Марина Ефиминюк - Наследница
Но портье, видимо, попался идейный и не интересовался презренным золотом, или же местные торговцы перебили ставку, а новость о брачном обряде наследницы дома Вишневских настолько поразила их воображение, что напрочь отбивала трезвый ум, но к обеду товарное безобразие приобрело масштабы стихийного бедствия. Мысленно представлялось, будто лавочники стояли вереницей в холле и за взятку сдавали снедь и мелочи, жизненно необходимые в свадебном обряде, а оттуда «дары» переправлялись к нам в номер, на глазах обраставший корзинами, коробками и ящичками.
– Какая симпатичная бумага для приглашений, – трогая кончиками пальцев плотные разноцветные картонки, прокомментировала Пруденс.
– Полагаешь? – вздохнула я и пригубила кофе.
Вид за окном напоминал разноцветную гравюру из сказки и располагал к медитации. Сквозь густое облако пробивалось солнце, воздух пронзали косые широкие полосы света, и белые стены молельной, укутанной густой зеленью, казалось, светились. Жаль, что медитировать для успокоения, когда номер вонял, как кладовая едальни, где стухла вчерашняя похлебка, было просто невозможно, поэтому во мне росло и ширилось раздражение.
В дверь снова постучались.
– Наверное, снова что-нибудь принесли… – Пруденс с опаской покосилась на меня и тут же заключила: – Я их отправлю куда-нибудь.
– Восвояси, – посоветовала я, – прямым ходом.
Но когда она открыла дверь, то в номер, стуча каблучками, вошла принцесса. На секунду она скривилась от открывшегося взору хаоса, но парой секунд погодя пропела:
– Как поживаете, нима Вишневская?
– Как видите… сытно, – поднимаясь, ошарашенно пробормотала я и нервически разгладила складки на полосатом домашнем платье.
– Аромат вашей комнаты чувствуется даже с лестницы.
– Хотите угоститься? – с любезной улыбкой предложила я. – Мы неожиданно перестали страдать от недостатка еды.
– Может, предложите моим гостям?
– Еще гости? – точно со стороны я услышала в своем голосе панику. – Почему вы пригласили гостей ко мне в номер?
Тут в гостиную из коридора повалили люди, и нам с Пруденс оставалось только наблюдать, как покои, похожие на городской рынок перед открытием, превращались в рынок в самом разгаре торга. Сначала в дверях появился похожий на каланчу тип в черном камзоле и бархатных панталонах, поразивших меня до глубины души. Следом за ним с постными минами возникли белошвейки, нагруженные отрезами белого материала, а уж после наряженные во все оттенки розового в номер впорхнули фрейлины, похожие на любопытных пташек.
– Итак, дорогая моя нима Вишневская… Могу я называть вас Анна? – Принцесса взмахнула руками. – Коль я оказала содействие в вашем скорейшем замужестве, то и платье для обряда дарить вам – мне.
– Платье для обряда? – повторила я, начиная понимать, к чему в моем номере устроили портняжный парад.
– Познакомьтесь, это мой личный портной Пьер. – Она указала рукой на каланчу в черном камзоле. – Чтобы вы знали, Пьер жутко знаменит в столице, к нему запись стоит до…
– Десятого месяца следующего года, – скромно потупившись, разъяснил он.
– Нам просто повезло, что он на пару дней заглянул в Минеральные Источники.
– Знаете, печень пошаливает, Ваше Высочество, – пожаловался он, потом глянул в мою сторону, выдержал паузу и принялся меня «обривать»: – Вам, дорогая моя, совершенно противопоказаны открытые плечи, глубокие вырезы и полоски! Полоски вас худят! Ключицы торчат, грудь впала, бедра мягки и дряхлы…
На мой взгляд, шутка принцессы изрядно затянулась, и сдерживать раздражение стало невыносимым.
– Вы обладаете магическим даром? – с ледяными интонациями прервала я поток галиматьи.
– Простите? – поперхнулся он. – Вы подозреваете меня в уродстве?
– Тогда откуда вы знаете, как выглядят мои бедра или ключицы, если я стою перед вами в глухо застегнутом платье? Вы умеете видеть части тела через ткань?
Он щелкнул зубами и с интонацией обиженного ребенка просопел:
– Ваше Высочество, что я слышу?
– Ох, не обижайтесь на ниму Вишневскую, Пьер. Как все невесты, она страдает синдромом первой брачной ночи. Вспомните меня перед свадьбой с Его Высочеством, я рыдала от счастья…
У меня вырвался громкий издевательский смешок. И на комнату обрушилась зловещая тишина.
