Джо Аберкромби - Герои
Он плеснул себе в лицо воды из треснутой чашки, наспех отерся куском холстины и стал натягивать вчерашние штаны.
– Да все равно еще рано, – сказала Финри, оперев голову на согнутую в локте руку и наблюдая, как одевается муж.
– Ты же знаешь, мне надо поспевать вдвое раньше.
– У тебя был такой умиротворенный вид. Просто рука не поднималась будить.
– Я должен помогать согласовывать приступ.
– Что ж. Кому-то, видно, надо заниматься и этим.
Он на секунду застыл, надевая рубаху.
– Возможно, – голова Гара наконец вынырнула из горловины, – тебе имеет смысл сегодня оставаться в ставке отца. Большинство жен отбыли обратно в Уфрис.
– Если б вместе с этими старыми кошелками можно было отправить еще и Мида, у нас бы, глядишь, появилась надежда на победу.
Гар продолжал упорствовать.
– Из всех жен здесь остались только ты и Ализ дан Бринт, и я беспокоюсь за тебя…
Болезненная раздвоенность мужа была как на ладони.
– Ты беспокоишься, что я буду донимать твоего осла-начальника? Ты это хотел сказать?
– В том числе и это. Где мой…
Она толкнула к нему меч по половицам, и Гару, чтобы его поднять, пришлось нагнуться.
– Вообще позор, что человек вроде тебя вынужден пресмыкаться перед таким, как Мид, получать от него приказы.
– Мир полон позора. И это еще далеко не самое худшее.
– С ним надо что-то делать.
Гар возился с поясом.
– Не остается ничего лучше, чем выжимать из этого как можно больше пользы.
– А если упомянуть, что он поливает грязью короля?
– Позволь тебе на всякий случай напомнить, что мой отец и король давно в ссоре. И в глазах его величества я стою не ахти как высоко.
– Зато хорошо стоит твой славный друг полковник Бринт.
– Фин, это низко.
– Кому какое дело, высоко оно или нет, если это позволяет тебе получить то, чего ты заслуживаешь?
– Мне есть до этого дело, – бросил он, застегивая пряжку. – Жить надо правильно. Усердной работой, верностью, послушанием. Нельзя жить… жить…
– Чем?
– Тем, чем ты вот сейчас занимаешься.
Ей вдруг нестерпимо захотелось его ударить. Сказать, что она легко могла бы выйти замуж за человека, у кого отец не является самым гнусным изменником эпохи. Подчеркнуть, что нынешним местом Гар целиком обязан покровительству ее отца и ее бесконечным льстивым ухищрениям, а так бы усердие и верность он проявлял затюканным лейтенантишкой где-нибудь в провинциальном гарнизоне. Хотелось сказать, что человек он, может, и хороший, но мир устроен не совсем так, как по наивности полагают хорошие люди. К счастью, первым заговорил Гар:
– Фин, прости. Я знаю, ты хочешь только того, что нам же лучше. Знаю, ты уже сделала для меня очень многое. Я тебя не заслуживаю. Просто… позволь мне поступать по своему разумению. Пожалуйста. И обещай, что не будешь предпринимать ничего… опрометчивого. Всего-навсего.
– Обещаю.
Само собой, вершить дела она будет только по здравом размышлении. Или так, или ей придется нарушить обещание. Слишком уж всерьез она его, понятно, не воспринимала.
Он улыбнулся с некоторым облегчением и наклонился ее поцеловать. Финри без особой пылкости ответила ему, а когда плечи мужа поникли, она вспомнила, что сегодня ему грозит опасность, и вложила чуть больше чувства: легонько потрепала его по щеке.
– Я люблю тебя.
Разве не из-за этого она притащилась с ним сюда, в такую даль? Месила грязь с солдатами? Чтобы быть с ним. Поддерживать. Направлять в нужную сторону. Судьбе ведомо, насколько он в этом нуждается.
– А я тебя еще сильней, – сказал он.
– Это не состязание.
– Вот как?
И он ушел, застегивая по дороге мундир. Она любила своего Гара. Правда-правда. Но если дожидаться, пока он заслужит то, чего достоин, честностью и добротою характера, то можно ждать до конца света.
А в планы Финри не входило встретить старость какой-то там полковничьей женой.
Капрал Танни давно снискал себе славу самого матерого засони во всей армии его величества. Он мог спать на чем угодно, в любом положении, а пробуждаться в секунду перед началом боя, или и вовсе не просыпаться. Помнится, однажды он продрых все сражение при Ульриохе – и это в головном окопе, в полусотне шагов от места атаки, – а проснулся, когда бой уже угасал и, лавируя между трупами, насобирал поживу едва ли не большую, чем те, кто обнажал в этот день меч.
