Н. Джемисин - Держава богов
– Смысл очень даже есть. Энефа… – Неммер поморщилась. – Она убивала нас без зазрения совести. Убивала среди своих детей всякого, кто мог представлять угрозу для остальных. И после эпопеи с демонами она просто не желала рисковать. Но ее дитя могло выжить, если никому не причиняло вреда и если его выживание некоторым образом зависело от неведения остальных о самом его существовании… – Она покачала головой. – Да, такое возможно. Не исключаю, что она создала целое новое царство, чтобы оно сделалось ему домом, чтобы он жил там, не соприкасаясь с нами. А потом она умерла и унесла это знание с собой.
Я вспомнил об одном откровении Каля. «Энефа мертва, – сказал он. – А я вот помню». Умозаключения Неммер вроде бы все объясняли. За исключением одного.
– Хорошо, но тогда кто второй родитель этого элонтида? – спросил я. – Не каждый из нас просто бросил бы ребенка вечно прозябать в каком-то отдельном раю или аду. В нашем племени любая новая жизнь драгоценна!
– Полагаю, это был кто-то из богорожденных, – задумчиво произнес Ахад. – Окажись отцом Нахадот или Итемпас, этот Каль был бы просто… – Его губы уже сложились произнести слово «нормальный», но тут Лил зыркнула на него так, что сам Итемпас обзавидовался бы, и Ахад торопливо поправился: – Ниввахом, как прочие среди вас.
– Я, к примеру, мнасат, – отрезала Китр и тоже испепелила его взглядом.
– Ну, вы меня поняли, – ответил Ахад, и я внезапно порадовался, что лежащий на подносе маленький фруктовый нож был вне досягаемости Китр. И еще мне хотелось надеяться, что Ахад в скором будущем обретет свою природу. Иначе среди нас он не заживется.
– Немало боженят погибло в Войну, – заметила Ликуя, и мы оставили перепалку, поняв, что она имела в виду.
– Боги благие, – пробормотала Китр с ужасом на лице. – Вырасти сиротой, в ссылке, забытым, заброшенным… Этот Каль хотя бы знал, как нас найти? Долго он там пробыл один? Представить не могу…
А вот я – мог. Некогда вселенная была довольно пустым местом. Во времена моего настоящего детства слова «одиночество» еще не существовало, но все трое моих родителей, и особенно Нахадот, изо всех сил старались меня от него оградить. А если Калю подобного не досталось, то мне невольно стало его жаль.
– Это все усложняет. Самым неприятным образом, – сказал Ахад и со вздохом потер глаза. Я себя чувствовал примерно так же. – Согласно твоему донесению, Сиэй, получается, что Каль и жители Дальнего Севера работают в противоположных направлениях. Он использует их мастеров туска для создания маски, способной давать божественность смертным. А они пользуются тем же искусством и делают маски, чтобы так или иначе убивать Арамери.
– Другая вероятность – это Каль убивает Арамери с помощью масок, а заодно бросает подозрение на северян, – сказал я, припоминая наш с ним разговор во сне.
«Я уже начал», – сказал он тогда. А это старейший вид обмана – сеять раздоры между группами, имеющими общие интересы. Хорошо, кстати, отвлекает внимание от вашего главного замысла. Я подумал об этом еще и нахмурился.
– И вот еще что. Арамери уничтожают любую страну, которая причиняет им хоть какой-нибудь ущерб. Это значит, что их враги нанесут удар со всей решительностью – когда и если надумают. – Я подумал об Узейн Дарр, гордо заявившей, что она нипочем не стала бы убивать «всего лишь нескольких» Арамери. – Люди Дальнего Севера не станут мелочиться, подсылая убийц и убирая то низкородного, то высокородного Арамери. Они скорее явятся с войском и попытаются раздавить всю семейку!
– Пока нет свидетельств, что они собирают войско, – заметила Неммер.
Вообще-то, свидетельство есть. Но, так сказать, тонкое и косвенное. Я подумал о беременности самой Узейн Дарр, ее охранницы и той женщины из Сар-энна-нема, возившейся сразу с двумя малышами. Они были совсем младенцами, еще неспособными есть твердую пищу. Я подумал о других детях, которых там видел. Они были воинственны, нетерпимы к инородцам, почти не владели чужими языками. Самым старшим из них было не более четырех-пяти лет. Дарр, вообще-то, славился искусством предотвращать зачатие. Задолго до появления писцов с их искусством женщины Дарра знали, как подгадывать рождение детей к своим постоянным грабительским набегам и межплеменным войнам. Военную добычу они называли «боевым урожаем» и вышучивали другие племена, полагавшиеся на успехи земледелия. Так вот, в годы перед очередной войной каждая женщина до тридцати лет делала все от нее зависящее, чтобы родить одного-двух детей. Воительницы несколько дней нянчились с новорожденным, после чего передавали его женщинам своей семьи, которые не воевали; а те, обычно также недавно родившие, просто вместо одного ребенка выкармливали двоих или троих. Потом всех отлучали от груди и передавали на попечение бабушек или мужчин. Таким образом воительницы уходили сражаться и погибать в битвах, зная, что дома в безопасности подрастает новая смена.
Словом, то, что в Дарре оказалась такая уйма детей, было, по сути, плохим знаком. Что еще хуже, детки ненавидели чужестранцев и даже не пытались подражать сенмитским обычаям. Этих деток явно готовили не для мирной жизни.
– Даже если бы они собирали войско, – сказал Ахад, – это не давало бы нам повода вмешиваться. Чем бы смертные ни занимались между собой, это их дела. Нас должен заботить только этот богорожденный, Каль, и странная маска, которую видел Сиэй.
При этих словах и без того хмурое лицо Ликуи окончательно помрачнело.
– Значит, вы ничего не предпримете, если начнется война?
– Смертные воевали между собой с момента своего создания, – сказал Эйем-сута и тихо вздохнул. – Такова их природа. Наибольшее, что мы можем сделать, – предотвратить войну. А если не получится – защитить тех, кого любим.
– Не их природа, а наша, – резко перебила Неммер. – Именно мы – причина тому, что теперь у них есть магия и они используют ее как оружие во время своих войн. Воины с мечами, которые были у них до Войны богов, существуют по-прежнему, но добавились писцы, эти маски, и одним демонам известно, что еще. Вы хоть понимаете, сколько народа может погибнуть?
Я знал, что все может оказаться именно так и даже хуже. Человечество успело крепко забыть, что такое война. Люди и вообразить не могли, какие будут голод, насилие и моровые поветрия и в каких масштабах. Да, когда-то в прошлом они очень боялись, а уж память о войне всех войн – нашей Войне – рдела огненным клеймом в душе каждого людского племени. Но разве это их остановит? Помешает вновь выпустить в мир этот ужас и слишком поздно сообразить, что натворили?
– И не просто погибнуть, – пробормотал я. – Нынешние люди успели забыть, до чего способно докатиться человечество, а теперь они заново это откроют. Это их потрясет, ранит их души. Я видел, как такое происходило – и здесь, и в иных мирах. – Я встретился глазами с Ахадом, и выражение моего лица заставило его слегка нахмуриться. – Они сожгут свидетельства своей истории и перебьют искусников и мастеров. Поработят женщин и сожрут собственное потомство, и все это будет сделано во имя богов. Шахар была права – конец Арамери будет означать конец эры Светозарного.
– Если мы вмешаемся, станет только хуже, – тихо и жестко возразил Ахад.
Он был прав, и я возненавидел его еще и за это.
Воцарилась тишина, и все услышали, как вздохнула Ликуя.
– Я слишком задержалась, – сказала она и поднялась, собираясь уйти. – Сообщайте мне обо всем, что еще вы обнаружите или решите.
Я ожидал, что кто-то из собравшихся за столом богов пристыдит ее за то, что она вздумала говорить в таком приказном тоне. Но понял, что никто не собирался этого делать. Лил уже потихоньку кренилась в сторону подноса с едой, голодно поблескивая глазами. Китр все же дотянулась до фруктового ножичка и вертела его на кончике пальца: старая привычка, означавшая глубокую задумчивость. Неммер тоже поднялась, небрежно кивнув на прощание Ахаду. И я вдруг почувствовал, что не могу больше этого выносить.
Отпихнув стул, я обошел стол и оказался возле двери как раз в тот момент, когда Ликуя хотела открыть ее. Я перехватил дверь и захлопнул ее.
– Во имя воспаленных преисподних Светозарного, кто ты такая?
– Во имя всех богов, Сиэй… – простонал Ахад.
– Нет, я хочу знать. Я должен. Я поклялся, что ни один смертный больше не станет мне приказывать! – Я смотрел на Ликую снизу вверх. Вспышка моего гнева обеспокоила ее гораздо меньше, чем мне того хотелось бы. Это ли не позор? Я больше не могу даже как следует перепугать смертного. – Чушь какая-то! С какой стати вы все ее слушаетесь?
Женщина подняла бровь, потом испустила долгий тяжелый вздох.
– Мое полное имя – Ликуя Шот, – сказала она. – Я помогаю Итемпасу и говорю от его имени.
Ее слова поразили меня так, словно мне влепили пощечину. Как и ее имя, и ее манеры, показавшиеся мне странно знакомыми, и ее явная маронейская кровь, и то обстоятельство, что в ее присутствии моим родичам было явно не по себе. Я должен был сразу все распознать. Китр была права: я определенно утратил нюх.