– Нима Вишневская, вы находите мои старания облагодетельствовать вас – смешными? – изогнула брови Мария.
– От ваших стараний у меня немножко дергается глаз, – с вкрадчивыми нотами вымолвила я, хотя краем сознания понимала, что фактически лезу на рожон, но меня, сказать прямо, несло кочками, как на взбесившейся лошади. – Вы действительно полагаете, что я позволю обрядить себя в дешевый шелк и отправить под венец на курорте?
Из взгляда принцессы исчезло наигранное дружелюбие.
– А кто тебе позволит этого не делать?
Некоторое время мы прожигали друг друга тяжелыми взглядами. Кто первый опустит голову? Здравый смысл победил, уступила я.
– Знаете, Ваше Высочество, вы правы, я действительно переживаю из-за обряда и не в настроении выбирать сегодня фасоны. Почему бы нам с вами не выпить травяного чаю с бергамотом или кенерийского кофея с кардамоном? Я с радостью расскажу, почему предпочла плебея принцу, и вы поймете, что портить мне жизнь бессмысленно. Только вот… попросите свой курятник выйти из моего номера.
Ну, или победил частично…
– Ты мне дерзишь? – тихо уточнила она. – Я не ослышалась?
– Только если у вас проблемы со слухом.
Она усмехнулась:
– Я подумала, что горная молельня станет идеальным местом для венчания. Выдвигаемся туда завтра с утра. Не проспите, нима Вишневская. Будет исключительно обидно, если вы не увидите место, где пройдет обряд, до самого обряда.
Она ушла, следом исчез портной, испарились белошвейки, завалив диван белыми тряпками. Заторопились за хозяйкой, точно испуганные болонки, – фрейлины. Хлопнула дверь. В номере, выглядевшем так, словно внутри прошел ураган, стало очень тихо.
Во мне закипал гнев. Я сжимала в кулаках складки платья и старалась удержать себя на месте, но все-таки не утерпела. Схватилась за перо и четким мелким почерком написала Эдмонду записку.
– Пусть доставят принцу и не уходят, пока он не даст ответ, – складывая послание уголком и ставя личную магическую печать, велела я Пруденс. – И сделай так, чтобы в моем номере даже духу колбасного не было!
Эдмонд вернул посыльного сразу. В согласии встретиться со мной он приписал: «Хочу видеть знаменитое бирюзовое платье».
Сборы не заняли много времени. Нарядившись в бирюзовый шелк, я открыла шкатулку с украшениями, лежавшими в отдельных мешочках из полупрозрачной органзы. Меня преследовал призрак жемчужного ожерелья, когда-то подаренного Владом. Как наяву перед мысленным взором появлялись крупные идеально ровные горошины, золотая изящная застежка в форме лилии. Куда оно делось?
Я вытряхивала дорогие побрякушки и ощущала, что во всех спрятаны погасшие магические кристаллы, закамуфлированные под драгоценные камни. Очередное украшение выкатилось на ладонь, и с удивлением я поняла, что крошечный бирюзовый камень в форме шарика не только по цвету идеально подходил к платью, но и являлся натуральным, никакой магии.
Я присмотрелась к подвеске, проверила ее на свет, но никак не могла вспомнить, принадлежала ли она мне? И вдруг комната растворилась, и перед глазами появилась темная заснеженная площадь из стертого ледяными водами Эльбы воспоминания.
…Ночь, в воздухе, словно белые бабочки, парят крупные хлопья снега. Они падают на мостовую, мгновенно тают, и брусчатка влажно поблескивает в фонарном свете.
Хотя холодно, мне не хочется покидать безлюдную тесную площадь с осушенным на зиму фонтаном на перекрестке узких переулков. Озябшая и неподвижная, я слежу за Владиславом Горским, быстрой походкой возвращающимся к своему экипажу.
Прежде чем забраться в салон, он оглядывается и машет рукой, давая мне понять, что хочет, чтобы я забралась в тепло экипажа и поскорее вернулась в дворцовый район столицы, а может быть, в особняк отца, не ведающего о третьем тайном свидании дочери с обаятельным мерзавцем. Или еще куда-то, где пристало проводить время богатой наследнице. Когда он закрывает дверь экипажа и кучер дергает поводья лошадки, я смиряюсь с тем, что должна вернуться из снежной сказки в обычную жизнь. Колеса грохочут по дрянной брусчатке, звонко цокают лошадиные копыта.
Ради чего он заставил меня сбежать с благотворительно приема, притащиться на другой конец города, если даже не сказал ни слова, а просто обнял и вернулся к себе в экипаж? Мне и досадно, и весело.
