Терри Пратчетт - Дело табак
С этими словами он зашагал по тропке в деревню, не оставив Сэму Ваймсу иного выбора, кроме как следовать за ним.
– Лошадей? – переспросил Ваймс.
– Разумеется, командор. Насколько я могу прикинуть, мы нагоним «Сисси» через час. По правде говоря, нам ничего не стоило бы опередить ее, но лучше не рисковать сверх меры, правда?
Он как будто смутился и добавил:
– Я редко езжу верхом, сэр, но постараюсь не ударить в грязь лицом перед вами.
Ваймс открыл рот, потом закрыл, оставив невысказанным следующее: «Парень, я предпочту ехать на свинье, а не на лошади, если ты не против. Свинья ведь просто бежит себе и бежит, ну а лошадь? В общем и целом, я ничего не имею против лошадей, зато лошади явно имеют что-то против меня – я то взмываю в воздух, то с размаху падаю на седло, потом вся эта чертовщина повторяется. И да, прежде чем ты начнешь втирать про «все будет нормально, если приподниматься в стременах», я тебе скажу, что мне это никогда не помогало, потому что я либо сверху и чуть-чуть позади лошади, либо бьюсь об нее со всей дури и, честно говоря, радуюсь, что мы с Сибиллой решили завести только одного ребенка…»
Фини, впрочем, был полон энтузиазма и настроен поболтать.
– Наверное, в Кумской долине было много лошадей, сэр?
Ваймс хлопнул глазами.
– На самом деле, парень, троллям лошади не нужны, а гномы, по слухам, их едят. Втихую.
– Ох боги, какой, наверное, это был удар для воина вроде вас, командор.
Воин? «Да, может быть, – подумал Ваймс, – по крайней мере, когда других вариантов нет, но, во имя всех семи преисподних, с чего ты взял, что мне приятно хотя бы смотреть на лошадь? И почему мы продолжаем идти к какому-то сараю, который непременно будет полон этих жутких тварей, которые топают ногами, фыркают, пускают слюну и закатывают глаза? Сейчас объясню почему. Потому что я слишком, черт возьми, напуган, чтобы признаться Фини. И так всю жизнь. Я слишком труслив, чтобы быть трусом».
Фини открыл тяжелые деревянные ворота, которые, для чувствительного уха Ваймса, заскрипели, как новая виселица. Он застонал, когда они вошли во двор. Да, это была конюшня, и при виде ее у Ваймса начались колики. Толпились здесь и неизменные обитатели конюшни с одной-единственной пуговицей на куртке, с крысиными физиономиями и кривыми ногами, похожими на крукетные воротца. И каждый держал во рту соломинку – вероятно, потому, что на их заработки только соломой и можно было питаться. Растерявшегося Ваймса представили людям, которые что-то да слышали о нем, – главный стражник, большая шишка, – и Фини потребовал, чтобы командору непременно выдали самую резвую лошадь, какая только найдется в конюшне.
Во двор вывели двух зловещего вида зверюг, и Фини великодушно подвел того, что покрупнее, к Ваймсу.
– Вот, сэр. Снова на коне, а? – сказал он, протягивая командору поводья.
Пока Фини расплачивался с конюхами, Ваймс почувствовал, как кто-то тянет его за штанину. Опустив глаза, он увидел ухмыляющееся личико констебля Вонючки, который прошипел:
– Большие проблемы, дружище по-люс-мен? У человека, который боится лошадей? Черт возьми, да-а! Ты ненавидишь лошадей. Чую страх. Возьми меня с собой, по-люс-мен. Я все улажу. Не бойся. Вонючка тебе пригодится. Ты найдешь испуганных гоблинов. Паника-паника-паника! Но Вонючка скажет: заткнитесь, гоблины, этот тип только с виду страшен, а на самом деле не такой уж сукин сын, чесслово.
Уродливое маленькое создание понизило голос и хрипло добавило, так что Ваймс едва расслышал:
– И Вонючка никому не сказал про того, другого, человека, который стирает тебе рубашки, и про ар-р-ргх-балет. Эй! Мистер Ваймс! Нет в мире существ, жалких настолько, чтобы никто о них не заботился, мистер Ваймс.
Эти слова подействовали на него как пощечина. Неужели их и правда произнес Вонючка? Или Ваймсу послышалось? Они возникли в разговоре как будто сами собой, откуда-то со стороны. Ваймс уставился на Вонючку, а тот бодро пощелкал зубами и отчаянно бросился под лошадь, пока на другой стороне двора мозговой трест из нескольких знатоков продолжал торговаться с Фини. Тот, кто явно был главным, плюнул на ладонь, и Фини, вопреки требованиям гигиены, тоже плюнул на свою. Они обменялись рукопожатием, и деньги перешли из одних грязных рук в другие. Ваймс подумал: «Вот что такое грязные деньги».
А потом лошадь, стоявшая перед Ваймсом, к собственному удивлению, опустилась на колени. Ваймс такое видел только в цирке. Остальные вылупились так, как будто никогда ничего подобного не видели.
