Очевидное-Невероятное (СИ) - Главатских Сергей

— Мне? — ещё раз уточнил фараон.

— Вам-вам, кому же ещё! Блин, сбиваете… Так вот я говорю, вам, наверное, будет интересна противоположная точка зрения и поэтому, прежде всего именно вам хочу я адресовать эту песню.

Он явно поскромничал, потому, что песенка про переселение душ касалась не столько Рамсеса Второго, безукоризненно сохранившего своё лицо, сколько всех нас, периодически его теряющих.

Песня прозвучала идеально и представлялась злободневной, как никогда. Единственное — слегка подводило качество звучания инструмента, звук гитары местами имел довольно характерные деревянные обертона, свойственные больше для широкосовковой снегоуборочной лопаты, чем для щипкового инструмента. Впрочем, струны вполне моги и подрезать, но разве кого-то из слушателей это напрягло? Да нет, конечно! Паганини вон на одной струне играл и ничего! Важно, что ты хочешь сказать людям! А Высоцкий, судя по всему, хотел сказать очень много, мне иногда даже кажется, что — чересчур!

В самый неподходящий момент меня ткнули палкой.

— Извините, у вас свободно?

В нос ударил резкий запах лука и чеснока!

Нет, вы только подумайте — заехать главному чекисту палкой и тут же спрашивать, можно ли сесть!

Я повернулся — рядом, шатаясь, стоял высокий человек с клюшкой. А высокий и шатаясь, потому, что на коньках!

«Похоже, это он и есть, — подумал я, — последний из моего списка. И, кажется, я знаю, как его зовут!»

— Присаживайтесь, товарищ Харламов, — я пододвинулся. — Мест, правда, полно, но я рад посидеть с вами на одной скамейке.

— Штрафников, — видимо, пошутил нападающий.

— Концерт в неурочное время, — спросил я, как только Харламов сел рядом. — Как вам удалось попасть сюда?

— Семён Семёныч разрешил, — Хоккеист не знал, куда ему пристроить клюшку и ещё раз заехал мне в бок. — Я ему шайбу подарил, квадратную. Это чтоб не сомневался, что она настоящая.

Высоцкий, тем временем, отвечал на вопросы.

— На спор я мог выпить хоть ведро, — обратился к артисту Левша. — А у вас какой личный рекорд?

— Давайте-ка я на ваш вопрос песню спою! — Предложил артист и запел «Ой, где был я вчера, не найду — хоть убей!»

А, как закончил, спрашивает:

— Ну, устроил вас мой ответ?

— Сойдёт, — благодушно сказал Левша. — Но только я теперь с этим покончил! — Он выразительно посмотрел на Матрёшку-мать. — Да-да, руку даю на отсечение! А то столько рубах порвал и благородного хрусталя перекрошил — вы не представляете!

Высоцкий Левшу похвалил и предложил приступить к «Утренней гимнастике». Зрители поднялись со своих мест и пока артист пел, каждый из нас, не жалея себя, прыгал, отжимался и приседал! Харламов делал всё то же самое, но только, не выпуская клюшку. Мне, как его соседу, соответственно, хорошенько досталось. Пришлось поменять дислокацию. Но хоккеисту этот «приём» показался запрещённым и он тут же последовал за мной.

— Когда я был маленьким и жил в Чебаркуле, — сказал Харламов вполголоса, — меня боднул бык. Вот сюда. — Он задрал свитер, но ничего особенного я там не заметил. — Так я что сделал? Установил на ровное место шайбу и мощным кистевым броском отправил её точно быку в лоб! Вот сюда! — Он показал — куда. — Для быка это явилось тяжёлым испытанием! С тех пор я ненавижу, когда вокруг меня быкуют!

Почему-то я ему сразу безоговорочно поверил.

— Начальство рекомендовало вас в члены ЧК. Пойдёте?

— Скорее всего, нет, — мягко отказался нападающий. — Календарь игр слишком жёсткий. Должен же кто-то забивать!

Я не стал с ним спорить, сочтя, что момент для этого не слишком подходящий.

— А можно нам? — попросила Матрёшка- мать.

— Что, всем сразу? — удивился артист.

— Восемь невоплощённых жизней вопиют к вам, товарищ Высоцкий! Мы знаем, вы видите людей насквозь!

— Нет-нет, ну что вы, — тут же возразил певец. — Это вам на рентген надо, кабинет 123.

— Были! — заверила его женщина. — Были и не раз! Они ругаются! Шлюхой обзывают!

— Как так?

Певец сел на авансцену, опустив ноги в зал.

