Алексей Котов - Чудо ты мое, зеленоглазое
Петрович усмехнулся.
— То-то я думаю почему здесь лекарством пахнет?
Витька покурил и, отобрав с десяток котов и кошек для продажи, засобирался в обратную дорогу. Петрович предложил переждать дождь. Но племянник только отмахнулся.
— А если он всю ночь лить будет, нам тут что, ночевать, что ли? Пошли, дядь Коль!
Под ногами поскрипывал песок и мелкий мусор.
«Подмести бы надо, — подумал Петрович. — Да и вообще порядок тут навести не мешает…»
Витька запер дверь на втором этаже и протянул Петровичу ключ.
— Зачем он мне? — удивился старик.
— У меня предчувствие, дядь Коль, — простодушно улыбаясь, пояснил Витька.
— Какое такое предчувствие?
— А такое, что я этот ключ потеряю…
Спускаясь по лестнице вниз, на первый этаж, Витька откровенно дурачился.
— А нам все равно, а нам все равно! — громко распевал он — Не боимся мы волка и лису!
Неживое, едва слышимое эхо повторяло слова незамысловатой песенки глухим, утробным голосом.
— Все к черту! — рявкнул Витька.
Эхо ответило так же резко и, как показалось Петровичу, даже зло.
На площадке первого этажа Витька неожиданно остановился и замолчал. Потом поднял вверх руку.
— Ты что, Витьк?.. — удивился Петрович.
— Слышишь, дядь Коль? — шепотом спросил Витька.
— Что?
— Ребенок, вроде бы, опять плачет.
На этот раз старик услышал. Со стороны подвала доносились отчетливые крики младенца. Эхо множило их и нельзя было с уверенностью сказать, плачет один ребенок или два. Первый, отчетливо звучащий, голос мог действительно принадлежать маленькому ребенку, а второй, более низкий и тихий, словно подражал ему и вместе с тем пытался спрятаться за ним. Старика неприятно удивило то, что именно во втором голосе явно угадывались недобрые и одновременно жалобные нотки.
Петрович поежился.
— Может быть это котенок, Витьк? — спросил он — Ну, тот самый… Старухин.
— Может быть, хотя голос и не похож на кошачий.
Витька открыл скрипучие двери подвала. Плач стал громче.
— Это не кот, — уверено сказал Витька. — Это точно ребенок.
Племянник посветил фонариком в уходящую вниз пустоту. Снова мелькнули белые порожки, кирпичная стена и обрезки алюминиевых труб.
— Ничего не видно, но придется спускаться, — Витька протянул Петровичу фонарик. — Внизу я и спичками обойдусь, а ты мне сверху посветишь.
— Не надо, Вить… — попросил старик.
— Ты что, боишься, что ли?!
Только после того, как племянник напомнил о страхе, Петрович вдруг понял, что действительно боится. Витька ободряюще улыбнулся.
— Держи фонарь, дядь Коль! И хватит трястись. А если это действительно чей-то малец?
— Да откуда он тут?!
— Мало ли… Может, его здесь какая-нибудь мамаша-стерва бросила.
Плач неожиданно стих. Старик неохотно взял фонарик из руки племянника. Витька присел и посмотрел вниз.
— Тут не высоко, метра полтора, наверное, — голос племянника звучал как из колодца. — Короче говоря, ноги не сломаешь…
Петрович тоже спустился пониже. Между тем Витька крепко ухватившись за обрезок алюминиевой трубы и прыгнул вниз.
— Влево посвети, дядь Коль, — попросил он. — Так… Теперь направо. Тебе там сверху виднее, ты ничего не замечаешь?
— Нет.
— Перегородки тут какие-то… — Витька тихо выругался. — Сплошной бардак… Ты пока свети, дядь Коль, а я сейчас спички достану.
Петрович нагнулся еще ниже. Луч фонаря метался по уходящим в глубину помещения стенам. Чуть ближе, справа, мешала обзору фанерная стена.
Внизу чиркнула спичка.
— Дядь Коль, да это же ящики в штабелях стоят! — крикнул Витька. Зашуршала бумага и племянник громко чертыхнулся. — А в ящиках противогазы. Здорово, да? У нас в деревне мужики самогон противогазными фильтрами очищают. После них он лучше всякой водки становится…
Внизу заметались неясные тени. Петрович вдруг почувствовал как сильно бьется его сердце.
— Витьк, ты там ерундой не занимайся, — крикнул он. — Ищи то, за чем полез!
— Да знаю я!
Снова послышался все тот же странный детский плач. Он стал еще громче и как показалось Петровичу, ближе. У старика задрожали руки. Луч фонарика дернулся вниз и пополз в сторону. Петрович успел рассмотреть в темноте тусклое пламя спички.
— Ты лучше свети, — откликнулся Витька. — Сейчас я…
Договорить племянник не успел. Неожиданно плач взвыл на неестественно высокой ноте. Почти сразу же, следом за ним, послышался страшный Витькин крик. В лицо старика, словно от крыла гигантской птицы, ударила волна холодного воздуха.
Петрович вскрикнул и бросился наверх. Из подвала отчетливо слышались крики и шум борьбы. У выхода из подвала старика остановила яркая, как вспышка мысль: «А как же Витька?!..»
Петрович оглянулся. В подвале с тупым звуком обрушились на пол несколько ящиков. Потом все стихло…
У Петровича пересохло в горле. Он хотел крикнуть, но не смог. Луч фонарика судорожно метался по стенам и не мог остановиться. Из глубины подвала показалась окровавленная Витькина рука. Рука оперлась на край порожка, следом за ней показалась вторая. Из темноты, выплыло бледное как мел лицо Витьки.
— Дядь Коль, руку дай… — тихо позвал он.
Петровичу показалось что у него отнялись ноги. Старик стоял и смотрел, не в силах тронуться с места.
— Руку дай! — крикнул Витька, протягивая к Петровичу свою.
Сзади племянника поднялась огромная тень. Она была похожа на растянутую черную простыню. Тень поднималась все выше и выше.
— Что ты стоишь…
Договорить Витька не успел. Страшная сила рванула его вниз и он исчез.
У Петровича потемнело в глазах. Уже не отдавая себя отчета в том, что он делает, старик бросился бежать. Во внезапно опустевшем мозгу билась только одна мысль: быстрее, быстрее, быстрее! Перед глазами Петровича промелькнул дверной проем, несколько чахлых деревьев на улице, колючая проволока, потом пошла размытая дождем дорога. Спускаясь в овраг, Петрович поскользнулся и упал. Фонарик отлетел в сторону, но старик даже не подумал поднять его. Он судорожно цеплялся руками за скользкую траву и полз вверх, не разбирая дороги. По лицу хлестал дождь. Сверкнула молния и почти сразу же за ней ударил гром. Петрович закричал от ужаса. Взобравшись наверх, он долго стоял на коленях не в силах подняться…
Что произошло потом, старик почти не запомнил. Страх, страх непреодолимый и черный гнал его все дальше и дальше от диспетчерской. Петрович пришел в себя только после того, как захлопнул дверь дома и навалился на нее всем телом. Через минуту стало чуть легче дышать. Старик с трудом добрел до стула и сел.
Первая мысль, пришедшая ему в голову, была огромной и ужасной. Петрович закрыл лицо руками и застонал.
«Господи, что это было?! Что?!»
Время шло… Старик по-прежнему сидел на стуле и смотрел в одну точку.
«Тише, старый, ну тише! — уговаривал он сам себя. — Нужно что-то делать… Куда-то идти… А куда?!.. В милицию? Ведь засмеют же! Скажут, с ума сошел дедок на старости лет — кошек волшебных продавал…»
«К Лешке пойти можно, — решил Петрович — Он не бросит… Выручит».
Мысль, что снова придется идти к диспетчерской и может быть даже лезть в подвал испугала старика до холодного пота. Он с трудом встал и направился к двери.
«Нужно же идти… Нужно!»
Возле вешалки старик снова сел. Сил почти не было. Он вытер с лица холодный пот и посмотрел на дверь. Она казалась странно далекой.
«Вставай, гадина старая! — выругал себя Петрович. — Вставай!»
Он шагнул к двери и распахнул ее. На пороге стоял недавний толстяк покупатель. В его руке тускло блеснуло лезвие ножа.
— Тихо, дед! — прошипел толстяк. — Ты один?
Петрович попятился. Толстяк уже было собирался шагнуть следом, но вдруг как-то странно вздрогнул всем телом и привалился к дверному косяку. Его голова упала на грудь.
Петрович только стоял и смотрел… Разум отказывался понимать происходящее. Толстяк захрипел. На его плечо, вынырнув откуда-то сзади из темноты, легла огромная лапа чем-то напоминающая кошачью. Толстяк дернулся еще раз и рухнул спиной на квадрат падающего из дверного проема света. Он удивленно смотрел наверх и шевелил побледневшими губами, словно что-то силился сказать.
Неожиданно тело толстяка сдвинулось с места и стало исчезать в темноте: сначала голова, потом туловище и ноги. Петровичу показалось, что он сходит с ума. Там, в темноте за порогом, над толстяком склонилось что-то бесформенное и большое.
Петрович вскрикнул и бросился к двери. Но закрыть ее до конца и задвинуть засов он не успел. Оттуда, снаружи, на дверь навалилась чудовищная тяжесть. В щель просунулась огромная кошачья лапа и когти царапнули старика по плечу.
«И по мою душу, значит, тоже… — мелькнула у него безумная мысль. — Теперь и за мной пришли…»
