Татьяна Корсакова - Сердце зверя
Они снова заберут лампу, оставят его одного в темноте… Нет, не одного – с ведьмой… Илька зажмурился от страха и бессилия, а тот, кто назывался его отцом, крепко сжал руку мальчика и велел:
– Пойдем со мной.
Хотелось кричать, упираться и брыкаться, но Илька знал, будет только хуже, поэтому просто молча шел за своим мучителем. Его привели в подвал – сырой и страшный, напрочь лишенный окон.
– Переночуешь здесь. – Тот, кто назывался его отцом, швырнул Ильку на каменный пол. – Будет тебе наука на будущее.
Он ушел, оставив на полу рядом с Илькой огарок зажженной свечи, а тяжелую дубовую дверь запер на ключ. Мальчик не выдержал, закричал отчаянно и громко, бросился к двери, молотя по ней кулаками, а потом заплакал, потому что понимал, что из подвала ему не выбраться никогда. Как только погаснет свеча, придет ведьма…
Где-то совсем близко капала вода. Холод пробирал до костей. Огарок свечи шипел и сыпал искрами, а Илька сидел перед ним и ждал конца. Этой ночью он умрет. Сначала будет страшно и, наверное, очень больно, а потом его мучения закончатся раз и навсегда.
Огонь погас в тот самый момент, когда на сырой каменной стене Илька увидел тень. Тень вырастала, нависала над ним, тянула скрюченные пальцы, и, чтобы не видеть, он зажмурился, а когда открыл глаза, понял, что огонь погас…
Теперь в подвале он был не один, за спиной, а может, и прямо перед ним стояла ведьма, и страшная ее коса извивалась, точно змея, грозясь Ильку задушить. В темноте… так, чтобы даже перед смертью он ничего не увидел…
Но он увидел. Два зеленых глаза в темноте. Не страшные, не ведьмины. А потом послышалось кошачье мяуканье, и под онемевшие Илькины ладони нырнуло что-то мягкое, пушистое, прижалось горячим боком, мурлыкнуло. Он сжал в охапку эту чудесную невидимую кошку, прижал к груди и заплакал, теперь уже от облегчения. Нет, страх не прошел окончательно, но его стало чуть меньше, теперь Илька мог хотя бы дышать без боли в груди.
Так они и сидели, обнявшись – он и невидимая кошка. До тех пор, пока Илька не провалился в тревожный сон…
* * *Уснуть у Софьи никак не получалось. Слишком много событий приключилось в ее жизни всего за пару дней, слишком многое предстояло обдумать. Она заварила чаю, достала конфеты, прибавила огня в лампе и присела к столу. Мысли в голову лезли сумбурные и бестолковые, они перемежались воспоминаниями о волчьем вое и пережитом страхе, отдаваться им не хотелось, но и сопротивляться получалось не очень хорошо. Наверное, из-за мыслей Софья не сразу поняла, что в комнате она больше не одна. А когда поняла, не испугалась. Почти…
Женщина сидела напротив. Высокая, худая, в черном платье и низко повязанном платке, она смотрела на Софью строго и одновременно ласково, и та как-то в одночасье поняла, что это Евдокия, хозяйка дома.
– Ну, здравствуй, родственница. – Евдокия улыбнулась, посмотрела так, что сразу стало ясно, что про Софью она знает все.
– Здравствуйте… Евдокия Тихоновна. – Она чуть было не предложила женщине чаю, но вовремя вспомнила, что перед ней покойница, а покойницам чай без надобности.
– Вижу, травки мои заварила. Молодец. Там в кладовке, на верхней полке, варенье стоит вишневое. Возьми.
– Спасибо. – Софья помолчала, собираясь с мыслями. – За варенье и за то, что позволили пожить в вашем доме.
– На здоровье. Ты ведь здесь ненадолго. Ты птичка перелетная.
– Перелетная. – Нельзя врать покойникам, некрасиво это. К тому же покойники и так знают правду. – Вы меня не осуждаете?
– Кто я такая, чтобы тебя осуждать, девочка? – Евдокия провела ладонью над скатертью. – Моя любимая, позапрошлым летом вышивала. Августу она тоже нравилась…
– Простите, я не должна была…
– Ничего, пользуйся. Что ж красоте-то пропадать. – Евдокия подалась вперед, посмотрела на Софью пристально, а потом сказала: – Что ж не спросишь, чего это я явилась? Вижу же, что тебе любопытно. Мне повезло, что ты такая смелая. С другой бы намаялась…
– Что вам нужно, Евдокия Тихоновна? – спросила Софья, скорее из вежливости, чем из интереса.
– Мужа моего видела? Августа?
Она молча кивнула в ответ.
– Любила я его, бестолкового. – Евдокия улыбнулась. – Да и сейчас люблю.
Было бы за что любить такого черствого человека…
– Есть за что, не сомневайся. – Гостья читала ее мысли. – Со мной он другим был, живым. А теперь запутался. Он не плохой, Софья, он просто слабый. Во мне была его сила, а я подвела. – Она вздохнула. – Очень уж не вовремя умерла.
