Джо Аберкромби - Красная страна
– Куда торопиться?
Лэмб вздохнул, выпустив облачко пара в звездное небо.
– Будут неприятности.
– Мы возвращаемся? – спросила Шай.
– Ты нет. – Тень от полей шляпы падала на его лицо, и только глаза горели в темноте. – Я.
– Что?
– Ты отвозишь детей. А я возвращаюсь.
– Ты сразу так задумал, да?
Он кивнул.
– Только хотел, чтобы мы отъехали подальше.
– У меня было мало друзей, Шай. Еще реже я поступал правильно. Можно посчитать на пальцах одной руки. – Он поднял кулак, глядя на обрубок среднего пальца. – Даже по пальцам этой руки. Все идет так, как должно идти.
– Ничего подобного. Я не позволю тебе идти одному.
– Позволишь. – Он заставил коня подойти ближе, глядя Шай прямо в глаза. – Знаешь, что я почувствовал, когда мы перевалили через холм и я увидел, что ферму сожгли? До того, как возникли горечь, страх, жажда мести? Знаешь?
Она сглотнула пересохшим горлом, не желая отвечать и не желая знать ответ.
– Радость, – прошептал Лэмб. – Радость и облегчение. Потому что я сразу понял, что должен делать. Кем я должен быть. Сразу понял, что могу положить конец десяти годам притворства. Человек должен быть тем, кто он есть, Шай. – Он снова посмотрел на руку и сжал четырехпалый кулак. – Я не испытываю… злости. Но то, что я делал. Как это можно назвать?
– Ты не злой, – прошептала она. – Ты справедливый.
– Если бы не Савиан, я убил бы тебя в пещерах. И тебя, и Ро.
Шай поперхнулась. Это она и сама отлично понимала.
– Если бы не ты, мы никогда не вернули бы детей.
Лэмб посмотрел на Ро, обнимающую Пита. На черепе у нее уже отросли волосы и скрывали царапину на темени. Они оба так изменились.
– Мы вернули их? – спросил он хриплым голосом. – Иногда я думаю, что мы и себя потеряли.
– Я осталась такой, как была.
Лэмб кивнул. Казалось, что на его глаза навернулись слезы.
– Ты, возможно, не изменилась. – Он наклонился и крепко обнял ее. – Я тебя люблю. Их тоже. Но моя любовь – не та ноша, которую нужно нести. Всего лучшего, Шай. Всего самого лучшего. – Он отпустил ее, развернул лошадь и поехал прочь, по своим следам к лесу, к холмам, к грядущей расплате.
– А как, черт побери, насчет того, чтобы трезво смотреть на жизнь? – крикнула она вслед.
Он обернулся на мгновение. Одинокая фигура, залитая лунным светом.
– Это всегда казалось хорошей идеей, но, признаться честно, никогда не срабатывало в моем случае.
Медленно и скованно Шай повернулась спиной к нему. Повернулась и поехала за Маджудом, его фургоном и наемными работниками, за Свитом и Кричащей Скалой, уставившись на белую дорогу впереди, но ничего не видя. Высунутый кончик языка холодил ночной воздух. И с каждым вдохом рос и рос холод в груди. Холод и пустота. Она обдумывала слова Лэмба. И что она сказала Савиану. Размышляла обо всех долгих милях, пройденных за минувшие месяцы, об опасностях, с которыми столкнулась, стремясь забраться так далеко. И не знала, что делать.
Все чаще, когда Шай говорили, что все должно оставаться как есть, она начинала задумываться, как это изменить.
Фургон подпрыгнул, наехав колесом на камень, Пит встрепенулся и проснулся. Он сел и посмотрел на Шай.
– Где Лэмб?
Пальцы Шай, сжимавшие повод, ослабели. Ее лошадь замедлилась и наконец остановилась, торжественно застыв.
– Лэмб сказал, надо спешить, – оглянулся через плечо Маджуд.
– А ты собрался выполнять все, что он скажет, да? Он – твой отец?
– Думаю, нет, – ответил торговец, натягивая вожжи.
– Но он – мой отец, – проворчала Шай.
Так ведь оно и было. Может, не такой хороший, как ей хотелось, но другого-то не было. Единственный отец для них троих. А у нее и без того хватало в жизни потерь.
– Я возвращаюсь, – сказала она.
– Это безумие! – воскликнул Свит, остановившийся неподалеку. – Проклятое безумие!
– Несомненно. И ты идешь со мной.
Недолгое молчание.
– А ты знаешь, что там больше сотни наемников? И каждый – убийца!
– Тот Даб Свит, о котором рассказывают истории, не испугался бы нескольких наемников.
– Не знаю, заметила ты или нет, но Даб Свит из историй и Даб Свит, на котором мой плащ, немного разные люди.
– Я слышала, что ты обычно вел себя… – Она подъехала к нему вплотную. – Я слышала, что ты обычно вел себя как настоящий мужик.
– Это правда, – неспешно кивнула Кричащая Скала.
Свит покосился на старую духолюдку, потом на Шай, в конце концов хмуро уставился в землю, почесывая бороду и обмякая в седле.
