Джо Аберкромби - Герои
– В целом мои сплавы безупречны, – мямлил Денка. – Видимо, имела место несовместимость взрывчатых порошков, которая привела…
– Виню ли я вас? – Первый из магов прервал адептов голосом едва ли не более грозным, чем сам взрыв. – Поверьте мне, господа, этого чувства после всякой битвы остается немало. Даже у победителя.
Старики чуть ли не лежали перед ним ниц. Тут Байяз махнул рукой и сменил гнев на милость.
– Что ж, бывает и такое. А в целом… получилось весьма любопытное зрелище.
– О лорд Байяз, вы так мудры, доброта ваша не знает границ…
Горст прошел туда, где с минуту назад стоял на карауле гвардеец. Теперь он, раскинув руки, лежал на траве, а из шлема у него торчал щербатый кусок металла. Сквозь щель в погнутом забрале виднелся неподвижный глаз, уставленный в небо в бессмысленном изумлении. «Поистине, каждый из них – герой…»
Рядом валялся щит гвардейца, поблескивая золотым солнышком своему проглянувшему сквозь облака собрату. Горст поднял его, просунул левую руку в ремни и зашагал вверх по реке в сторону Старого моста. Байяз сидел на стульчике, как на троне, скрестив ноги, а рядом лежал его вроде как позабытый посох.
– Какое им, интересно, дать название? Это устройства, производящие огонь, так что… огневые устройства? Трубы смерти? Имена весьма важны, но я по этой части не силен. А у вас нет на этот счет мыслей?
– Трубы смерти, мне кажется, очень неплохо, – поспешил сказать Денка.
Байяз не слушал.
– Думается мне, что со временем подобающие имена им кто-нибудь обязательно придумает. Что-нибудь такое, простое и емкое. И еще есть ощущение, что эти устройства появятся во множестве.
Резонный вопрос
Что касается Бека, по его разумению, дело шло из рук вон.
На южном берегу у Союза был двойной строй лучников. Сидя на корточках за забором, они дружно заряжали маленькие злые луки, затем по команде вскакивали и пускали град стрел на северную оконечность моста. Там за щетинистой от впившихся стрел стеной щитов сгибались карлы, а за ними жались подневольные, перепутавшись между собой копьями. Нескольких навесом успели подстрелить, стонущих окровавленных раненых отволокли через нестройные ряды назад, что не придало защитникам мужества. Равно как и Беку, уж какое там оно у него оставалось.
«Бежим», – это слово он произносил чуть ли не вслух при каждом вдохе. Бежим. Сколькие уже это сделали. Взрослые мужчины с именами-званиями бежали, спасая жизнь, от резни за реку. Так какого черта им, Беку и другим, здесь торчать? Какое им дело до того, что Коулу Ричи надобно удержать какой-то там городишко, а Черному Доу хочется сохранить на шее старую цепь Бетода?
К югу от реки сражение закончилось. Союз вломился в дома, перебив защитников, а остальные просто выжег вместе с ними; дым пожарищ стлался по воде. Теперь неприятель намеревался взять мост; уже сходился к нему с дальнего конца клин солдат. Бек никогда не видал такого тяжелого вооружения, брони с головы до ног; выглядит так, будто эти люди не рождены, а выкованы. А какое оружие у их голозадой ватаги – хлипкие ножики да гнутые копьишки? Да это все равно что останавливать быка булавкой.
Вот очередной рой стрел с шипеньем пролетел через воду. Какой-то здоровенный парняга из подневольных с безумным воплем подпрыгнул и, распихав с пути людей, сиганул с моста в воду. Там, где он пробежал, стена щитов как будто расшаталась, а задний ряд разошелся, как шов. Никому не хотелось вот так сидеть и ждать, когда тебя всего истыкает, а еще меньше хотелось лицезреть вблизи этих вот закованных в броню долболомов. Черному Доу, может, и нравится запах горящих трусов, но до Черного Доу отсюда далеко. А Союз неумолимо приближается. Бек видел, как люди начинают пятиться, щиты размыкаются, копья в нерешительности подрагивают.
Названный во главе, взмахнув топором, обернулся что-то крикнуть, но рухнул на колени, пытаясь дотянуться до чего-то у себя за спиной. И ткнулся лицом вперед, с торчащей из тонкой накидки стрелой. Вот что-то прокричали на том конце моста, и Союз двинулся. Весь этот надраенный металл пер вперед единым разъяренным зверем. Не дикарским броском орущего скопища карлов, но тяжелой, мерной, целеустремленной трусцой. И тут стена щитов без единого нанесенного удара начала распадаться, люди обратились в бегство. Следующий залп стрел повалил более дюжины бегущих, а остальных рассеял по площади, как Бек, бывало, рассеивал хлопком стаю скворцов. Вон по булыжникам ползет кто-то с тремя торчащими в спине стрелами. Хрипит, пучит глаза. Каково это, когда в тебя вонзается стрела, глубоко в плоть? В шею, в грудь, в орехи. А клинок? Наточенный металл, а тело такое мягкое. Каково оно, когда у тебя отрублена нога? Как сильно болит? Он все время мечтал о битве, но об этой ее стороне как-то не задумывался.
