Эллис Нир - Страшные истории для девочек Уайльд
Ее волосы были подобраны наверх шапкой кудряшек, а ногти украшал лак трупно-лилового оттенка. Недавно она сменила стиль Лолиты на образ разочарованной богини: мешковатые футболки с броскими надписями вроде «Вампиры кусаются» и «Свободу Марии-Антуанетте»; армейские ботинки, выкрашенные баллончиком в золотой цвет и декорированные стразами и миниатюрными британскими флагами; небрежно нанесенная алая помада, словно Изола только что ела малину.
Эдгар наблюдал, как Изола очищает ссадину от грязи и содранной кожи, а потом протирает спиртом иглу и вдевает в ушко нитку.
– Прости, – пробормотал он. – Я и правда ненавижу больницы.
– Все нормально.
Игла проколола кожу. Эдгар рефлекторно напрягся, но не проронил ни звука.
Пока Изола усердно накладывала швы, он разглядывал россыпь веснушек на ее руках и ощущал мозоли на занятых шитьем пальцах. На шее Изолы при более близком рассмотрении оказалась не тыква, как раньше думал Эдгар, а массивное золотое кольцо на цепочке.
Вблизи он понял, что у Изолы белесые ресницы, но она скрывала это под толстым слоем черной туши. Эдгар видел мягким пух на линии роста ее волос и на затылке, видел темные корни, проглядывающие под нордическими выбеленными волосами, родинку на мочке левого уха, свежевыдавленный прыщик на подбородке.
Она такая красивая! Только слепой мог посчитать ее невидимкой, что бы там Изола себе ни думала.
Сейчас она напоминала девочку Венди, аккуратно пришивающую тень к ногам диковатого мальчишки в детской. Эдгар опустил глаза как раз в ту секунду, когда нить натянулась.
– Ты накладываешь швы, как Франкенштейн, – пожаловался он.
– Доктор Франкенштейн, – поправила его Изола. – Уверена, он учился на врача вовсе не для того, чтобы его вечно ассоциировали с чудовищем.
– Я как раз чудовище имел в виду.
– Типичная ошибка – называть чудовище Франкенштейном. Серьезно, Эдгар, или читай классику, или не ссылайся на нее!
Улыбка на лице Эдгара тут же сменилась гримасой боли, и он отвернулся, чтобы не смотреть на деяния рук Изолы. Оглядел комнату и заметил снимок маленькой Изолы с родителями. Мама Изолы выглядела как ее более взрослая копия, только темноволосая – Эдгар так до сих пор ее и не видел. Да и отца – всего несколько раз, и то мельком. Дом номер тридцать шесть походил на кукольный домик-переросток с обстановкой, словно специально сделанной напоказ. Эдгар уже заметил царившую здесь тишину и успел соскучиться по возне брата и сестры, по той суматохе, которая ни на секунду не прекращается, если в доме живут дети.
Изола продолжала молча зашивать рану. Будущий шрам изогнулся кривоватой ухмылкой.
Прошла минута, прежде чем Эдгар решился вкрадчиво задать вопрос:
– Так что, этот чувак, Джеймс, – твой парень?
– Парень, но не мой. Просто друг, – ответила Изола. – Мы сто лет знакомы. Хотя в последнее время часто ссоримся.
Эдгар попытался высказать предположение, подтверждения которому получать не хотел:
– Милые бранятся?
– Скорее, обычные трения между людьми, которые провели вместе слишком много времени и знают недостатки друг друга назубок, – пояснила Изола, мило улыбнулась и добавила: – А кто из неиссякающего потока ваших гостей – твоя возлюбленная?
Эдгар рассмеялся. К нему никто не приходил. Слишком уж далеко Аврора-корт была от остального мира – клочок полуобжитой земли в глуши, куда было непросто добраться, а уж выбраться оттуда – и вовсе сложно.
– У меня не было девушки. Ну, после смерти Ленор, – вздохнул он.
Взял с тумбочки книгу с вытисненным золотом названием на французском и английским переводом под ним. Фолиант раскрылся на последней странице, и Эдгар увидел женщину с резкими чертами лица, черными волосами и кошачьими глазами. Снимок крепился к странице одним уголком. Эдгар его приподнял.
– Ух ты! Здесь что-то написано.
– Нет! – Изола молниеносно накрыла его руку своей, прижав фотографию к странице. – Я знаю и не хочу это видеть!
– Что? Почему? – Эдгар попытался отогнуть уголок снимка.
– Потому что не вынесу, если узнаю, что там! Понятно?
– Наверное, просто посвящение какому-нибудь прежнему владельцу книги или что-то вроде граффити…
– Или записка от Лилео Пардье!
– А если так, неужели ты не хочешь ее прочесть? Ты же обожаешь эту писательницу.
