Салли Грин - Половинный код. Тот, кто спасет
Эта новость мне совсем не по вкусу, но выбора у меня нет. В последний раз я ночевал в доме, когда мне было шестнадцать. Тогда у меня еще не было Дара, и мне было плохо. С тех пор я редко вспоминал об этом, а когда вспоминал, то никак не мог понять, что именно я тогда чувствовал. Как будто, пока часть моего мозга твердила мне: «Это же глупо, просто ты в доме, ничего страшного», все мое тело корчилось в агонии, и скоро я оставался один на один с какими-то странными звуками, страхом и начинал, забыв обо всем, кричать и умолять, чтобы меня выпустили.
День я провожу в лесу, один, отдыхаю. Зверь внутри меня, кажется, тоже. После нашего с Габриэлем разговора он ни разу даже не шелохнулся у меня внутри. Я лежу на земле и смотрю в небо – бледно-голубое поутру, оно синеет днем и наливается пурпуром к вечеру, а потом начинает сереть. Я голоден и хочу пить; в животе у меня бурчит – даже смешно, учитывая, через что мне предстоит пройти. Я уверен, что у меня все получится. Я хочу, чтобы все получилось, ради Габриэля, хочу показать ему, что он приносит жертву ради меня, но и я делаю все, что могу, ради него. Ведь это всего одна ночь.
Я засыпаю и просыпаюсь, когда небо уже темнеет. Я кладу руку себе за голову и понимаю, что нащупываю прутья клетки. Ох уж эти старые привычки.
Темнеет, когда я подхожу к замку. Дверь тут же распахивается, на пороге стоит сама Ван. Наверное, видела, как я шел через лужайку. Я жду, что она скажет, но она молчит; поворачивается и ведет меня через холл, по длинному коридору с поющими под нашими ногами деревянными половицами, к двери в самом конце. Следом за ней я вхожу и встаю как вкопанный.
За дверью лестница, она ведет вниз.
– Погреб, – говорит Ван.
Я вспоминаю зверя, который живет во мне, но он спит. Ван ведет меня вниз, в крохотную комнату с каменным полом, кирпичными стенами и тусклой лампочкой под потолком. Не погреб, а могила.
– У лестницы будет дежурить Несбит. Дверь будет заперта, но, если тебе станет совсем плохо, он тебя вытащит. Он будет проверять тебя каждый час.
Я молчу. Комната уже давит на меня. Я сажусь на холодный пол и смотрю, как Ван поднимается по лестнице. Дверь захлопывается, и я слышу, как ключ поворачивается в замке.
Я знаю, что зверь не появится. Слишком мрачно здесь. Он прячется. Я провел тут минуту, максимум две, а меня уже тошнит и кружится голова, но все-таки не слишком сильно, и я говорю себе, что это ради Габриэля. И Анны-Лизы. Я встаю и иду к дальней стене комнаты, возвращаюсь к лестнице, еще раз прохожу туда и сюда, но чувствую, что так не годится. Комната словно накренилась, я сажусь на пол, и стены начинают падать на меня. Я знаю, что никуда они не падают. Не падают! Это просто стены, и они стоят на месте, прямо. Со мной все в порядке. Меня тошнит. И жутко болит голова. Неприятно, но жить можно. Я сижу смирно и стараюсь думать о дыхании и о том, как бы меня не вывернуло наизнанку.
Вдруг надо мной открывается дверь. Один час прошел.
– Ты в порядке? – кричит мне Несбит.
– Да. Нормально! – кричу я в ответ, стараясь придать голосу силы, которых я совсем не чувствую.
Дверь захлопывается.
Еще минуту-другую я сижу спокойно и твержу себе, что со мной все нормально, все хорошо, и тут меня рвет, на полу лужа, мой желудок завязывается узлом, все мускулы моего тела сводит. Я прямо чувствую, как надвигаются на меня стены, хотя я знаю, абсолютно точно, что ничего такого не происходит. Стены вообще так себя не ведут. Никогда. Мне жарко, пот льется с меня ручьями, рвота сотрясает меня снова и снова, опустошенный желудок болит, но продолжает упрямо выворачиваться наизнанку, и тогда я ложусь на пол, обхватываю руками колени и прижимаю их к животу.
Вдруг надо мной возникает Несбит. Значит, прошел еще час. Я снова ищу его глазами, но его уже нет.
Теперь я весь дрожу, мне холодно. Я снова блюю. В моем желудке давно уже ничего нет, но он, похоже, задался целью вывернуться сегодня наизнанку. Я лежу, по-прежнему свернувшись, у последней ступеньки лестницы. И буду лежать так дальше. Двигаться нет сил. Я не могу встать. Не могу даже ползти. Но все равно я справлюсь. Выдержу.
