Стефани Майер - Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление (сборник)

Ее лицо смягчилось, на нем возникла улыбка.

– Это меня устраивает. Неси кандалы, я твоя пленница, – с этими словами она обхватила прохладными пальцами мое запястье, изображая наручник. – А теперь можно взять твое одеяло?

Я не сразу сообразил, о чем речь.

– А, ну да, конечно. Держи.

Дотянувшись до старого стеганого одеяла, которое обычно лежало свернутым в ногах моей постели, я протянул его Эдит. Она отпустила мое запястье, взяла одеяло, расправила и вернула мне.

– Мне будет приятнее знать, что тебе удобно.

– Мне очень удобно.

– Ну, пожалуйста!

Я послушно набросил одеяло себе на плечи, как плащ.

Она тихонько усмехнулась.

– Не совсем то, чего я хотела.

Она вскочила, по-другому расправила одеяло поверх моих ног, подтянула его до плеч, и прежде, чем я сообразил, что она делает, снова забралась мне на колени и угнездилась на моей груди. Одеяло служило надежным барьером там, где соприкасались открытые участки наших тел.

– Так лучше? – спросила она.

– Даже не знаю…

– Но все-таки ничего?

– Лучше, чем ничего.

Она рассмеялась, я пригладил ее волосы – это движение показалось мне достаточно осторожным.

– Так странно… – заговорила она. – Все то, о чем читаешь, слышишь в чужих мыслях, видишь в чужой жизни… нисколько не помогает подготовиться к тому, чтобы испытать это самой. Сияние первой любви. Это больше, чем я ожидала.

– Гораздо больше, – с жаром согласился я.

– И с другими чувствами так же – возьмем, к примеру, ревность. Мне казалось, я хорошо представляю, что это такое. Я сотни тысяч раз читала о ней, видела, как актеры изображают ее в тысячах фильмов и пьес, ежедневно слышала, как о ней думают другие люди, отчасти сама испытывала ее в легкой форме, мечтая о том, чего у меня нет… И все-таки она стала для меня потрясением. – Она нахмурилась. – Помнишь день, когда Маккайла пригласила тебя на бал?

Я кивнул, хотя тот день врезался в мою память совсем по другим причинам.

– В тот день ты снова начала разговаривать со мной.

– Меня ошеломила собственная вспышка возмущения, почти ярости, я поначалу даже не поняла, что она означает. Я понятия не имела, что ревность может быть настолько мощной… и мучительной. А потом ты ей отказал, а я не поняла, почему. И сильнее обычного разозлилась на то, что не могу услышать, о чем ты думаешь. Может, у тебя есть другая? Или ты просто пожалел Джереми? Я понимала, что в любом случае не имею права знать об этом. И старалась не знать. А потом начала вырисовываться картина в целом.

Я застонал, она рассмеялась.

– Я тревожилась сильнее, чем следовало бы, – продолжала она, – и ждала, когда услышу, что ты им скажешь, пыталась разгадать выражение твоего лица. И когда увидела на нем досаду, не смогла скрыть облегчение. Но уверенности мне по-прежнему не хватало. Я не знала, что бы ты ответил, если бы тебя пригласила я…

Она подняла на меня глаза.

– Той ночью я пришла сюда впервые. Смотрела на тебя спящего и мучалась, не зная, как преодолеть пропасть между правильным, нравственным, этичным и честным, и тем, чего мне хотелось. Я поняла: если я и дальше буду игнорировать тебя или вообще исчезну отсюда, когда-нибудь ты найдешь того, кто тебе нужен – человека вроде Маккайлы. Мне стало грустно.

– А потом, – ее голос понизился, стал шепотом, – ты вдруг произнес во сне мое имя. Так отчетливо, что сначала я подумала, что ты проснулся. Но ты беспокойно заворочался, еще раз пробормотал мое имя и вздохнул. Чувство, которое тогда пронзило меня, пугало и ошеломляло. И я поняла, что игнорировать тебя больше не могу.

Она помолчала, наверное, прислушиваясь к сбивчивому стуку моего сердца.

– Но ревность… иррациональна. Даже сейчас, когда Чарли спрашивал тебя об этой приставучей девчонке…

– И ты поэтому ревновала? Правда?

– Для меня это в новинку. Ты воскрешаешь во мне человека, и все чувства особенно остры, потому что я испытываю их впервые.

– Тебя это реально волнует? После того, как я услышал, что Ройал – сам Ройал, супермодель года, мистер Совершенство! – предназначался для тебя? Есть Элинор, нет ее – неважно: разве я ему соперник?

Ее зубы блеснули, руки снова обвились вокруг моей шеи.

– Нет тут никакого соперничества.

– Вот этого я и боюсь. – Я робко обнял ее. – Так ничего? – на всякий случай спросил я.

– Замечательно. – Она счастливо вздохнула. – Да, Ройал по-своему красив, но, даже не будь он мне как брат и не принадлежи он Элинор, он никогда не смог бы вызвать и десятой – нет, сотой доли влечения, которое вызываешь ты, – она стала серьезной и задумчивой. – Почти девяносто лет я странствую среди людей и все это время считала, что мне никто не нужен.

– Так нечестно, – прошептал я, уткнувшись в ее волосы. – Мне ждать вообще не пришлось. Почему я так легко отделался?

– Ты прав, – согласилась она. – Обязательно сделаю так, чтобы и ты помучался. – Она провела ладонью по моей щеке. – Каждую секунду, проведенную со мной, ты будешь рисковать жизнью, но это же пустяки. Тебе придется отказаться от самой своей природы, от людского рода… но разве это хоть чего-нибудь стоит?

– По-моему, я ничего не теряю.

Она ткнулась мне в грудь лбом.

– Да, пока что.

– Что ты?.. – начал я, но она вдруг замерла. Я тоже застыл, но она высвободилась и исчезла, а я обнаружил, что обнимаю пустоту.

– Ложись! – послышалось шипение Эдит. Откуда оно исходило, в темноте я так и не смог определить.

Я рухнул на кровать, рванул одеяло, накрылся им и повернулся на бок. Скрипнула приоткрывшаяся дверь. Чарли проверял, на месте ли я. Я старательно притворился спящим.

Прошла томительная минута. Я прислушивался в ожидании, когда закроется дверь. Внезапно рядом со мной снова оказалась Эдит. Она подняла мою руку и положила ее к себе на плечи, прильнув ко мне.

– Актер из тебя никудышный. Я бы даже сказала, что эта карьера не для тебя.

– А я уже запланировал ее на ближайшие десять лет, – проворчал я. Сердце опять расшалилось. Наверное, Эдит не только слышала, но и чувствовала, как оно колотится внутри грудной клетки.

Эдит замурлыкала незнакомую мне мелодию – кажется, колыбельную.

Сделав паузу, она спросила:

– Убаюкать тебя пением?

– Ага, как же, – я засмеялся. – Можно подумать, я способен заснуть при тебе!

– Всегда спал, и ничего, – напомнила она.

– Потому что тебя здесь не было, – возразил я, покрепче прижимая ее к себе.

– Логично. Если не хочешь спать, чем тогда хочешь заняться?

– Честно? Я хочу очень многого… Но все это так неосторожно…

Она молчала, казалось даже, что она не дышит. Я поспешно добавил:

– Но поскольку я обещал помнить об осторожности, я хотел бы… побольше узнать о тебе.

– Спрашивай, о чем хочешь, – по голосу было ясно, что она улыбается.

Я перебрал в памяти вопросы в поисках самого важного.

– Зачем ты это делаешь? – спросил я. – До сих пор не понимаю, как ты можешь противиться… самой себе. Только не пойми меня превратно – конечно, я рад этому, впервые в жизни я по-настоящему рад, что живу. Просто не понимаю, зачем тебе вообще утруждаться.

Она ответила с расстановкой:

– Вопрос в самую точку, и ты не первый задаешь его. Другие – большинство подобных мне, кого вполне устраивает наш удел, – тоже нередко удивляются, зачем мы так живем. Но, видишь ли, даже если нам… выпали такие карты, это еще не значит, что мы не можем и не хотим выйти за рамки судьбы. Мы пытаемся сохранить в себе хоть что-то человеческое.

Я лежал неподвижно и испытывал что-то близкое к благоговению. До таких духовных высот мне никогда не дойти.

– Спишь? – шепнула она после нескольких минут моего молчания.

– Нет.

– Это все, что тебя интересует?

Я закатил глаза.

– Вообще-то нет.

– Что еще ты хочешь узнать?

– Почему ты умеешь читать мысли и почему только ты одна? А Арчи – видеть будущее? Почему так происходит?

Я почувствовал, как в темноте она пожала плечами.

– Да мы и сами не знаем. У Карин есть предположение… она считает, что все мы приносим с собой в следующую жизнь самые яркие качества, которыми мы обладали, будучи людьми, и в итоге они усиливаются – как наши умственные способности и наши чувства. Она полагает, что я и раньше отличалась необычной чувствительностью к мыслям окружающих. А Арчи обладал даром предвидения.

– А что принесла в следующую жизнь сама Карин и остальные?

– Карин – сострадание. Эрнест – способность любить. Элинор – силу, а Ройал… упорство. Или, пожалуй, ослиное упрямство, – она хмыкнула. – С Джессамин дело обстоит особенно интересно. Она и в первой жизни была весьма харизматичной личностью, способной подчинять себе окружающих. А теперь она может манипулировать эмоциями всех, кто находится вокруг: успокоить полный зал рассерженных людей, к примеру, или наоборот, взбудоражить апатичную толпу. Это коварный и редкий дар.

Я задумался, пытаясь осмыслить невероятные вещи, которые услышал от нее. Эдит терпеливо ждала.