнул во все стороны, будто фейерверк. Никифор Матвеевич поворошил веткой поленья — затухающее пламя ожило, взметнув вверх огненные языки, — и продолжил:
— Спустя какое-то время, конечно, секрет открылся. Да уже было поздно. Почти все мужики окрестных деревень прошли «исцеление». А тех любителей выпить, кто сопротивлялся, потом силком поили. Так вот, я тоже однажды попался на эту удочку. Хотя и не особо баловался хмельным зельем. Повели меня и еще двух великовозрастных оболтусов к ключу и напоили той самой водицей. Ну я-то ничего, а вот мой дружок Микита страдал… да-а. Дюже он любил в компании посидеть.
— Ну и как вы теперь?..
— С вами вот выпил. И ничего. С годами, конечно, тормоз этот проходит. Да только человек уже сам не хочет к водке тянуться. Нынче в наших деревнях пьяницу днем с огнем не найдешь. А ежели свадьба… или поминки… то тогда пьют почти все. Обычай. Но очень понемногу, и больше всякие легкие настойки.
— Хорошая водица. Я бы сказал, живая… — Глеб потянулся до хруста в костях.
И чудом успел подхватить Дарью-Дарину, которая с закрытыми глазами начала клониться вперед и едва не упала в костер.
— Ой! — воскликнула девушка, очутившись в руках Глеба. — Что это вы?..
— Пора на боковую, — сказал Глеб, отпуская девушку. — Вы уже спите на лету.
— Глаза слипаются…
— А пойдем, пойдем, деточка… — засуетился старик. — Я тебе постелю в избе. А мы с Глебом в стожке переночуем.
Дарья безропотно поднялась и проследовала за Никифором Матвеевичем в его жилище. Старик возвратился спустя несколько минут и сел на свое место.
— Добрая девочка, — сказал он проникновенно. — Как моя правнучка Марыська. Твоя невеста?
— Мы с ней… м-м… компаньоны.
— Вишь как… — Старик удивленно покачал головой. — А я думаю, чего это у вас такое вежливое обращенье. Будто у старых дворян — на «вы».
Глеб промолчал, хотя по виду старика понял, что тот ждет объяснений. А что скажешь? Не дождавшись от него ответа, Никифор Матвеевич продолжил:
— Оно, конечно, по-разному жизнь оборачивается. Вот, к примеру, раньше, в двадцатые годы, сразу после революции, на этом месте стояла изба не чета моей. Когда я тут поселился, от нее осталась только часть дубового венца. Я потом его приспособил под свое зимовье вроде фундамента. Дубовые бревна были как новые. Жили здесь двое — немолодой мужчина, дворянин, и девушка, дочь нашего помещика Каргина. Его самого пустили большевики в расход, а дочку пожалели… ну, может, ей просто повезло.
— Да уж, везение… — буркнул Глеб, вспомнив, сколько человек из клана Тихомировых сгинуло в огне революции и Гражданской войны.
— Жила она одна, а потом, когда приехал этот офицер, — в больших чинах, полковник — они ушли в леса. И правильно сделали, иначе им все равно житья бы не дали. Тогда разные люди были… Кто молча тянул лямку, а кто раскулачивал своих же односельчан и контру расстреливал по ночам в ярах. Был и у нас один такой… зверюга. По соседству с нами жил. Вор и пьяница. А поди ж ты, в комиссары выбился. Он и накинул глазом на помещичью дочь. Силком хотел ее взять, да этот офицер отбил. Вот они — полковник и дочка Каргина — и сбежали вместе в глухомань. Жили как муж и жена, но без Божьего благословения и даже без гражданской записи.
— Бывает…
— Ну да, бывает. Полковник тот дюже умный мужик был. И простой. Наши пацаны в нем души не чаяли. Знал он много и разные интересные истории рассказывал. Про старые времена. А мы слушали, затаив дух. Он не из местных. До революции жил в Суздале, а когда брат пошел на брата, воевал на стороне белых…
— Что, так вам и сказал? — недоверчиво спросил Глеб.
Никифор Матвеевич улыбнулся.
— Что ты, мил человек. Тогда за это сразу в расход. Но мы-то тоже не лыком были шиты. Он прятал свой мундир с орденами и оружие — саблю и винтовку — на чердаке, вот пацаны и подсмотрели. Квартировал полковник у старой Агнешки (ее отца-поляка еще царь сослал в наши края за какую-то провинность) и часто ходил на охоту. Вот мы улучили момент, когда он отсутствовал, и слегка пошебаршили у пани Агнессы. Ну, оружия мы навидались за войну вдоволь; правда, сабля дюже понравилась. Наградная, с позолоченной рукоятью и маленьким Георгиевским крестом на эфесе. Это значит, что полковник был храбрым воином. Но про то ладно…
Старик поерзал от внезапно нахлынувших волнительных воспоминаний на своем твердом сиденье, представлявшем собой низенький чурбан, прокашлялся и продолжил:
— Самое интересное мы нашли в боровке. Был среди нас один глазастый… Тимоха Кошкин… в войну с немцами погиб. Вот он и заметил, что в боровке оборудован тайник. Мы верхние кирпичи сняли и вытащили из дыры круглый футляр. А в том футляре диковинный рог лежал… отродясь такого не видывал…
У Глеба перехватило дыхание. Полковник! Из Суздаля! Футляр с рогом! Неужели?..
— К-какой рог?! — заикаясь выдавил из себя Глеб.
— Большой. Прямой, длиной аршина полтора, и похож на штопор. Сам черный, а острие — красное. Чудеса… Что за зверь такой носил этот рог? Я потом, когда стал постарше, все книжки перерыл, нигде не нашел.
— И… к-куда вы его п-потом дели? — Глеб все еще никак не мог прийти в себя от изумления.
Вот и опровергни после этого мнение, что вся человеческая жизнь — это цепочка случайностей…
— Что значит — куда? Оставили в тайнике. Чужое, брать не моги. Нас так сызмальства учили.
— Может, этот рог до сих пор там лежит? — робко высказал совершенно уж фантастическое предположение Глеб.
Никифор Матвеевич смущенно прокашлялся и ответил:
— Вишь какое дело… Как полковник с помещичьей дочкой ушел в леса, у старой Агнешки комиссары устроили обыск… но ничего такого не нашли. Саму ее забрали в округ и отпустили только через полгода. Она потом вскоре и умерла… — Старик поколебался немного, но затем все-таки продолжил: — Каюсь, бес любопытства так и толкал меня под ребро. Забрался я однажды на чердак, пошуровал в боровке, а там ничего.
— Наверное, комиссары нашли…
— Нет. Я ухитрился до обыска там побывать. Но тайник был пуст.
— Выходит, полковник унес с собой футляр…
