Джо Аберкромби - Герои

– Ну тогда впредь не совершай другую, что бы ты ни делал, – вставил откуда-то справа Мелкий.

А за ним Глубокий:

– Ты же, я так понимаю, не думаешь завтра участвовать в сражении?

– Ну почему. Подумываю.

В ответ пара тревожно-изумленных вздохов.

– Прямо-таки сражаться? – переспросил Глубокий.

– И именно ты? – углубил вопрос Мелкий.

– Лучше давай делай ноги, и до восхода мы будем в десятке миль отсюда. Нет никакого резона, чтобы…

– Нет, – сказал Кальдер.

Тут и думать не о чем. Бежать он не может. Кальдер десятилетней давности – тот, кто, не задумываясь, приказал убить Форли Слабейшего, – уже скакал бы во весь опор на первой же лошади, которую успел бы украсть. Однако теперь у него была Сефф и нерожденный ребенок. Если он, Кальдер, останется платить за собственную глупость, то Доу может удовлетвориться тем, что растерзает его перед гогочущей толпой, но Сефф не тронет, чтобы Коул Ричи чувствовал себя ему обязанным. Если же бежать, то Доу непременно ее повесит, а этого допустить нельзя. Такое просто немыслимо.

– Ох, не советую я тебе, – вздохнул из темноты Глубокий. – Битвы никогда не были хорошей затеей.

Мелкий солидарно поцокал языком.

– Если ты хочешь кого-то убить, то, именем мертвых, делай это, пока он смотрит в сторону.

– Всецело с этим согласен, – сказал Глубокий. – Особенно в отношении тебя.

– Я так прежде и поступал, – пожал плечами Кальдер, – но все меняется.

Кем бы он ни был, он все же последний сын Бетода. Его отец был великим человеком, и нечего придавать его истории трусливое окончание. Скейл, возможно, и дурачина, но у него хватило достоинства погибнуть в сражении. Лучше уж последовать его примеру, чем тоскливо дожидаться, когда тебя загонят в какой-нибудь медвежий угол Севера, чтобы ты там трясся за свою бесполезную, ничего не стоящую шкуру. Но еще Кальдер не мог бежать из-за… Драть их всех. Тенвейза с Золотым, и Железноголового в придачу. Язви его, Черного Доу. Да и Керндена Зобатого с ними за компанию. Опостылело быть посмешищем, зваться трусом. Обрыдло им являться.

– С битвами мы далеко не уедем, – печально заявил Мелкий.

– Тем более что в них мы не сможем за тобой приглядеть, – добавил Глубокий.

– А я этого от вас и не ждал.

И Кальдер оставил их в темноте, а сам, не оборачиваясь, вышел на тропу к Клейловой стене и пошел мимо людей, штопающих рубахи, чистящих оружие, обсуждающих расклад на завтрашний день – по общему мнению, не ахти какой. Поставив ногу на каменный выступ, он радушно улыбнулся печально поникшему по соседству чучелу.

– Взбодрись, – сказал он. – Я никуда не собираюсь. Это все мои люди. Моя земля.

– Чтоб меня, если это не Кальдер Голая Костяшка, принц, расквашивающий носы! – Из темноты вразвалку вышел Бледноснег. – Наш знаменитый вождь вернулся! А я уж думал, мы тебя потеряли.

Возможность этого его, по-видимому, не сильно смущала.

– Да вот, была тут мыслишка дать деру в сторону холмов.

Кальдер пошевелил в сапожке пальцами, наслаждаясь этим ощущением. Отчего-то у него нынче восторг вызывали разные мелочи. Может, такое происходит, когда видишь, что на тебя надвигается смерть.

– Да только в это время года там что-то холодно.

– Ну, тогда погода на нашей стороне.

– Вот и посмотрим. Спасибо, что обнажил за меня меч. Я, честно говоря, не думал, что ты из тех, кто ставит не на фаворита.

– Я и сам так думал. Да только ты на секунду напомнил мне твоего отца. – Бледноснег поставил ногу на стену рядом с Кальдером. – Вспомнилось, каково оно когда-то было, следовать за человеком, которым восторгаешься.

Кальдер фыркнул.

– Ого. Мне такое отношение не очень привычно.

– Не волнуйся, оно уже прошло.

– В таком случае, я использую каждую оставшуюся мне минуту на то, чтобы его вернуть.

Кальдер вскочил на стену, раскинув руки в попытке удержать равновесие – один непрочный камень вывернулся из-под ноги – и встал, пристально вглядываясь в поля около Старого моста. Там пунктиром горели факелы застав Союза, а другие переливались живой лавиной там, где солдаты переходили реку. Завтра с утра они готовы будут хлынуть через поля и через эту полуразрушенную стенку, сея гибель и глумливо растаптывая память о Бетоде, какой бы она ни была.

Кальдер прищурился, ладонью прикрывая глаза от света костров. Похоже, неприятель воткнул два флага на высоких флагштоках. Они колышутся на ветру, слабо поблескивает золотая тесьма. Странно, насколько они отсюда хорошо видны. Только тут до него дошло, что это сделано специально. Некая демонстрация, нарочитый показ своей силы.