– Когда-то да. Ты молодая, у тебя все надежды впереди. Ты не знаешь, каково это бывает. Некогда ты молодой и задорный, такой большой, что весь мир маловат для тебя. А потом, прежде чем осознать, что ты состарился, ты понимаешь, что все твои мечты не сбудутся никогда. Все двери, которые казались слишком узкими, чтобы в них протискиваться, теперь просто закрыты. Остался только один путь, но он никуда не ведет. – Он снял шляпу и поковырялся грязными ногтями в седых волосах. – И ты теряешь волю к победе. А если она ушла, ее не вернуть. Я стал трусом, Шай Соут. А когда ты стал трусом, пути назад нет…
Шай вцепилась в отворот его шубы и потянула на себя:
– Я так просто не сверну, слышишь меня? Мне, мать его так, наплевать! Мне нужен тот ублюдок, который голыми руками убил медведя у истоков Соквайи, было это на самом деле или нет. Слышишь меня, старый говнюк?
– Я слышу тебя, – моргнул он.
– Хорошо слышишь? Ты хочешь поквитаться с Коской или собираешься вечно ругаться без толку?
Кричащая Скала присоединилась к ним.
– Сделай это ради Лифа, – сказала она. – И тех, кто остался на равнинах.
Свит долго смотрел на ее продубленное ветрами лицо, почему-то со странным, загадочным выражением глаз. А потом его губы растянулись в улыбку.
– Ну, как так вышло, что после стольких лет ты остаешься чертовски красивой?
Кричащая Скала пожала плечами, как будто это само собой разумеющееся дело, и зажала трубку в зубах.
Свит приосанился и сбросил руку Шай. Расправил шубу. Плюнул, склонившись с седла. Прищурившись, посмотрел в сторону Бикона и стиснул зубы.
– Если меня убьют, я буду преследовать твою тощую задницу до конца дней.
– Если тебя убьют, я сомневаюсь, что надолго тебя переживу. – Она спешилась и на негнущихся ногах пошла, похрустывая снегом, к фургону. – Надо кое о чем позаботиться. – Она остановилась перед братом и сестрой, ласково положив ладонь на обоих детей. – Вы поедете с Маджудом. Он, кончено, жадноватый, но вообще-то хороший человек.
– А куда ты едешь? – спросил Пит.
– Забыла кое-что.
– Тебя долго не будет?
– Не очень, – Шай заставила себя улыбнуться. – Прости меня, Ро. Прости меня за все.
– И ты меня, – ответила Ро.
Это уже было кое-что. Возможно, все, что у нее теперь было.
– Мы вскоре встретимся в Кризе, – Шай погладила Пита по щеке. – Вы и не заметите, что меня не было.
Ро, сонная и угрюмая, фыркнула и отвела взгляд, но Пит не скрывал текущие по щекам слезы. Увидит ли она их в Кризе? Ведь Свит прав. Сущее безумие проделать такой путь ради детей и потерять их. Но и от долгих прощаний никогда не было проку. Иногда лучше встретить опасность, чем жить в страхе перед ней. Обычно Лэмб так и говорил.
– Трогай! – махнула она Маджуду, до того, как смогла бы передумать.
Он кивнул ей, хлестнул коней вожжами, фургон тронулся с места.
– Лучше встретить… – прошептала Шай в ночное небо, взобралась в седло, развернула лошадь и ударила ее пятками.
Ответ на молитвы
Темпл напивался. Пил так, как не пил со дня смерти жены. Словно на дне бутылки скрывалось нечто, в чем он отчаянно нуждался. Будто участвовал в игре, где ставка – его жизнь. Казалось, что пьянство стало его ремеслом, которое сулит жизненный успех. Но ведь большинство других он уже перепробовал, не так ли?
– Вам стоит остановиться, – сказал Суорбрек, казавшийся взволнованным.
– А вам стоит начать, – парировал Темпл и расхохотался, хотя не испытывал ни малейшего желания смеяться.
Отрыгнул, почувствовав вкус рвоты на языке, но смыл его очередным глотком.
– Тебе следует придерживаться умеренности, – сказал Коска, хотя сам не сдерживал себя ни в коей мере. – Пьянство – искусство, а не наука. Ты ласкаешь бутылку, дразнишь ее. Ухаживаешь за ней. Пьянство… пьянство… пьянство… – причмокнул он с каждым повторением, закатывая глаза. – Пьянство похоже на… любовь.
– Что вы, мать вашу, знаете о любви?
– Больше, чем мне хотелось бы, – ответил Старик, рассеянно глядя пожелтевшими глазами, и горестно усмехнулся. – Даже негодяи любят, Темпл. Страдают от чувств. Залечивают раны сердца. Негодяи, возможно, сильнее других. – Он похлопал Темпла по плечу, отхлебнул из горлышка, но выпивка попала «не в то горло», и генерал мучительно закашлялся. – Давай не будем распускать нюни! Мы – богачи, мальчик мой! Все богачи. А богатые люди не должны испытывать угрызений совести. Это мой Виссерин. Я вернул потерю. Вернул то, что у меня украли.