— Говорят, все ваши воплощения от разных отцов! Упрекают меня в аморальном облике. А какой же он у меня аморальный? Вы посмотрите! — Все, конечно, на неё ещё раз внимательно посмотрели — типичная расписная деревянная кукла. — Я ж генофонд народа сберегаю, разве можно со мною в таком тоне?

— Ну что вы, — возмутился артист. — Вы наш многодетный символ! У меня про вас даже песенка есть. Вот послушайте!

И он напел:

«Зачем вам складень, пассажир? —

Купили бы за трёшку

В «Берёзке» русский сувенир —

Гармонь или матрёшку!»

Давайте, я отвечу! Вопрос-то у вас какой?

— Все мои пять мужей…

— Восемь, — поправил я.

— Ну да, — вынуждена была согласиться Матрёшка-мать. — Все они были людьми не простыми. Ну, вот, первый, к примеру… — Что-то её неожиданно смутило, и Матрёшка-мать замолчала.

— Говорите же, — попросил певец, — Время концерта ограниченно, а я не спел и половины программы.

— Вот именно, — сказала Матрёшка-мать, — это ваш концерт, а не наш. И нечего лезть со своими вопросами, особенно, если они такие длинные!

Высоцкий жестом попросил тишины и стал прислушиваться к звуку, напоминающему тяжёлое лошадиное дыхание. И мы тогда прислушались вместе с ним. Помимо этого в воздухе ощутимо запахло потом и дерьмом, а где-то там — в дальнем конце Коридора тревожно заржали кони.

— Хорошо, что это лошади, — успокоил присутствующих хоккеист, — потому, что, если бы это, не дай Бог, были быки, я бы до смерти забросал их шайбами!

Как только всё стихло, Высоцкий продолжил разговор.

— Дело не в длине вопроса, — сказал он Матрёшке-матери, — а в его сути!

— Например? — спросил Харламов, испытывающий лёгкое разочарование, свойственное бомбардиру, вышедшему один на один и не попавшему в ворота.

— Например, быть или не быть? — Артист осмотрел присутствующих. — Закурить не найдётся, товарищи?

— Одну минутку… — Левша аккуратно оторвал от висящей на стене концертной афиши, самый её краешек и скрутил самокрутку. — Вот, «Мальборо». То, что вы любите.

— Круто!

Высоцкий взял сигарету в рот, тем самым окончательно утвердившись в своём изначальном образе, столь близком и дорогом каждому из нас!

— Жалко, спичек нет, — сказал Левша, дежурно похлопав себя по карманам.

— Новичок? — Певец выразительно посмотрел на меня. Я кивнул. — Тогда ясно. Потреблять канцерогены — неоспоримая привилегия охранников и грачей. — Это он говорил специально для Левши. Правда, я тоже этого не знал, но кто ж подумает, если ты в тужурке и в ремне? — Наше положение менее завидно, ибо всем нам по кругу прописана антиникотиновая диета.

Он сделал глубокую затяжку, да такую аппетитную и соблазнительную, что вместе с артистом затянулись и все его зрители, включая Матрёшку-мать со всем её неосуществлённым наследием!

У нас у всех приятно закружилась голова!

А я подумал тогда, как же это хорошо, что певец на диете! Если всё будет продолжаться в том же духе, может, он и проживёт подольше!

— Так в чём суть? — вернулся к Матрёшкиному вопросу Высоцкий.

Но женщина только глупо улыбалась, видно, всё ещё пребывая в состоянии приятного головокружения!

— Аллё, гараж! — Левша похлопал перед её носом, как это у него получилось при отсутствии второй руки, я так и не понял! — Очередь волнуется! Вы сказали — мой первый тра-та-та… Дальше неразборчиво.

— Ну-да, ну-да… — согласилась Матрёшка-мать, — это верно — неразборчивости нам не занимать. Я назову их имена, а дальше думайте сами! — Она встряхнула головой и, если б не вездесущая рука Левшы, вся её верхняя половина, свалилась бы на пол. — Спасибо, молодой человек! — обратилась он к спасителю. — У вас лёгкая рука! Значиться, смотрите… Долгорукий Юра, сколько жили — с коня не слазил, потом этот, как его… тьфу ты, Ломоносов — во, Михайло Васильевич, как мужчина — вообще ни о чём — с утра до ночи в Академии, дальше — тоже Васильевич, только Александр, Суровов, нет, погоди… Суворов — вот, этого я и не видела толком, всё время в походах, после него целый граф был…Толстой, но с этим у нас внебрачная связь, так что на ребёнка я особо и не рассчитывала…