Вонючка чудесным образом исчез, но, когда на тебя смотрят недоверчивые глаза, как выразился почтенный философ Ли Тин Видль, лучше сделай что-нибудь, или боги сочтут тебя идиотом. Поэтому Ваймс вразвалочку, как можно беззаботнее подошел к лошади, оседлал ее, прищелкнув языком, как, он слышал, делали конюхи, и лошадь осторожно поднялась на ноги вместе с седоком, что вызвало восхищение и бурные аплодисменты кривоногой компании. Конюхи хлопали в ладоши и кричали: «Ловко вы, сэр, вам бы в цирке работать». И Фини смотрел на Ваймса с неуместным обожанием.
Ветер усиливался, но дневной свет еще не померк, и Ваймс позволил констеблю ехать впереди умеренной рысцой – слава всем богам, и впрямь умеренной.
– Похоже, будет дождь, командор, поэтому предлагаю не спешить, пока не минуем ферму Дудкинса, а потом по отмели доберемся до Джонсоновой косы, быстренько обогнем дынную плантацию и увидим «Сисси». Вы не возражаете, сэр?
Сэм Ваймс с серьезным видом выждал несколько секунд, притворяясь, что у него есть хоть какое-то представление о местных реалиях, после чего произнес:
– Да… думаю, это будет правильно, Фини.
Вонючка подтянулся, уцепившись за конскую гриву, ухмыльнулся и показал большой палец. К счастью, свой собственный.
Фини подобрал поводья.
– Отлично, сэр, тогда предлагаю поднажать.
Ваймс не сразу понял, что произошло. Только что рядом был Фини верхом на лошади, потом послышалось неизбежное щелканье – и вдруг пропали и Фини, и лошадь, осталось только облако пыли, и хриплый голос Вонючки произнес:
– Держись крепче, по-люс-мен!
А потом горизонт понесся ему навстречу. Галоп почему-то оказался не так ужасен, как рысь, и Ваймс лег на шею лошади в надежде, что хоть кто-то тут понимает, что происходит. Главным вдруг стал Вонючка.
Тропа была довольно широкая, и они пронеслись по ней, вздымая белую пыль, затем поскакали под горку. По правую руку тянулся склон, а за деревьями показалась река. Ваймс уже знал, что это река, которая не видит смысла торопиться. В конце концов, река – это вода, а всем известно, что вода обладает памятью. Река знала сценарий назубок: ты испаряешься, некоторое время носишься в виде облака, пока кто-то не скажет «готово», и наконец падаешь вниз дождем. Так бывает всегда. Нет смысла торопиться. Всё это ты уже проходила.
Поэтому река петляла. Даже Анк тек быстрее, и хотя от него воняло, как из сточной трубы, зато он не колыхался лениво туда-сюда, от берега к берегу, как это делала Старая Изменница, словно сомневаясь в самой идее круговорота воды в природе. Река извивалась, как змея, и берега, соответственно, тоже, и вполне в духе сельского безмятежного ландшафта они густо заросли деревьями и кустами.
Тем не менее Фини не сбавлял хода, а Ваймс просто держался за гриву, полагая, что лошадь, скорее всего, не станет по доброй воле падать в воду. Он лежал на лошадиной шее, потому что низкие спутанные ветви грозили смахнуть его с седла, как муху.
Кстати о мухах. У реки они кишели тучами. Мухи ползали по волосам, пока их не смахивала какая-нибудь встречная ветка. Шансы нагнать лодку, сохранив при этом голову на плечах, казались весьма небольшими.
И внезапно ноющий зад Ваймса получил передышку: они добрались до песчаной отмели, на которой лежали несколько бревен, и Фини натянул поводья, останавливая лошадь. Ваймс выпрямился – как раз вовремя, – и оба спрыгнули наземь.
– Я в восхищении, командор! Вы прирожденный наездник, честное слово! Кстати, хорошие новости. Чуете что-нибудь?
Ваймс потянул носом воздух, набрав полные ноздри мошкары. Густо пахло навозом.
– Прямо в воздухе висит, да? – спросил Фини. – Это запах двухколесной лодки, даже не сомневайтесь. Навоз они выгребают на ходу.
Ваймс взглянул на вздувшуюся реку.
– Не удивлюсь…
«Наверное, – подумал он, – сейчас самое время побеседовать с парнишкой». Он откашлялся и уставился в землю, приводя мысли в порядок. Через отмель тек маленький ручеек, и лошади беспокойно переступали с ноги на ногу.
– Фини, я не знаю, что будет, когда мы догоним лодку. Понимаешь? Я не знаю, сможем ли мы ее развернуть, или вывести оттуда гоблинов и отправить их домой по суше, или же придется плыть до побережья. Но я главный, понимаешь? Я главный, потому что привык к людям, не желающим меня видеть. В том числе видеть живым.
– Да, сэр, но я думаю…
