Роберт Говард - Приключения Конана-варвара (сборник)
4
Когда первые лучи рассвета окрасили морскую гладь, к скалам приблизилась утлая лодчонка с одним гребцом. Впрочем, выглядел он весьма живописно. Вокруг его головы был повязан малиновый шарф, ярко-оранжевые атласные шаровары поддерживал широкий кушак, с которого свисал скимитар в ножнах из акульей кожи. Его прошитые золотой нитью сапоги выдавали в нем скорее всадника, нежели моряка, но он ловко управлялся со своей посудиной. В вырезе белой шелковой рубашки виднелась широкая и загорелая мускулистая грудь.
Под бронзовой от загара кожей рук перекатывались тугие канаты мышц, когда он налегал на весла с почти кошачьей грацией и легкостью. Яростное жизнелюбие и кипучая энергия, сквозившие в каждом движении, выделяли его среди прочих людей; но выражение его лица не было ни свирепым, ни мрачным, хотя ярко-синие глаза намекали, что их владелец обладает вспыльчивым нравом. Это был Конан, который забрел в казацкий лагерь, не имея при себе ничего, кроме сабли и собственной сметки, и который проложил себе дорогу на самый верх, став атаманом.
Он подплыл к вырубленной в скале лестнице, как человек, хорошо знакомый с окрестностями, и привязал лодку к выступу. После этого Конан без колебаний стал подниматься по лестнице. Впрочем, киммериец все время оставался настороже, не потому, что опасался чего-либо, а потому, что такова была его натура, чему способствовал образ жизни, который он вел.
То, что Гхазнави полагал звериной интуицией или неким шестым чувством, было на самом деле лишь обостренными способностями и интеллектом варвара. Конан не обладал инстинктом, который бы предупредил его, что за ним наблюдают враги, затаившиеся в камышовых зарослях на материке неподалеку.
Когда он поднялся на утес, один из мужчин глубоко вздохнул и осторожно поднял лук. Джехунгир схватил его за руку и прошипел ему на ухо ругательство:
– Глупец! Или ты хочешь выдать наше присутствие? Неужели ты не понимаешь, что он слишком далеко, чтобы ты в него попал? Пусть он поднимется на остров. Он примется искать девчонку. А мы пока останемся здесь. Он мог почуять засаду или догадаться о нашем присутствии. Может, он даже взял с собой воинов, которые затаились неподалеку. Подождем. Через час, если не произойдет ничего подозрительного, мы подплывем к лестнице и станем ждать его там. Если он не вернется спустя некоторое время, кто-нибудь из нас поднимется на остров и выследит его. Но мне бы не хотелось прибегать к таким крайним мерам, если их можно избежать. Если нам придется идти за ним в чащу, жертвы неизбежны. Я бы предпочел схватить его, когда он будет спускаться по лестнице, и тогда мы сможем утыкать его стрелами с безопасного расстояния.
Тем временем ничего не подозревающий казак углубился в лес. В своих мягких кожаных сапогах он ступал совершенно бесшумно, обшаривая взглядом каждую тень в надежде встретить роскошную красавицу с соломенными волосами, о которой он мечтал с тех пор, как увидел ее в шатре Джехунгира Агхи подле форта Гхори. Он бы возжелал ее, даже если бы она продемонстрировала ему свое нерасположение. Но ее загадочные улыбки и взгляды воспламенили его кровь, и он захотел обладать этой золотоволосой цивилизованной женщиной со всей страстью варвара, не признающей законов и преград.
Ему уже доводилось бывать на Ксапуре ранее. Меньше месяца тому назад он держал здесь тайный совет с экипажем пиратского корабля. Конан знал, что приближается к тому месту, откуда вскоре увидит таинственные развалины, по имени которых остров и получил свое название, и он спросил себя, а не найдет ли в них и девушку. Не успев додумать эту мысль до конца, он вдруг замер на месте, обратившись в статую.
Впереди среди деревьев вздымалось нечто такое, что разум его отказывался признавать. Это была темно-зеленая стена, над парапетными зубцами которой торчали башни.
Конан застыл, словно парализованный, отказываясь верить своим глазам и пребывая в самых расстроенных чувствах, как бывает со всяким, кому приходится усомниться в собственном здравомыслии. Он твердо знал, что глаза не обманывают его и что с ума он тоже не сошел, но здесь и сейчас произошло нечто невероятное. Менее месяца тому назад меж деревьев лежали лишь руины. И какие человеческие руки способны возвести столь внушительное сооружение, как то, что предстало его глазам, за несколько прошедших недель? Кроме того, буканьеры, без конца курсировавшие по Вилайету, наверняка засекли бы любые работы столь грандиозного масштаба и сообщили бы о них казакам.
