Джо Аберкромби - Герои
Что ж, дурак Челенгорм хоть подчинится теперь приказу. А то Миттерик всегда изыскивает способ извернуться и сделать все по-своему. Некомпетентность – вещь непростительная, но ослушание… Непослушание непростительно еще более, черт его дери. Если каждый начнет выделывать все, что ему заблагорассудится, то не будет ни согласованности действий, ни выполнения команд, ни подчинения цели. И тогда это уже не армия, а скопище всякого сброда, потакающего своему мелкому тщеславию. Сама мысль об этом бередила настолько, что…
Неожиданно на дороге возник какой-то челядинец с ведром. Лошадь встала на дыбы, чуть не скинув Фелнигга с седла.
– Пшел прочь!
Полковник ожег бедолагу по лицу хлыстом, тот с криком шлепнулся в придорожную канаву, выронив ведро. Фелнигг пришпорил лошадь и поскакал дальше; при этом гневный жар внутри вдруг обратился в холод. Не надо было этого делать. Он позволил гневу овладеть собой, и осознание этого распаляло еще больше.
Среди разгульной дивизии Миттерика его штаб являл собой воистину средоточие буйства. Всюду в брызгах грязи, крича друг на друга, как оглашенные метались офицеры. Здесь всем заправлял самый зычный голос, а здравые предложения пропускали мимо ушей. Тон задавали командиры: капитан – роте, майор – батальону, полковник – полку, а Миттерик всем и вся. Небрежность начальства значила попущение нижним чинам, а распущенному солдату – один шаг до поражения. В такие времена порядок спасает жизни. Что же это за военачальник, который позволяет собственному штабу погрязать в таком бардаке?
Привязав лошадь к коновязи, Фелнигг прямиком направился ко входу в шатер Миттерика, одним лишь взглядом заставляя шарахаться с пути возбужденных молодых адъютантов. В шатре столпотворение усиливалось. Сам Миттерик в толпе малиновых мундиров склонялся над столом, где расстелена наспех составленная карта долины, и грохотал мощным голосом. Начальственная неприязнь генерала ощущалась как встречный ветер. Вот он, наихудший тип служаки, некомпетентность которого, пуская пыль в глаза, рядится в одежды одаренности, и что самое досадное, в большинстве случаев обводит людей вокруг пальца. Но Фелнигга-то не проведешь.
Полковник отсалютовал с нарочитой вышколенностью, на что Миттерик лишь снисходительно приподнял руку, толком даже не отводя взгляда от карты.
– У меня приказ лорд-маршала Кроя Первому королевскому полку. Буду признателен, если вы соблаговолите отдать его сию же минуту.
Он не сумел полностью скрыть презрение, и генерал его уловил.
– Мы здесь, видите ли, некоторым образом заняты делом, так что нельзя ли повременить…
– Боюсь, не получится, генерал. – Фелнигга так и тянуло вмазать Миттерику перчатками по физиономии. – Лорд-маршал указывал на особую срочность, так что я вынужден настаивать на неукоснительности.
Миттерик выпрямился, поигрывая желваками массивной челюсти.
– Вы-то?
– Именно. Причем немедля.
И Фелнигг откинул руку так, будто собирался приказным листом хлестнуть генерала по лицу, но в последний момент каким-то чудом сдержался. Миттерик выхватил бумагу у полковника с таким видом, будто сам едва сдерживался если не от удара кулаком, то от оплеухи, и рывком вскрыл послание.
Фелнигг. Что за ослище. Что за спесивый, педантичный дурак. Ершистый буквоед без всякого воображения, инициативы, без намека на «кость», выражаясь словцом гораздых на простоту северян. Если б в друзьях у него не значился маршал Крой – везучий Крой, протащивший его за собой наверх сквозь препоны и чины, – он бы как пить дать не шагнул дальше застегнутого на все пуговицы капитана.
Фелнигг. Нет, ну что за задница. Миттерику вспомнилось, как этот олух припер шесть жалких кибиток после того, как Крой одержал великую победу при Ульриохе. Вспомнились притязания Фелнигга, чтобы его вклад тоже отметили. Батальон Фелнигга тогда сократился до жалкой пропыленной горстки людишек, и все из-за каких-то шести дрянных кибиток. И его вклад в самом деле был отмечен. Миттерик тогда, помнится, подумал: «что за задница», и за все истекшие с той поры годы ни разу не изменил своего мнения.
Фелнигг. Воистину чирей на заду. Гляньте на него. Осел из ослов, тупица из тупиц. Небось так и почитает себя лучше всех, вместе взятых, а сам – это известно досконально – шагу сделать не может без глотка сивухи. Может, думает, что и в командовании он смыслит больше самого Миттерика, а то и Кроя. Чертов ослина. Наихудший тип солдафона, какой только можно представить; свою тупость выдает за дисциплинированность, и что хуже всего, с большинством людей это у него проходит. Но уж никак не с ним, Миттериком.
Две атаки на этот чертов мост провалились; пора готовить третью, а не тратить время на это помпезное крючкотворство. Миттерик обернулся к своему помощнику Опкеру и ткнул в карту смятым приказом.
– Опкер! Передайте приказ: готовить Седьмой, а за ним чтобы сразу встал Второй. Надо, чтобы, как только мы закрепимся, через мост пошла кавалерия, черт бы ее побрал. Эти поля созданы для ее броска! Уберите с пути Келнский полк, вычистите из него раненых. Если надо, побросайте их к чертям в реку, но мы не должны дать этим сволочам северянам возможности удержаться. Время устроить им кровавую баню, если они на нее напрашиваются! Распорядитесь, чтобы на сей раз все вышло как надо, иначе я сам возглавлю атаку, неважно, втисну я свой толстый зад в доспехи или нет. Передайте им, чтобы…
В плечо ему жестко уперся палец.
– Этот приказ, генерал Миттерик, до́лжно выполнить сию же минуту! Не-мед-ля!
Последнее он провизжал, обдав генерала слюной. Такая одержимость старого крючкотвора проформой поистине уму непостижима. В подобные времена этикет обходится в людские жизни. Каким же надо быть педантом, чтобы настаивать на нем, когда снаружи сражаются и гибнут люди!
Миттерик пробежал по приказу свирепым взором.
Полковнику Валлимиру.
Войска генерала Миттерика ведут упорное сражение на Старом мосту. Вскоре он вынудит неприятеля пустить в ход резервы. Вам надлежит выступить в бой немедля, в свете согласованного нами, и атаковать всеми вверенными Вам силами. Да сопутствует Вам удача.
Крой.Первый полк был придан дивизии Миттерика, так что в обязанности генерала входило пояснять полученные указания. Приказ Кроя был сух и действен, подобно самому маршалу, к тому же отдан как раз вовремя. Но Миттерик не был бы собой, если б упустил возможность поизмываться над этим ходячим богомолом в полковничьем мундире. Если этот педант хочет все по уставу, то пусть по уставу оно и будет, но так, чтобы этот старый хрыч без подбородка подавился.
Генерал расстелил приказ поверх карты, нетерпеливо щелкнул пальцами, а когда ему сунули перо, накорябал внизу пару строк от себя, почти не вдаваясь в содержимое самого приказа.
Прежде чем переходить ручей, убедитесь, что враг действительно бросил в бой все силы, а тем временем озаботьтесь не уступить позицию на фланге. Мы с моими людьми делаем все возможное. Не подвести их – мой прямой офицерский долг.
Генерал Миттерик, Вторая дивизия.Он размашисто подошел к выходу из шатра, по пути грубо толкнув Фелнигга плечом.
– Где, черт возьми, тот паренек из полка Валлимира? – проревел он в зыбкую завесу дождя. – Как там его… Леперлиспер?
– Ледерлинген, господин!
Оттуда сделал шаг вперед бледный молодой человек, неуверенно отсалютовал и еще менее уверенно закончил фразу:
– В смысле генерал Миттерик, господин.
Вообще-то Миттерик вряд ли доверил бы этому заморышу нести к ручью даже свой ночной горшок, не говоря о жизненно важном приказании, но ведь сказал же однажды Бьяловельд: «В бою зачастую приходится брать на вооружение даже самые противоположные обстоятельства».
– Сию минуту доставить полковнику Валлимиру этот вот приказ. Он от самого лорд-маршала, ты улавливаешь суть? Наивысшей важности.
И Миттерик вдавил сложенный, уже слегка измятый и замаранный кляксами лист в нетвердую ладонь юноши. Ледерлинген стоял, пуча глаза на рескрипт.
– Ну? – бросил генерал.
– Э-э… – Юнец снова невнятно отсалютовал. – Да, господин…
– Ну так двигай! – рявкнул Миттерик ему в лицо. – Пошел!
Ледерлинген попятился, все так же несуразно держась навытяжку, пока не поскользнулся на истоптанной грязи, и заспешил к лошади. Когда он влезал в промокшее седло, из генеральского шатра появился тощий офицер без подбородка, в накрахмаленном до скрипа мундире, и начал шипеть генералу что-то неразборчивое, а на них обоих взирало собрание офицеров и караульных, среди которых был крупный человек с грустными глазами, из-за широченной мощной шеи казалось, голова у него росла сразу из плеч. Этот человек показался Ледерлингену смутно знакомым, но вспоминать у юноши не было времени – его ждало наисрочнейшее задание. К вздорной сцене меж двумя самыми высокопоставленными армейскими чинами, которые желчно препирались между собой, он повернулся спиной и во весь опор поскакал на запад. Сказать, что он жалел об отъезде, было никак нельзя. Штаб на поверку оказался местом еще более пугающим и сумбурным, чем передовая.