– Вас убили…
– Убили. Августу оттого еще горше. Ему так плохо, что он все человеческое в себе задушил. Не такого человека я полюбила. И достучаться до него я не могу, не слышит он меня и не видит.
– Я вижу. – Так и недопитый чай давно остыл и подернулся тонкой коркой льда. Чаинки в нем были похожи на застывших в янтаре мух. Красиво.
– Потому что ты в моем доме живешь, здесь сила моя. А он сюда носу не кажет. Поможешь?
– Я не понимаю. – Пальцем Софья постучала по льду, и тот пошел трещинами.
– А я тебе объясню. Ты только выслушай. – Евдокия придвинулась поближе, посмотрела едва ли не с мольбой. – Ты мне поможешь, а я, глядишь, тебе. Слушай, девочка. Слушай и запоминай…
Ее голос был мягкий, успокаивающий, журчал лесным ручейком, заставлял слушать и верить. Софья и слушала.
– …Ну, вот и все. – Евдокия улыбнулась, встала из-за стола, направилась к выходу из комнаты и, остановившись в дверях, добавила: – Про варенье не забудь. Уж больно вкусное у меня вышло варенье.
Сказала и исчезла, а Софья вздрогнула, вскинулась, едва не опрокинув на пол чашку с еще теплым чаем. Надо же, уснула прямо за столом. Еще и сон увидела такой престранный. Сон врезался в память намертво, она помнила каждое сказанное Евдокией слово. Вот только Евдокия ли то была? Софья ведь никогда раньше не видела хозяйку этого дома. Самым разумным было бы допить чай, погасить лампу и лечь спать, но Софья знала, что теперь уж точно не уснет, если не попытается разобраться.
Коробка с фотокарточками нашлась в резном серванте. Снимков было всего два, но женщину, на них запечатленную, Софья узнала сразу. Теперь не оставалось никаких сомнений, что во сне к ней приходила Евдокия. А вот мастера Берга она узнала с великим трудом. Ну никак не вязался его мрачный образ с тем упитанным смеющимся мужчиной, что с нежностью обнимал улыбающуюся Евдокию за талию. Софье вдруг подумалось, что оба эти человека мертвы, просто мастер Берг по ошибке задержался на этом свете дольше положенного, оттого и зачерствел душой. Не обманула ночная гостья. Осталось проверить еще кое-что…
Вишневое варенье нашлось на верхней полке. Софья попробовала – было оно и в самом деле очень вкусным…
* * *Ночь выдалась бессонной и тревожной. Дмитрий крутился в постели, все прислушивался, не раздастся ли волчий вой или, и того хуже, человеческий крик, но обошлось, и уже на рассвете, когда солнце позолотило серый горизонт, он провалился в тяжелый и душный сон, из которого вынырнул едва ли не более уставшим, чем был вечером.
Никитична хлопотала у печи, а на столе уже высилась внушительная гора блинов. Вот только есть совсем не хотелось, а хотелось как можно скорее проверить одну свою гипотезу. Но обижать старушку Дмитрий не стал, съел сразу шесть блинов, запил большой кружкой парного молока и лишь потом, прихватив ружье, вышел во двор. У дома Софьи он замедлил шаг, а потом и вовсе остановился, подобрал с земли камешек, бросил в окно. В конце концов, им обоим нужно на Стражевой Камень, а времена настали неспокойные.
Ждать пришлось недолго, всего через пару минут скрипнула калитка. В отличие от Дмитрия, который после бессонной ночи чувствовал себя сущей развалиной, Софья выглядела свежей и бодрой, на соседа она посмотрела без удивления, ему даже показалось, что обрадовалась.
– Доброе утро, господин Рудазов, – сказала церемонно.
– После того, что мы с вами пережили, Софья Петровна, обращение по имени будет куда уместнее. – Он улыбнулся, пожал протянутую руку. – Решил составить вам компанию, а заодно проверить кое-какую теорию.
– Какую теорию? – Она взяла Дмитрия под руку, во взгляде ее было любопытство.
– Давайте расскажу вам все по дороге.
Место, где Дмитрий стрелял в зверя, нашли не сразу. Они даже поспорили по этому поводу. Оказалось, Софья была к истине ближе всего.
– Вот оно! – Она замерла посреди лесной тропинки и для пущей достоверности притопнула ногой. – Видите кусты? Там он и прятался. А вот об этот корень я споткнулась. Рудазов, это точно то место!
Он и сам уже видел, что это то место, скорее по инерции, чем по необходимости сдернул с плеча ружье, велел:
– Ждите меня тут, я проверю.
Конечно, она не послушалась. Глупо было надеяться.
– Я с вами!
Он вздохнул многозначительно, но промолчал, сошел с тропинки, углубился в лесную чащу.
Кровь на земле тоже первой заметила Софья, тронула Дмитрия за плечо, сказала шепотом:
