Александра Огеньская - Слепое солнце
— За тобой гонятся? Скажи хоть, что происходит!
За спиной заорали зло и неразборчиво. Время истекло. Уронил телефон. Вцепился в замок, как вурдалак в горло жертвы. Тот сжалился. Преодолел вторую дверь, захлопнул за собой. Куда дальше? Появилось эхо. Начал задыхаться, хоть и пробежал всего ничего. Долгое эхо намекало на коридор. Сломя голову — вперед, придерживаясь той же неровной стены, обдирая подушечки пальцев в кровь — аж горят. Зато миновал следующий дверной проём. Оставленная позади вторая дверь с грохотом обвалилась.
— Стоять!
Вдох и бежать. Ещё один коридор, только уже влево. И еще жадный вдох горячими обкусанными губами.
— Стой, Джозеф! — повелительность, на которую так сложно не поддаться. Тяжелая артиллерия Беккер. — Стой, тебе некуда бежать!
На улицу. Там люди, хоть и простецы сплошь. Всего полчаса протянуть.
Вдох. Ещё поворот. Свет, лабиринт какой-то! Или это от усталости, или правда — вонь густеет, прорезались в ней трупно-формалиновые нотки, и еще что-то инсектицидное… Вдох. Пахнет… моргом. Вспомнил, откуда запах знаком. Из сна. Из недавнего кошмара. И топот шагов. Вдох. Бежать. Ещё не всё потеряно. Наверно, на стене следом тянутся разводы крови — зацепился за какую-то неровность, вспорол ладонь. Спасибо Конраду, научил бегать вдоль стен. Стрелять толком не научил, зато хоть бегать. Спасибо-спасибо-спасибо… Может, хоть этот поворот будет последним? Вдох…
И всё-таки знал, что еще немного, и… Подвернулась нога. От боли на глазах выступили слёзы. Упал, выбивая плечо о стену. Вдох.
— Ну вот, добегался, — отчего-то джошеву мысль озвучило бывшее начальство.
Вдохнул. И сдался.
* * *И было — как тогда. Тепло жаровен, суетливый шумок, плывёт в голове от легкого наркотика. Того, что не лишает сознания, а всего лишь помогает перестать бояться и притупляет боль. Только вот темноты и оправданий пана Баррета раньше не было.
— Понимаешь, Джозеф, лично против тебя я ничего не имею. Ты мне даже нравишься. Нет, правда, ты хороший парень. И мне очень жаль…
Пауза. Кап-кап-кап — тяжелые капли чего-то по подносу.
— Но пора уже прекращать монополию Верхнего Сияния на власть. Что даёт им право распоряжаться нашими жизнями, а?
Пауза…
— Да-да, Способности. Они, понимаешь ли, Джош, сильнее нас с тобой. И вообще большинства магов. А ещё тьма-тьмущая простецов, которые вообще всех сил лишены. Представляешь, от рождения быть лишенным самого главного блага? Вот ты сам был магом, ты же понимаешь?
Пауза… И требуют от Джоша понимания. А он в упор не соображает, о чем ему толкует начальство.
— …Каждый сам себе маг с неограниченными возможностями! Нейтральная энергия для каждого! Верхние и Нижние уже не нужны! Свобода воли! Понимаешь?!
Джош мотал головой — всё равно не понимал.
— Мне, конечно, жаль, что тебе придётся… пожертвовать собой. Но так уж вышло. Больно тебе не будет. Я сделаю всё быстро. Обещаю.
Кап-кап-кап…
— Слышь, Светлый, кончай трепаться! Всё готово. В общем, смотри сюда. Сначала я…
…И пахло как тогда — какими-то травами и свечным воском, только эти запахи не перебивали стойкого зловонья морга. Расслабленно гудело в голове, припомнилось одно-единственное посещение «анатомички» на втором курсе. Учились считывать ауру с мёртвых. Всё боялся тогда, что бледная как мел Мэва съедет в обморок. Самого тоже подташнивало, когда к мертвецу пришлось прикасаться, да еще Поверху. Кадавр был холодный и липкий, синий и какой-то раздувшийся. В общем, мерзко. Мэва, впрочем, с собой справилась, зато на кафельный пол грохнулся тихий скромный Анастази, будущий эксперт.
Мэва должна прийти… Придёт ли?… Слабое беспокойство. Но скоро тонет в равнодушии. Беккеру всё неймется.
— Мне действительно жаль, Джош. Думаю, ты бы меня понял.
— Всё, начинаем! Светлый, ты задолбал! Развел тут лирику!
Травами запахло сильней, разобрал сильные акценты чабреца и мяты. Голоса над головой читали смутно знакомую бессмыслицу, тихо потрескивали огоньки свечей. Самих свечей Джош не видел. Да и не хотел видеть. Всё вдруг сделалось простым, понятным и ненужным. Мэва? А что Мэва, которая, может, просто бросила бывшего друга — зачем ей слепой калека в напарниках, когда в отделе полно здоровых мужиков?
Зато Джош пригрелся, хоть и был теперь наг, как Адам перед грехопадением, и почти задремал уже…. Вообще давно не ощущал такого умиротворения… И остатками рассудка-то понимал, что это всё наркотик… Но его и это не волновало.
Когда начали резать руки и лодыжки, немного «протрезвел», но и тогда боль отупела, потекло онемение. Какие-то крохи сознания еще теплились — порадовался, что хоть полегче, чем тогда. Потом вдруг навернулись слезы на глаза — понял, что обряд всё-таки состоится, что оперативник Рагеньский с заданием не справился, и придётся умирать.
На груди и животе плясали чьи-то мокрые пальцы — и это парень тоже уже проходил. Это кровью выписывают таинственные письмена на коже. Притиснутая к алтарю прессом неведомой Силы, сопротивляться жертва не могла. Да и не пыталась.
— Светлый, твоя очередь, — прошуршало в непонятном треске.
Мягкая ладонь легла на грудь ближе к сердцу, покаянно шепнули:
— Извини…
Ладонь была теплая, тяжелая, и чем — то даже вселяла уверенность. В чём, парень не знал и знать не хотел. А потом изменилось. Ладонь напряглась, вдавила, припечатала к алтарю так, что стало трудно дышать, и…
И стало… то самое… через ребра прорвалось… Джош закричал. В него и через него… текло… Туда. Заставляло пропускать сквозь себя дичайшие ассоциации, мысли, клочья ощущений… Вместе с энергией, целым её водопадом. Вместе с чужой силой быстро таяли и крохи собственной Джоша.
/…Сначала тяжелое отчаянье и усталость — не получился какой-то опыт. Полтора года насмарку. Если бы не придурок продавец, спутавший толчёный корень лопуха с корнем одуванчика… Потом раздражение, удивление, ужас. Тёмный силуэт широкого, почти квадратного мужчины в раме лунного света, глушь, проулок, звать на помощь бессмысленно. Приближается. Белая узкая полоска зубов ровной недоброй улыбки… Вспышка. Боль адская, дышать нечем. Я умираю…./
Задохнулся криком, всхлипнул, пытаясь вынырнуть, высвободиться. Но ладонь на груди вжала сильней и утянула обратно, на самое дно.
— Потерпи, тебе недолго… осталось…
/…Привычная пыль книжных полок, с которой как не борись, меньше не становится. Сметаешь её, сметаешь, а потом заново нужно. И так постоянно. И артрит. Ноют старые кости. Седьмой десяток. Ошивался днём в архивах странный тип. Расспрашивал про главного архивариуса да про других библиотекарей… Но сейчас уже поздний вечер, последний читатель ушёл полчаса назад. Как же ноют суставы. Можно, хвала Свету, уже и домой… Прихватить занятную книжонку про теории энергий и в постель. В последний раз прошёлся вдоль стеллажей. Проверяя, всё ли на своих местах. Когда возвратился, увидел, что тот тип опять за какой-то надобностью оказался у стойки регистрации. Удивился, но спросить не успел — резнуло в левой части груди, а колени подкосились…/
— Га…а…а… Пожа…луйста…
.. Что там дальше делать?.. Расслабься, Светлый… Веду всё равно я. Сейчас мы пытаемся открыть Врата. Разве не понятно?…
/…Нефиг было соваться, с самого начала знала. Работать не дают, до архивов не допускают. Пригрозили понижением. С чего бы это, спрашивается? Чего секретного в истории научных изысканий позапрошлого века? В раздумьях и не заметила, как забрела в старую часть города. Собор, далёкий плеск волн, очень тихо и одиноко, зябко метёт по плечам ветерок. Хотела уже возвращаться, когда за спиной окликнули по имени. Обернулась в удивлении. Мужчина. Незнакомый. Глаза как у наркомана. Хотела вежливо ответить и сбежать, но не дал. Вцепился в руку и… Темнота…/
Долго лежал, захлёбываясь воздухом, и никак не мог прийти в себя. Впрочем, прошло. Перетекло в сонный, медлительный дрейф по волнам вялых мыслей. Не мыслей даже, так, образов и ощущений.
— Ну, что дальше? Долго еще?
— Имей терпение, Светлый. И молчи уже, не сбивай. Сейчас ты повторишь ту штуку, только не вмешивайся в остальное. Мы будем заливать энергию. Тёмную энергию — не лезь, а то выгоришь. А в нужный момент… Вот кинжал. Смотри, вот так: отсюда досюда. Резко.
На липкой груди прочертили пальцем вертикальную линию.
— Попробую, — неуверенное, растерянное Баррета.
— Попробовать я и сам могу, а ты должен сделать — четко и наверняка. Или катись отсюда.
— Твоё условие. Я помню…
«Это они меня обсуждают, — мелькнуло в голове. — Как меня лучше убить.». Слабо застонал.
— Тогда поехали. Резко и уверенно, понял? Сам хотел его поменьше мучить. Но не раньше, чем я скажу…
И снова бормотание, бормотание. Плывёт в голове тонко, дремотно, сладковато…