– Именем мертвых, – пробормотал он и прыснул со смеху.

Отец, помнится, говорил, что враг обычно предстает в двух видах. Первый – это непреклонная, неудержимая в своей грозности сила, которую можно только бояться и нельзя постичь. Или же это неповоротливая колода, что не мыслит, не движется, а являет собой тупую мишень, в которую тебе остается лишь выстреливать задуманный план действий. На самом же деле враг – ни то ни другое. Представь, что он – это ты; что он не так уж отличается от тебя ни по уму, ни по глупости, ни по трусости, ни по геройству. Если ты сможешь это представить, твои ошибки будут сравнительно невелики. Враг – это всего лишь горстка людей. И осознание этого облегчает войну. Но оно же ее и усложняет.

Есть надежда, что генерал Миттерик со товарищи не уступают по уму самому Кальдеру. То есть идиоты, каких поискать.

– Ты видел те чертовы флаги? – спросил он.

– Союза-то? – Бледноснег пожал плечами. – А чего на них смотреть.

– Где у нас Белоглазый?

– Ходит по кострам, подбадривает в людях дух.

– То есть на то, что я возглавлю атаку, особо не полагается?

Бледноснег опять пожал плечами.

– Они тебя не знают так, как я. Быть может, Ганзул сейчас распевает песню о том, как ты расквасил нос Бродду Тенвейзу. Это их любви к тебе не повредит.

Может, оно и так, но разбивать носы хоть и сволочам, но своим, недостаточно. Его, Кальдера, люди деморализованы. Они потеряли вождя, которого любили, а заполучили того, который не люб никому. Если еще раз проявить бездействие, скорее всего в завтрашней битве их разгромят. Это если они вообще с восходом выйдут рубиться.

Скейл сказал верно: это Север. Здесь иногда нужно проявлять себя мечом. В темноте понемногу вырисовывались очертания замысла.

– Против нас стоит кто, Миттерик?

– Вождь от Союза? Наверно, Миттерик.

– Доу говорил, отчаянный, но безрассудный.

– Безрассудства ему на сегодня, как видишь, хватило.

– Да, в итоге оно у него оправдалось. Люди имеют склонность придерживаться того, что себя оправдывает. Он, я слышал, любит лошадей.

– В смысле, ты об этом? – Бледноснег непристойно вильнул бедрами.

– Может, и это тоже. Но речь сейчас, мне кажется, о предпочтении драться на них верхом.

– Да, коннице здесь раздолье. – Бледноснег кивнул на темный простор полей к югу. – Место плоское, благодать. Он, наверное, думает, что напустится на нас и всех порубает.

– Может статься, что и так.

Кальдер в задумчивости поджал губы. Вспомнилось то смятое письмо с приказом. «Мы с моими людьми делаем все возможное». Взбалмошный. Спесивый. Чванливый. Примерно так люди небось рассуждают о нем самом. О Кальдере. Что дает возможность всмотреться в недруга поглубже. Взгляд Кальдера скользнул по этим дурацким флагам – на самом виду, с гордым идиотизмом, будто здесь не война, а танцы в канун солнцестояния. Губы сложились в привычную усмешку.

– Бледноснег. Собери-ка своих лучших людей. Немного, несколько десятков. Чтобы хватало для быстрых слаженных действий ночью.

– А для чего?

– Здесь нам против Союза не выстоять. – Кальдер отбил от стенки непрочно лежащий камень. – И эта вот сложенная крестьянином, спасибо ему, халабуда тоже их не удержит.

Бледноснег показал в улыбке зубы.

– Вот теперь ты мне снова напоминаешь своего отца. А как быть с остальными парнями?

Кальдер соскочил со стены.

– Пусть Белоглазый их всех соберет. Надо кое-что копнуть.

День третий

Не знаю, сколько насилия и резни вынесут читатели.

К вопросу о штандартах

Свет приходил и уходил, меняясь в зависимости от того, как небо драными лоскутами устилали тучи, по своей прихоти приоткрывая блестящий круг спелой луны и снова его пряча, как умная шлюха предусмотрительно показывает на секунду-другую свои прелести с тем, чтобы не угасал аппетит у клиентов. Именем мертвых, Кальдер куда охотнее грелся бы сейчас у умной шлюхи, чем торчал среди сырого ячменного поля, до рези в глазах всматриваясь сквозь хлесткие стебли в тщетной надежде пронизать ночную мглу. Печально – хотя, может, оно и к лучшему, – что к борделям он привычнее, нежели к полям сражений.

Бледноснег выглядел его прямой противоположностью. За истекший час с лишним у него шевелилась только челюсть, медленно пережевывающая ломтик чагги. От этой каменной невозмутимости Кальдер лишь сильнее дергался. Да и вообще от всего. Пугал внезапный скрежет заступов: вот он в нескольких шагах за спиной, а в следующую секунду его уже нет как нет: подхватил и унес порыв ветра. Ветер вообще обнаглел: трепал волосы, издевательски хлестал по лицу, кидал в глаза мелкий сор и промозгло прохватывал до костей.