Бежим. Он обернулся к Рефту, чтобы это сказать, но тот как раз пустил стрелу, и, чертыхаясь, полез за другой. Беку полагалось делать то же самое, как наказал Фладд, но лук отчего-то сделался тяжелым, как мельничный жернов, а рука так ослабела, что едва его удерживала. Именем мертвых, ему плохо. Надо бежать, но он по трусости не мог этого даже вымолвить. Трус настолько, что не хватает духу показать свой усерный, визжащий, дрожащий страх ребятам внизу. Он мог только торчать здесь, с высунутым в оконце луком и ненатянутой тетивой, как какой-нибудь зассанец, который вынул письку, но не может пустить струю из-за того, что на него смотрят.
Рефт выпустил еще одну стрелу: тенькнула тетива.
– Я вниз! – послышался его крик.
Одной рукой он вынул длинный нож, в другой держал топорик. Бек с полуоткрытым ртом смотрел, как Рефт направляется к лестнице. Но ничего не мог сказать, зажатый между ужасом остаться здесь в одиночестве и страхом спуститься.
Он силой заставил себя выглянуть в окно. Союз растекался по площади; люди в тяжелой броне и те, кто за ними. Десятки. Сотни. Из зданий в них летели стрелы. Всюду трупы. С мельничной крыши упал камень и огрел по шлему солдата Союза; тот брякнулся. Но они были уже везде – мчались по улицам, ломились в двери, добивали пытающихся уползти раненых. Возле моста стоял офицер Союза, махал мечом в сторону зданий. В щегольской форме, с такой же золотой тесьмой, как у того пленного, которого забрал Хлад. Бек поднял лук, прицелился, наконец-то натянул тетиву и… ничего не смог. В ушах стоял безумный шум, глушивший мысли. Дрожь била такая, что затмевалось зрение, и в конце концов, зажмурившись, Бек послал стрелу куда попало. Единственную, которую получилось пустить. Бежать слишком поздно. Они уже обступили дом. Он в ловушке, взаперти. Раньше надежда еще была, а теперь всюду солдаты Союза. В лицо полетели опилки, и он, пятясь, отполз глубже на чердак и плюхнулся на задницу, скребя пятками по половицам. В оконную раму глубоко вонзился арбалетный болт. Он пробил ее наискось, и сквозь расщепленное дерево в каморку торчал блестящий наконечник. Бек лежал, упав на локти, и безумно на него таращился. И так же безумно хотел домой, к маме. Именем мертвых, он хотел к маме. Как такое хотеть мужчине?
Бек кое-как поднялся, и стали слышны грохот, возня и крики. Они доносились отовсюду – вытье и рев, стоны и вопли, не вполне человеческие, – внизу, снаружи, внутри. Голова шла кругом от одного звука. Они что, уже в доме? Пришли за ним? А он стоит и истекает потом. От него отсырели ноги. Слишком мокро.
Да это он обоссался. Обоссался, как дитя малое, и даже не заметил, пока не начало остывать.
Он вынул отцовский меч. Ощутил его вес. Казалось, он должен был придать сил, как это неизменно случалось прежде. Но вместо этого Бек лишь еще сильнее почувствовал тоску по дому. По душной клетушке, в которой он всегда вынимал меч, по отважным мечтам, навевавшимся под шелест ножен. Теперь же с трудом верилось, что те мечты вообще приходили на ум. Бек тронулся к лестнице, с прищуром глядя на нее боковым зрением, как будто это могло его как-то уберечь.
Комната внизу полна движения, теней, полутеней и вспышек света сквозь выбитые ставни. Разгромленная мебель, поблескивание клинков. Дверь равномерно сотрясалась: кто-то ломился снаружи. Смешанная разноголосица. То ли наречие Союза, то ли вовсе не слова, а бессвязные возгласы, выкрики и вопли. Двое фладдовых ребят-северян лежали на полу. Один истекал кровью. Второй как в забвении повторял: «Нет, нет, нет…» Рохля Кольвинг с диким полубезумным видом колотил солдата Союза, который пытался протиснуться в дверь. Из затенения выскочил Рефт и огрел южанина по шлему топориком, тот грохнулся на Кольвинга, попытался встать, получил по панцирю, и наконец третий удар попал в уязвимое место между панцирем и шлемом, отчего солдат поник головой.
– Не пускай их! – крикнул Рефт в броске к двери, подпирая ее плечом.
В окно около лестницы вломился солдат Союза. Бек мог ударить его в спину, возможно, даже оставшись незамеченным. Но он цепенел от мысли, что случится, если удар не получится, и что будет потом. Поэтому он не сделал ничего. Вот тоненько закричал Брейт и кинулся на солдата со своим копьишком, но тот рассек мальчугана мечом от плеча до середины груди. Брейт взвизгнул, так и не выпустив копьеца, а солдат пытался вырвать из него меч, забрызгивая обоих черной кровью.