И тут кто-то начинает скрестись. Звук сначала негромкий, но он постепенно нарастает, заполняя всю мою голову, потом вдруг обрывается. Тишина. Но я прислушиваюсь, жду: я знаю, что скоро шорох повторится. Пока его нет, я говорю себе, что звук ненастоящий: я в погребе, и здесь нечему и некому шебуршать. На самом деле звук не существует. Но тут мою голову снова наполняет скрежет гвоздя по грифельной доске, и я начинаю биться головой об ступеньку и орать. Это помогает. Крик и проклятия приносят облегчение. Если постараться как следует, можно даже заглушить скрежет. Но вот снова наступает тишина. Можно перевести дух и ждать нового скрипа, который скоро наступает…
Несбит. Он хлопает меня по плечу, я смотрю на него, и он исчезает; я даже не знаю, был он или нет. Скрежет прекратился, кругом пусто и тихо, я вижу только пол. Я смотрю на него и понимаю, что камень из темно-серого стал красным. Темно-красным. Красный цвет везде, куда ни погляди. Красное окружает меня, я чувствую, что вот-вот задохнусь. Я визжу от красного, кашляю, задыхаюсь, царапаю себе ногтями горло, чтобы вдохнуть.
Вдруг я чувствую чьи-то руки. Они прижимают к полу мои запястья. И голос Габриэля тихо шепчет мне в ухо:
– Все кончилось. Почти кончилось.
Мышцы уже не сводит судорогой, шум и скрежет прошли. Мой желудок конвульсивно сокращается в последний раз, и с глаз точно спадает красная пелена: я вижу каменный пол и плечо Габриэля. Мне хочется плакать от облегчения, от радости свободы, от того, что я снова вижу. Я говорю:
– Рассвет.
Габриэль отпускает меня и помогает сесть.
– Если это называется постепенным, не столь экстремальным методом… – Мне хочется пошутить, но я не могу, потому что и впрямь чувствую себя по-другому. Новизна ощущений поражает. Каждое движение моего тела, сырость воздуха в подвале, пол, кусочки грязи, прилипшие к кончикам моих пальцев – все воспринимается абсолютно иначе. И цвета, даже в полумраке подвала, становятся вдруг очень яркими – я различаю множество оттенков серого в комнате и коричневого и черного в волосах Габриэля. Я смотрю ему в глаза и вижу, что они такие же, как были – обычные глаза фейна, – но, приглядевшись, я замечаю в них что-то еще.
– Я кое-что вижу в твоих глазах. Я раньше не замечал. Это трудно заметить. Золотые искорки в самой глубине зрачков, очень далеко. Как у всех ведьм.
Габриэль улыбается.
– Пошли отсюда.
Он помогает мне встать на ноги, и, едва я выхожу из подвала, мое тело залечивает себя, причем с такой интенсивностью, которой я никогда не знал раньше. Воздух за дверью оказывается невероятно вкусным и таким приятным на ощупь, что я чуть не пьянею от дыхания. Снаружи я сажусь на траву, и зверь внутри меня просыпается и наполняет меня адреналином, но за этим ничего не следует, никакой угрозы, просто он радуется тому, что жив и опять на свободе.
Приближаются Ван и Несбит. Ван ставит на землю между мной и Габриэлем поднос. На нем лежит длинный широкий ремень из мягкой кожи; чаша со снадобьем; две маленькие каменные чашечки; и еще одна вещь – деревянный колышек, сантиметров тридцать длиной, заостренный по концам, толщиной примерно с карандаш в середке.
Я не знаю, для чего он. Ван ничего о нем не говорила. Я думал, мы просто порежем себе ладони и сложим их вместе, но никакого ножа поблизости нет, и меня посещает зловещее предчувствие, что этот колышек будет вместо него.
Ван берет чашу со снадобьем и нацеживает его в каменные чашки. Протягивает их нам:
– Пейте.
Глядя друг на друга, мы вместе поднимаем чашки и вместе пьем. Вкус противный, на зубах скрипит, как будто пьешь жидкую грязь.
Я хочу поставить чашку на место, но поднос вдруг уплыл куда-то вдаль и кажется до странности маленьким. Чашку берет у меня Несбит.
У Ван в руке деревянный колышек. Она держит его между нами.
– Натан, поднеси к пике ладонь правой руки. Габриэль, а ты – левой. Оба смотрите на нее. – Я делаю, как она велит, и это помогает: по крайней мере, пика – единственный предмет, который не расплывается и не норовит ускользнуть из моего поля зрения. Потом Ван говорит:
– Соедините ладони.
Я улыбаюсь, мысль вдруг кажется мне необычайно симпатичной, и я с силой толкаю правую ладонь вперед и вижу, как пика проходит сквозь нее. Я жду боли, но чувствую только тепло, от вида крови, каплющей с кончика пики, у меня поднимается настроение. В центре ладони становится горячо, и тут ладонь Габриэля прижимается к моей, наши пальцы переплетаются, кровь стекает с запястий.
Ван соединяет наши руки широким кожаным ремнем. Она говорит:
– Заживляться не нужно. Я буду вынимать и вставлять пику на закате и на рассвете, пока Габриэль не вернется к нам.