Так что пятачок заболоченного леса под нудным накрапывающим дождем и вонючая пропитанная мешковина над головой его устраивали. Рекруты тоже не очень мельтешили перед глазами. Очнулся Танни в холодноватом предрассветном сумраке, спиной к дереву и с полковым штандартом в кулаке. Приподняв пальцем мешковину, он увидел, что на сырой земле на корточках сидят двое.
– Вот так? – уточнял что-то Желток.
– Нет, – шепотом отвечал Уорт. – Подносишь фитилек сюда, чиркаешь кресалом, как…
Танни решительно вскочил и затоптал кучку гниленьких дровишек.
– Я вам сейчас пожгу, тупицы! Огонь неприятель, может, еще и не приметит, а вот дым от него увидит непременно!
Хотя Желтку этой вот кучки мокрой гнили и за десяток лет не разжечь. Он и кресала-то толком держать не умел.
– Как же нам тогда приготовить жаркое, капрал?
Уорт поднял котелок, где болтался неаппетитного вида бледный ломтик мяса.
– Никаких готовок.
– А как, сырым его есть?
– Не рекомендую, – ответил Танни, – особенно тебе, при чуткости твоих внутренностей.
– Моих чего?
– Кишок, болван.
Плечи у рекрута поникли.
– Так чем же нам питаться?
– А что у вас есть?
– Ничего.
– Ну раз так, то его и лопайте. Коли не можете раздобыть ничего поприличней.
Даже для не в меру раннего пробуждения Танни был чересчур ворчлив. Он проснулся с неотвязным чувством, будто что-то его донельзя раздражает, хотя и не понимал, что именно. Потом ему вспомнилась грязная вода, смыкающаяся над лицом Клайга, и он пнул остатки хвороста в мокрый куст.
– Тут недавно приходил полковник Валлимир, – сообщил Желток, как будто именно этого Танни недоставало для поднятия духа.
– Прекрасно, – прошипел он. – Пожалуй, его и сжуем.
– Может, с ним прибыла какая-то еда?
Танни фыркнул.
– Все офицеры, прибывая, приносят только беды. А уж наш бравый полковник и подавно.
– Шибко тупой? – пробормотал Уорт.
– Увы, наоборот, – Танни вздохнул. – Умный. И честолюбивый. Из тех служак, что ради повышения будут ползти по костям простых людей.
– А мы простые? – переспросил Желток.
– Ты – можно сказать, ходячая дефиниция, сиречь определение.
Вид у Желтка был чуть ли не довольный.
– А Летерливера еще не видать?
– Ледерлингена, капрал.
– Да знаю я, как его звать, Уорт. А коверкаю потому, что это меня забавляет.
Он надул щеки и выдохнул. С той поры, как началась эта треклятая кампания, забавы у Танни стали ни к черту.
– Что-то его не видно, – сказал Желток, поглядывая на унылый ломтик мяса.
– По крайней мере, это кое-что.
Видя на лицах подчиненных недоумение, Танни пояснил:
– Леперловер отправился передать нашим дуроломам, что мы торчим здесь. Так что есть надежда, что именно он и доставит обратно указания.
– Какие указания? – не понял Желток.
– Откуда я знаю, какие? Но одно скажу наверняка: любые приказы – это плохо.
Танни нахмурился и уставился на лес. Сквозь чащобу, тени и туман он толком ничего не увидел, но расслышал отдаленный шум ручья, полноводного из-за дождя, капавшего всю ночь.
– Может быть, даже приказ идти на врага. Пересечь ту вон речку и ударить по северянам с фланга.
Уорт, бережно поставив посудину, взялся за живот.
– Капрал, я тут думаю…
– А вот этого не надо, тем более здесь.
Уорт без слов метнулся в кусты, на бегу расстегивая пояс. Танни сел, прислонясь к дереву, вынул желткову фляжку и сделал маленький глоток.
Желток облизнул бледные губы.
– Капрал, а нельзя ли…
– Нет, – отрезал тот. – Если только тебе…
Он хлебнул еще.
– …нечем заплатить.
В ответ тишина.
– Вот так-то.
– Эх, сейчас бы сюда палатку, – едва слышно проговорил Желток.
– И то. Но они остались с лошадьми, а король озаботился снабдить своих преданных солдат новой и редкостно бесполезной тканью, которая протекает по всем швам.
Что, само собой, оборачивалось выгодным обменом на палатки старого образца, на чем Танни успел уже дважды неплохо нажиться.
– Да и где ее здесь установишь?
Он почесал лопатки о кору дерева.
– Что же нам делать? – спросил Желток.
– Отвечу, воин: ничего. При отсутствии четких и однозначных указаний хороший солдат должен заниматься исключительно ничегонеделанием.
В тесном треугольнике из черных сучьев небо постепенно светлело. Танни поморщился и прикрыл глаза.
– Тем, кто не воевал, и невдомек, какая чертовски скучная штука эта война.