Объяснить случившееся нельзя было ничем, но, тем не менее, невозможное произошло. Он находился на Ксапуре, и эта гигантская стена тоже высилась на острове, пусть это и выглядело чистым безумием. И все-таки дело обстояло именно так.
Конан развернулся, чтобы бежать обратно через джунгли, спуститься вниз по вырубленной в скале лестнице, пересечь синее море и оказаться в далеком лагере в устье Запорожки. В тот миг даже мысль о том, чтобы задержаться вблизи от внутреннего моря, была невыносима Конану, охваченному безрассудной паникой. Он готов был оставить его далеко за спиной, а потом бежать из укрепленного лагеря и степей, проложив тысячи миль между собой и таинственным Востоком, где нарушались основные законы природы; а какие дьявольские силы были в этом повинны, он не знал и не желал знать.
На мгновение судьба будущих королевств, зависящих от этого пышно разодетого варвара, повисла на волоске. Чашу весов склонила в нужную сторону мелкая деталь – обрывок шелковой ткани, зацепившийся за куст, который попался ему на глаза. Конан наклонился к нему и потянул ноздрями воздух, принюхиваясь к едва уловимому аромату. От этого крошечного клочка исходил волнующий запах, настолько слабый, что он ощутил его не органами чувств, а каким-то внутренним чутьем. Этот аромат напомнил ему о желанной плоти женщины, которую он видел в шатре Джехунгира. Значит, рыбак не обманул, она где-то здесь! И тут на влажном суглинке Конан заметил след, единственный отпечаток босой ноги, длинный и узкий, след мужчины, а не женщины, и вдавлен он был сильнее обычного. Вывод напрашивался вполне очевидный: мужчина, оставивший этот след, нес какую-то тяжесть, и что это могло быть, если не девушка, которую разыскивал казак?
Конан постоял немного, глядя на темные башни, видневшиеся из-за деревьев, и глаза его превратились в узкие щелочки ярко-синего пламени. Желание обладать золотоволосой девушкой боролось с первобытным гневом на того, кто посмел похитить ее. Человеческая страсть заглушила суеверные страхи и, пригнувшись, как вышедшая на охоту пантера, он скользящим шагом двинулся к стене, пользуясь густой листвой, как прикрытием, чтобы его не увидели с парапета.
Подойдя ближе, киммериец понял, что стены сложены из того же самого зеленого камня, что и давешние руины, и его поразило некое странное ощущение узнавания. Ему казалось, что он смотрит на то, чего раньше никогда не видел, но оно снилось ему или неосознанно вставало перед его мысленным взором. Наконец Конан понял, в чем дело. Стены и башни повторяли очертания развалин. Такое впечатление, что на месте россыпи камней вдруг выросли сооружения, которыми они являлись изначально.
Утреннюю тишину не нарушал ни один звук, когда Конан осторожно приблизился к подножию стены, поднимавшейся из густой зелени. На южных окраинах внутреннего моря растительность была почти тропической. Он не заметил никого у амбразур и парапета, и изнутри не доносилось ни звука. Слева от него в нескольких шагах виднелись массивные ворота, и он решил, что они, по идее, должны быть заперты и находиться под охраной. Но при этом Конан был твердо уверен в том, что женщина, которую он ищет, находится где-то за этой стеной, и начал действовать в свойственной ему бесшабашной манере.
Увитые виноградными побегами ветви над ним тянулись к зубцам и амбразурам. Он вскарабкался на большое дерево с легкостью кошки и, оказавшись выше парапета, ухватился обеими руками за толстый сук над головой, раскачался, отпустил ветку и полетел по воздуху, по-кошачьи приземлившись на четвереньки прямо на стене. Присев на корточки, он принялся осторожно рассматривать улицы города.
Окружность стены нельзя было назвать большой, но внутри располагалось на удивление много зданий. Все они имели в высоту три-четыре этажа, по большей части плоские крыши и отличались некоторой архитектурной изысканностью. Улицы, подобно спицам колеса, вели на восьмиугольную площадь в центре, упиравшуюся в высокое монументальное сооружение с куполами и башенками, доминировавшее над целым городом. Он не заметил ни единой живой души на улицах, и никто не выглядывал в окна, хотя солнце поднялось уже довольно высоко. Повсюду царила тишина, как в каком-нибудь заброшенном и вымершем поселении. Рядом с ним в стене была вырублена узкая каменная лестница, по ней он и спустился.
Дома так близко подступали к стене, что вскоре он оказался на расстоянии вытянутой руки от окна и остановился, чтобы взглянуть в него. Решетки на нем отсутствовали, шелковые гардины были раздвинуты и перехвачены атласными шнурами. Конан заглянул в комнату, стены которой были задрапированы темными бархатными гобеленами. Пол покрывали толстые ковры; из мебели здесь имелись несколько скамеек эбенового дерева и помост из слоновой кости, заваленный мехами.