– Да, и именно поэтому не хочу раскрывать ее секрет! – Изола выхватила книгу из рук Эдгара и прижала к груди. – Эти сказки – очень редкие, даже во Франции. Может быть, Лилео издала книгу за свой счет. А она умерла молодой. Больше никаких ее сказок не существует. И если на обороте фотографии – и впрямь записка от нее, то это единственные в мире слова Пардье, которых я еще не читала. Неужели ты не понимаешь, почему я не хочу их читать, а желаю, чтобы ее последние слова остались для меня загадкой?
Изола затолкала книгу под кровать и вернулась к стежкам. Эдгар мысленно сделал себе зарубку больше никогда не упоминать Лилео Пардье.
Молитва язычницы
В саду дома номер тридцать шесть валялись новые трупики птиц. Теперь не только воробьи, но и крохотные певчие птички, вороны, и даже синица. Все со сломанными шеями; звонкие голоски высосаны, а на глотках отпечатались лунки-полумесяцы, ставшие своеобразной визитной карточкой убийцы. Гнездо с тремя беззащитными неоперившимися птенцами.
Изола собрала их всех вместе. Одна птица лежала в розовом кусте, вся исколотая шипами, словно жертва средневековой «железной девы», другая качалась в липкой паутине на ветвях жимолости. Всего десять. Изола закопала их у корней сливы. Земля уже подмерзала. Обломав все ногти, Изола продолжила копать ямку, вгрызаясь в грунт окровавленными пальцами.
Ей не шли на ум ни подходящие эпитафии, ни стихотворения, ни слова утешения. С фотографии, приколотой к стволу степлером, густо накрашенными глазами из-под взъерошенной челки на нее взирала Лилео Пардье.
Раньше Лилео была для нее просто талисманом, брелоком на удачу, но теперь стала чем-то большим. Святой заступницей вроде святой Димфны в монастыре, превращенном в школу для девочек.
– Прошу, Лилео, – прошептала Изола, молитвенно сложив испачканные землей руки. – Убереги их от нее. Птичек, семейство По и принцев.
Как только она произнесла это вслух, в голове тут же пронеслось: похоже, странные события и наваждения происходят чаще, когда она проводит время с соседом из дома напротив. А что, если трупики птиц – это предостережение насчет Эдгара?
Внимая маргаритковым побегам
На рождественские каникулы Эдгар уезжал. Он сбросил Изоле сообщение с просьбой зайти к нему после обеда, пока он не уехал. Шел дождь, и единственный красный глаз Кристобелль задорно подмигивал Изоле из луж на дороге.
– Кыш, – прошипела И зола, шлепая ногой по луже, которая оказалась глубже, чем предполагалось. Грязная вода брызнула на подол платья.
– Гляди, – сказал Эдгар, подводя ее к кратеру на заднем дворе дома номер тридцать семь. – Все перестраивают, умные разбойники.
Кроличья нора была уже не катакомбами, а скорее метрополисом. Кратер остался нетронутым, но зверьки вырыли новые туннели и построили затейливые, хотя и хрупкие мосты и переходы. Изола присела, чтобы внимательнее рассмотреть плоды их кропотливого труда, и разглядела в темноте пушистые хвостики.
Она потянулась погладить грызуна, но тут же вспомнила клыки черного кролика под сливой и шустро отдернула руку.
– Куда едешь на каникулы? – спросила она Эдгара.
– В Рим, к маминым родным. Буду скучать по снегу, – тоскливо отозвался он.
Изола поежилась, думая о надвигающихся буранах. – Ненавижу снег.
– Тогда ты точно ненавидишь веселье, – фыркнул Эдгар.
– Снег – это не весело, а… холодно!
Эдгар засмеялся:
– Значит, будь он теплым, ты бы его любила? Изола пожала плечами:
– А если бы еще и дождь по температуре был как вода в ванне, то да, зима была бы отличной.
* * *– Я так рада наконец с тобой познакомиться, Изола, – поздоровалась Цветок Лотоса, позвякивая бусинами, вплетенными в косу. – С переездом, потом вот с этим, – она погладила сильно выступающий живот, – а теперь еще и со сборами в эту дурацкую поездку, я все никак не успевала. Какое у тебя милое имя! Изола… – повторила она, пробуя имя на вкус, и, погладив бугор под блузкой, добавила: – Милая, милая, ты тоже прелесть…
– Когда родится ребенок? – спросила Изола Эдгара, когда они пошли наверх.
– Не раньше апреля. В конце концов мама всегда останавливается на шекспировском имени. Только вечно парится, чтобы вторые имена у нас были достаточно «уникальны». – Он покачал головой.
– И какое же у тебя второе имя?
– Обещай, что не будешь смеяться.
– Обещаю.
– Смех.
Подавляя взрыв «второго имени Эдгара», Изола прижала пальцы ко рту и самым серьезным тоном, на какой только была способна, поинтересовалась:
