"Самая страшная книга-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Парфенов Михаил Юрьевич

И все замолкло. Радиола зашуршала помехами. Люди стояли как вкопанные, переглядывались. Начали перешептываться, сначала вполголоса, а потом все громче:

– Гэта шо ж такое? Гэта где ж они?

– Знамо дело – Украина. Киев, Житомир, Севастополь… Молотов ужо вещал седня…

– Ох божечки, шо ж таперь буде?..

– Молчи, старая! Думать надо! Староста где? А председатель?

– С наркомом говорят по телефону!

– Зови Ильича, он партийный!

– Твой Ильич тока с горилкой в партии! Председатель где?!

– Я тоже партийный, и шо с того?

– А зараз кто речь толкал? Молотов знову?

– Левитан гэта, дурная ты баба!

– Во гамон якой… Украина ж поблизу с нами.

ТР-Р-РЯСЬ!

Дема тихо выскользнул из клуба, побежал домой – докладывать новости. На крыльце уже услышал, что дома гости. Остановился, прислушался, приложив ухо к щелке. Мужской голос быстро, со злостью выговаривал:

– Война началась, дура! Ща знаешь, шо будет? Не твои эти книжки да травки! Говорил же – замуж за меня иди! Со мной тебя никто не тронет! Ни черт, ни немец! Я киловяз, а не потроха собачьи!

– Уходи, Мирон… Не хочу я с тобой. И не буду! Война так война…

– Дура! Куда ты со своим этим… идьетом малолетним?

– Уж найду куда!

Дема кхекнул погромче, постучался и вошел. За столом сидела Купава, комкая в руках полотенце. Над ней нависал пожилой мужик из соседней деревни, которого Дема уже пару раз видал – Мирон Сухощавый. Ходили слухи, что он колдун. Только не тот колдун, что порчу снимает, а как раз из тех, кто ее накладывает. Порчун, значит. Сухощавый обернулся к ученику, скривил тонкие губы в презрительной усмешке:

– А-а-а, явился не запылился! Ладно, оставлю я вас, парочку идьетов.

– Кто идьет, а у кого и своя голова есть, – спокойно ответил Дема, глядя в глаза Сухощавому. Он его почему-то совсем не боялся.

– Цыц, щенок! Я на тебя плюну – заживо сгниешь! – Колдун поправил пиджак, зыркнул из-под бровей так, что Дема оторопел. – Знатким себя возомнил, малец? Ну дык я зараз покажу, якая знаткость бывает… Скручу в рог бараний, погублю!

– Мирон, не смей! – поднялась с места Купава. – Я тоже кой-чего умею!

Сухощавый плюнул на пол да вышел наружу. Во дворе еще выматерился грязно, будто проклял напоследок.

– Дурень ты… – только и сказала Купава, аккуратно стирая с пола плевок тряпкой. – Няможна ему прям в очи глядеть. Это ж порчун, он с чертями братуется. Ему твой взгляд – что дорожка в душу.

– Пущай заходит. Як зайдет, так и вылетит. Ты слыхала, что война почалась?

– Слышала… Садись чай пить.

Дема присел за стол, схватил ватрушку.

– А он тебя замуж звал?

– Звал-звал, да я отказала. С чертями мне не по пути. Ты ешь давай, да будем думать, как жить нам дальше. Ох, плохо будет…

Что будет-то?.. Ученик молча жевал и прихлебывал чай. В клубе громко включили «Интернационал», загремевший по деревне:

ТР-РЯМС! Немцы добрались до Беларуси быстро – не прошло и месяца. Рано утром в Задорье въехала, как к себе домой, мотострелковая рота. Деревня наполовину опустела. Все мужики заранее ушли в леса, а кто остался, те стали полицаями. Не по доброй воле, просто так потребовалось – якобы в целях разведки. Позже фашисты перевешали половину ложных полицаев, и всем стало ясно, что гитлеровцы шуток не любят. Дема отсиживался в доме на окраине. Купавину хату немцы обходили стороной – где заговоры помогли, а где и верный суседко будто огородил избу невидимой стеной. Но все равно кто-нибудь да совался к ним. Однако при виде кособокой бабки солдаты уходили, со злости ломая то плетни на заборе, то замок в сарае. Старуха беспомощно кричала им в спину проклятья. Раз в неделю Дема выбирался в клуб: новости послушать, переговорить с кем из местных и взять немного еды. Там расквартировали офицеров. Из пузатого медного проигрывателя играли немецкие шлягеры, гитлеровцы сидели с расстегнутыми ремнями и в кителях нараспашку, выпивали шнапс. Заметив мальчика, офицеры подзывали его со словами: Junge-Junge! Даже давали ему шоколад, как будто с некоторой жалостью. Меж собой они разговаривали:

– Echt Schade für den Kleinen. Wenn die Schutzstaffeln ankommen – die legen hier alles platt. Echt mieß ist das ganze! [138]

– Nun ja, Krieg ist Krieg. Hauptsache – damit hamma nix zu tun.[139]

– Das sagst du! [140]

ДРЯСЬ!

Дема еще не знал, что эти-то – обычные военные вермахта и они во сто крат лучше тех людей с волчьими глазами и собачьими повадками, которые придут позже. Он не знал, что ожидает Задорье в дальнейшем. Не знал про судьбу деревни Хатынь, где жила его двоюродная бабка по матери. Не мог и предполагать, что война продлится не год, не два и даже не три. Но в его душе уже зрело ощущение скорой и непоправимой беды. Однажды ночью у них в сарае остался Макарка – пьяница, каких свет не видал, а нынче партизан Белорусского фронта. Приполз вечером по полю, спасаясь от патруля, а Купава, добрая душа, его и прикрыла. Как совсем темно стало, Дема отнес ему сала с хлебом.

– И чаго вы там, в лесе, робите?

– Воюем немца! – с полным ртом отвечал Макарка. – Вчерась вот колонну расстреляли, так они по нам как дали потом с пулемету! Еле ноги унес. Слышь, малой, а попить есть чего?

Дема налил ему кваса.

– А горилки нема?

– Нема. И не малой я ужо, пятнадцатый год пошел. Слухай, Макар, а в четырнадцать к вам берут?

– А то! Сын полка будешь! Збирайся утром, да пошли. Родину защищать треба, шо тебе тут сидеть с бабкой старой, як у бога за пазухой? Давай, малой, нам людей треба. Ружжо дадут, як у меня! – партизан любовно погладил потертую «мосинку».

ХР-РУСТЬ!

Поутру Дема собрал все свои малые пожитки, надел великое по размеру кожаное пальто, доставшееся от батьки-самогубца. Проколол дырку в ремне, затянул потуже на поясе. Проснувшись, Купава села за стол, внимательно оглядела ученика. Он же, словно хвастаясь, подбоченился.

– Ты куда эт собрался, хлопчик?

– В лес, немца воевать.

Девушка сузила глаза; зрачки блеснули злобой и отчаянием.

ЧР-Р-РОКС!

– Партизанить решил? А обо мне ты подумал? Что со мной будет?

– Дык мы немца повоюем, он и утечет. Я ж, гэта, за тебя воевать пошел.

– За меня? А меня ты спросил? Мож, и не надо мне, штоб за меня воевали? Ну-ка сымай, сымай это все! – Она попыталась схватить ученика за ремень, но он отпрыгнул.

– Ты за меня, шо ль, спалохалася? Та ничога со мной не станется, я ж в лесу як волк, Купава!

– Ты не волк, ты кутенок! Тебя там загрызут, как ты не поймешь, дурань?

– Сама ты щенок и сама ты дура! А я мужик, мне не страшно, зразумела? Я лешака, водяника позову, они допоможут! Вся нечисть за нас встанет!

Он выскочил из избы, испугавшись, что она и впрямь заставит его остаться. На улице было пасмурно, из распухших и мутных, как холодец, туч лил мелкий дождь. У сарая уже стоял Макарка с винтовкой за плечом, с опаской поглядывавший в сторону деревни, где пока еще спали немцы; только дремал, сидя на завалинке, одинокий постовой, укрывшись черным плащом.

– Идти нам треба, малой! – шикнул партизан.

– Идем ужо, я готов… – Дема обернулся в сторону избы, сморгнул накатившую слезу – не так он надеялся распрощаться с наставницей. Тут дверь хлопнула, и наружу выскочила Купава в легком платьишке, наскоро накинутом на плечи. Макарка охнул при ее виде – уж точно не молодую девку он ожидал увидеть.

– А где старуха-то, малой? Гэта шо за дивчина у вас в хате?